История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

Большая часть рассеявшихся кавалеристов вновь собралась в Скиптоне; с ними, без новых злоключений, лорд Дигби прошел через Камберленд и Вестморленд и достиг Дамфриса в Шотландии; после чего, не получив никаких указаний ни о направлении дальнейшего марша, ни о местонахождении Монтроза, и еще хуже себе представляя, как они могли бы теперь возвратиться в Англию, не попав при этом на границе в руки шотландской армии, упомянутый лорд, два графа и большинство других офицеров, совершенно отчаявшись, сели на корабль и отплыли на остров Мэн, а вскоре затем — в Ирландию, где мы их теперь и оставим, как оставили они своих кавалеристов, которым пришлось самим заботиться о своем спасении. Так, буквально за несколько дней пришел конец и полуторатысячному конному отряду, выступившему в поход на север, и полководческой карьере лорда Дигби. Но если бы не этот поразительный случай, когда бегущий неприятель обратил в бегство его собственные эскадроны (а величайшие несчастья, выпадавшие на долю этого знатного человека, в продолжение всей его жизни случались обыкновенно именно тогда, когда он уже был близок к достижению своих целей), то Дигби, вне всякого сомнения, сделался бы владыкой Йорка и всего севера, ведь Парламент не имел в тех краях никаких других войск (если не считать гарнизоны), кроме пехоты, которой он нанес поражение в самом начале, и кавалерии, которую он почти разгромил. Сам же Дигби обладал столь восхитительно легким нравом и складом ума, что впоследствии скорее испытывал радость и восторг от сознания того, что ему все же удалось так далеко продвинуться, относя это на счет собственного мужества и военного таланта, нежели унывал и печалился из-за конечного неуспеха, объясняя его действием причин внешних и случайных, за которые он-де никакой ответственности не несет.

Когда лорд Дигби и сэр Мармадьюк Лангдейл оставили короля, Его Величество, с восьмьюстами всадниками собственной гвардии и войсками лорда Джерарда, возвратился в Ньюарк, где вскоре узнал о неудаче, постигшей участников северного предприятия; после чего решил, что оставаться и далее на прежнем месте было бы для него небезопасно, ведь Пойнтз уже подошел со всеми своими войсками к Ноттингему, а Росситер со всеми силами Линкольншира — к Грентаму; тех же войск, коими располагал король, было далеко не достаточно для сражения даже с одним из них, так что ему не оставалось ничего другого, как подстерегать удобный момент, чтобы, воспользовавшись темнотой ночи и услугами опытных проводников, незаметно ускользнуть в Вустер или в Оксфорд, в любом из которых он, впрочем, мог бы лишь ненадолго перевести дух и выиграть немного времени для размышлений о том, что делать дальше.

Но прежде чем король смог покинуть Ньюарк, ему довелось пережить нового рода унижение со стороны своих друзей, оказавшееся куда более мучительным, чем все обиды и оскорбления, какие претерпел он от врагов и, несомненно, причинившее ему гораздо больше скорби и душевных терзаний. В Бельвуар-касл прибыл принц Руперт со своим братом принцем Морицем; его также сопровождали около ста двадцати офицеров, с которыми он отразил атаку Росситера и без значительного урона пробился через вражеский заслон. Услыхав, что принц так близко, король написал ему письмо, в котором потребовал, чтобы Руперт оставался в Бельвуар-касле до получения дальнейших распоряжений, и упрекал его за неподчинение прежним приказам. Несмотря на этот запрет, принц на следующее же утро вступил в Ньюарк, а встречать его — за две мили от города — выехали лорд Джерард и ньюаркский комендант сэр Ричард Уиллис с сотней всадников. Примерно час спустя Руперт явился с этой свитой ко двору и, обнаружив среди присутствующих короля, без церемоний объявил Его Величеству, что он пришел сюда затем, чтобы отдать отчет в потере Бристоля и опровергнуть обвинения, на него возведенные. Почти ничего не ответив, король приступил к ужину (как раз подавали блюда); время от времени он о чем-то спрашивал принца Морица, брату же его не сказал ни слова. После ужина король удалился в свои покои, не пожелав продолжать беседу, а принц отправился в дом коменданта, где его радушно встретили и с удобством разместили. Несмотря на всю свою досаду, король счел нужным выслушать, что имеет сказать принц Руперт, хотя бы затем, чтобы облегчить и ускорить приготовления к своему отъезду из Ньюарка, коего настоятельно требовали соображения безопасности. Итак, он распорядился, чтобы на следующий день были заслушаны оправдания принца, и тот, защищаясь, пылко и пространно говорил о своей невиновности, доказывая, что после прорыва внешних укреплений долго оборонять Бристоль было невозможно. Его Величество вовсе не подозревал племянника в каком-либо злом умысле против своей особы и не желал еще более обострять создавшееся положение, а потому после прений, которые заняли один или два дня, велел составить краткую декларацию по поводу сдачи Бристоля, снимавшую с принца Руперта всякие обвинения в измене и вероломстве — но не в неблагоразумных действиях. Дело, таким образом, было улажено, и король, рассчитывая, что принц вскорости удалится, решил продолжать поиск средств к собственному спасению, ничего не сообщая об этом племяннику. Перемена в расположении неприятельских войск и появление Пойнтза к северу от Трента имели своим следствием то, что король решил выступить из Ньюарка в воскресенье вечером (20 октября), о чем уведомил лишь нескольких особ, пользовавшихся наибольшим его доверием.

Но раздоры между комендантом и комиссарами (а все это были знатнейшие джентльмены графства, которые с самого начала войны храбро и преданно поддерживали короля, и единственно благодаря их влиянию Ньюарк остался в руках Его Величества), усугубляемые взаимными перебранками, которые устраивали они в его присутствии, обострились в конце концов до такой степени, что единственным средством их успокоить и примирить была теперь замена коменданта. Королю это было столь очевидно, что он решился прибегнуть к этой мере и воскресным утром призвал сэра Ричарда Уиллиса в свою опочивальню, где, после любезных заверений в том, что он чрезвычайно доволен службой сэра Ричарда и выказанными им на этой службе блестящими дарованиями, объявил о своем намерении уехать из Ньюарка этой же ночью, а также о том, что он решил взять его с собой, сделав начальником собственной конной гвардии вместо графа Личфилда, погибшего незадолго до того под Честером (назначение, которое оказало бы честь любому из подданных Его Величества). Далее король сообщил, что комендантом в Ньюарке он поставит лорда Беласиса, который, владея в этих краях обширными поместьями и находясь в родстве с многими джентльменами соседних графств, окажется для них более приемлемой фигурой. Его Величество снизошел до того, что сказал сэру Ричарду, что меру эту не следует толковать как решение в пользу комиссаров, которые, как он признает, действительно во многом провинились, и что сам Уиллис не мог бы желать удовлетворения более полного, нежели честь и высокое доверие, ныне ему оказанные, — просто он, король, считает более легким делом сменить сэра Ричарда, чем исправить образ мыслей комиссаров, которых, по причине их многочисленности, невозможно объединить в интересах королевской службы каким-либо иным способом.

До крайности взволнованный сэр Ричард Уиллис отказался принять новый пост, оправдываясь тем, что должность эта слишком почетна, а его состояние недостаточно для подобной службы; к тому же враги его, уверял сэр Ричард, лишь обрадуются его смещению, и все станут смотреть на него как на человека, которого подвергли опале и выгнали вон. Король ответил, что обо всем позаботится и даст ему необходимые средства и что невозможно считать впавшим в немилость человека, которого король настолько приблизил к своей особе, в чем и сам сэр Ричард легко убедится, если хоть немного об этом подумает. Затем король оставил свои покои и сразу же отправился в церковь. По возвращении из нее он сел обедать, а лорды и прочие его слуги удалились в свои комнаты. Но не успел король закончить обед, как к нему вошли сэр Ричард Уиллис, оба принца, лорд Джерард и еще два десятка офицеров гарнизона; и Уиллис, обратившись к королю, заявил, что сказанное ему Его Величеством по секрету превратилось теперь в предмет толков для всего города, к великому для него, сэра Ричарда, бесчестью. Принц Руперт же сказал, что сэра Ричарда Уиллиса хотят сместить с должности не за какие-то совершенные им проступки, но лишь за то, что сэр Ричард его друг. Все это, добавил лорд Джерард, козни лорда Дигби, который и есть настоящий изменник, и он готов это доказать. Король был настолько ошеломлен их поведением, что в некотором замешательстве встал из-за стола и направился к своей опочивальне, велев сэру Ричарду следовать за ним. Но тот громко возразил, что поскольку обиду ему нанесли публично, то он ждет теперь публичного же удовлетворения. Это, вместе с происшедшим ранее, вывело Его Величество из себя настолько, что, охваченный сильнейшим гневом, какой никогда не овладевал им прежде, он велел им убираться вон и не показываться ему больше на глаза. Выражение лица и жесты его были при этом таковы, что все они, пребывая, по-видимому, в не меньшем смятении, чем король, и устыдившись того, что натворили, быстро вышли из комнаты; а по возвращении в дом коменданта тотчас же приказали седлать коней, намереваясь немедленно выехать из города.