История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

Узнав о столь неслыханной дерзости, отсутствовавшие в тот момент лорды и все находившиеся в городе джентльмены немедленно явились к королю, дабы заверить его в своей преданности и выразить возмущение безобразной грубостью, которую довелось ему претерпеть. Несомненно, Его Величество мог поступить с обидчиками так, как захотел бы, но по целому ряду причин почел за лучшее предоставить их самим себе, чтобы карой для них стали угрызения совести, и немедленно назначил комендантом лорда Беласиса, который тотчас же приступил к исполнению своих обязанностей и расставил караулы там, где посчитал необходимым. Днем королю вручили ходатайство и ремонстрацию, подписанные обоими принцами и двадцатью четырьмя офицерами, которые просили заслушать дело сэра Ричарда Уиллиса в военном суде и, в случае признания его виновным, отрешить от должности — либо, если удовлетворить это прошение окажется невозможным, выдать паспорта им самим и всем кавалеристам, которые пожелают уехать вместе с ними. Кроме того, они выразили надежду, что Его Величество не посчитает их недавний поступок мятежом. На последнее король ответил, что не хочет подыскивать для него название, только он и в самом деле был очень похож на мятеж; что касается военного трибунала, то он не намерен превращать его в судью собственных действий, ну а паспорта могут сейчас же получить все, кто пожелает. На следующее утро паспорта были им посланы, и эти особы, а всего их набралось до двух сотен всадников, покинули город и направились в Уивертон (там стоял небольшой гарнизон, подчинявшийся ньюаркскому коменданту), где провели несколько дней, после чего прибыли в Бельвуар-касл, откуда послали одного человека из своей среды в Парламент, с просьбой разрешить им уехать на континент и выдать необходимые для сего паспорта.

Поступок собственных племянников, к которым король всегда относился с такой добротой и снисходительностью, не только до крайности расстроил его и удручил, но и едва не разрушил планы скорого спасения; впрочем, сразу же их осуществить не было возможности. Пойнтз и Росситер подходили с каждым днем все ближе к Ньюарку, твердо уверенные, что король, окруженный со всех сторон, не ускользнет из их рук. Они уже осадили Шетфорд-хаус (гарнизон которого подчинялся коменданту Ньюарка), выставили крепкий заслон между ним и Бельвуаром, а еще более сильный отряд расположили со стороны Личфилда, полагая, что Его Величество скорее всего изберет именно этот путь — так что, сказать по правде, вывести его из этого лабиринта мог теперь разве что Божий Промысел. Король, однако, не терял надежды на спасение. Теперь он твердо решил идти в Оксфорд, куда послал надежного гонца с распоряжением, чтобы кавалерия из этого гарнизона была готова в назначенный им день выдвинуться в район между Бенбери и Давентри. Рано утром, в понедельник 3 ноября, он отправил одного джентльмена в Бельвуар-касл, поручив ему разведать действительное расположение войск мятежников, уведомить тамошнего коменданта сэра Гервазия Лукаса о намерении Его Величества двинуться туда этой же ночью и передать ему приказ иметь к такому-то времени наготове своих солдат, а также проводников, но ни в коем случае ни о чем этом не сообщать принцам или их спутникам. Когда джентльмен возвратился с весьма подробными сведениями, было принято решение выступить в ту же ночь — о котором, однако, объявили лишь через час после того, как были заперты городские ворота. Тогда был отдан приказ явиться всем на рыночную площадь к десяти часам, и в назначенное время там собралось от четырехсот до пятисот всадников (гвардия и остатки нескольких полков); их построили, определив каждому место в каком-нибудь эскадроне, после чего, около одиннадцати часов вечера, отряд, в середине которого во главе собственного эскадрона ехал король, начал марш. К трем часам утра, не встретив никаких препятствий и не вызвав у неприятеля тревоги, он прибыл в Бельвуар. Там уже стоял наготове сэр Гервазий Лукас со своим эскадроном и надежными проводниками; он сопровождал Его Величество до рассвета. К этому времени король уже проследовал мимо тех неприятельских квартир, которых более всего опасался, но ему еще предстояло пройти между вражескими гарнизонами, а потому, нигде не задерживаясь, он двигался весь день. Когда королевский отряд проходил близ Берли, в тылу его показались кавалеристы из этого гарнизона, и в стычке с ними погибло и попало в плен несколько человек, отставших то ли по неосторожности, то ли из-за совершенного изнурения своих лошадей. К вечеру король чувствовал себя настолько обессиленным, что его буквально заставили дать себе отдых и четыре часа поспать; было это в какой-то деревеньке в восьми милях от Нортгемптона. В десять часов вечера отряд вновь двинулся в путь, рано утром прошел Давентри, а к полудню прибыл в Бенбери, где уже стояла наготове, дожидаясь Его Величество, оксфордская кавалерия; и, сопровождаемый ею, король в тот же день благополучно вступил в Оксфорд. Так закончился самый тяжелый и утомительный поход, в котором когда-либо участвовал король, ведь со времени неудачи под Незби и вплоть до этого момента он находился в почти непрерывном движении и пережил множество бедствий и катастроф, которые непременно сломили бы дух любого человека, не обладающего истинным величием и твердостью души. В Оксфорде король обрел наконец покой и досуг, чтобы вспомнить и поразмыслить об уже случившемся, а также, пользуясь мнениями и советами лиц, всецело ему преданных и способных судить здраво и основательно, подумать и решить, что следует делать теперь. Тотчас же по своем прибытии он написал упомянутое уже письмо от 7 ноября, а вскоре затем еще одно, от 7 декабря; оба они были приведены в полном виде выше.

Принц же Уэльский не имел у себя на западе подобного покоя и досуга, ибо в крайнем смятении, вызванном описанным выше отходом кавалерии, и в самом деле чрезвычайно беспорядочном, многие части корнуолльской милиции совершенно вышли из повиновения и устремились к своим домам, оправдываясь страхом того, что их могут разграбить упомянутые кавалеристы, явившись в их край, — опасение тем более основательное, что многие отступившие конные полки уже получили от лорда Уэнтворота распоряжение становиться на постой в Корнуолле. Известясь об этом, Его Высочество тотчас же строго приказал, чтобы ни один полк не смел идти в Корнуолл, но все оставались на квартирах в Девоншире, после чего они рассредоточились на обширном пространстве, на фронте в тридцать миль, как если бы неприятель уже не стоял от них в двух переходах. Тогда задумали собрать в один кулак и бросить в бой против врага следующие части: всю кавалерию и пехоту лорда Горинга, на командование которыми — как воинский начальник, получивший свои полномочия от этого последнего — претендовал лорд Уэнтворт; кавалерию и пехоту сэра Ричарда Гренвилла, а также кавалерию и пехоту генерала Дигби; причем ни единый из них не желал признавать над собой начальником кого-либо другого, и только на командование гвардией принца не притязал никто, кроме лорда Кейпла. По отъезде принца из Тавистока снятие блокады Плимута стало абсолютно необходимым и, как уже говорилось выше, военный совет решил, что Его Высочеству нужно удалиться в Лонстон, куда за ним последуют также милиция и остальные пехотные части; кавалерия же должна расположиться в Девоншире, где она сможет найти себе весьма удобные квартиры. Руководить отходом армии и вывозом созданных в Тавистоке запасов поручили сэру Ричарду Гренвиллу, который выполнял свою задачу с такой нерадивостью, что не только допустил солдатские беспорядки в Тавистоке, но и бросил на тамошних складах значительную часть провианта и от трех до четырех сотен пар обуви; все это было потеряно. На следующий день по прибытии принца в Лонстон сэр Ричард Гренвилл написал ему письмо, в котором заявил, что армия в нынешнем ее состоянии не способна ни сохраниться сама, ни сражаться с врагом; он также сообщил, что послал прошлой ночью генерал-майору Гаррису (командовавшему явившейся из-под Плимута пехотой) распоряжение взять на себя охрану такого-то моста, но тот ответил, что не намерен получать приказы ни от кого, кроме генерала Дигби, а генерал Дигби объявил, что не станет подчиняться никому, кроме Его Высочества; что в ту же ночь отряд кавалеристов лорда Уэнтворта заявился на его, сэра Ричарда, квартиры, где стоял эскадрон его гвардии и хранились запалы, а поскольку каждый из командиров считал старшим себя и не желал подчиняться другому, то между их отрядами произошла стычка, в которой погибло несколько человек; что те и другие до сих пор остаются на прежнем месте, готовые вновь вступить в бой; что Его Высочеству совершенно необходимо назначить одного старшего начальника, от которого все эти, ныне никому не подчиняющиеся, офицеры могли бы получать приказы, ибо в противном случае армия не сможет воевать и попросту распадется; что его собственные строгость и любовь к дисциплине сделали его настолько ненавистным кавалеристам лорда Горинга, что они скорее пойдут на службу к неприятелю, нежели станут подчиняться ему, сэру Ричарду, а потому он просит Его Высочество назначить главнокомандующим графа Брентфорда либо лорда Гоптона, после чего, как он надеется, можно будет добиться хоть какого-то успеха.