История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

Но распознать зло было гораздо проще, чем исправить. Все понимали, что в ближайшие дни столкновение с неприятелем неизбежно, и нетрудно было догадаться, какие неудобства повлечет за собой перемена в командовании, произведенная тогда, когда и солдаты, и офицеры стремились использовать любую возможность и прибегали к любым оправданиям, только бы положить оружие и больше не воевать; было ясно, что принести настоящую пользу могут теперь немногие, тогда как в способных причинить вред не было ни малейшего недостатка; наконец, того человека, кто бы он ни был, который оказался бы по своим качествам достоин взяться за столь важное и ответственное дело, было бы чрезвычайно трудно упросить принять на себя начальство над разложившейся, недисциплинированной, плохо подготовленной и уже крепко битой армией и таким образом поставить на карту как собственную честь, так и оставшиеся надежды, не имея времени ни навести порядок в своих войсках, ни чему-либо их обучить. Впрочем, совершенно необходимой делало эту меру то обстоятельство, что хотя рассчитывать на особую пользу от каких-либо перемен в командовании уже не приходилось, их отсутствие, и это было вполне очевидно, неизбежно привело бы к полной и окончательной катастрофе. Вдобавок лицам, облеченным доверием Его Высочества, пришлось бы нести ответственность перед всем светом, если бы они не посоветовали принцу сделать то единственное, что только и можно было тогда предпринять, пусть и без всякой надежды на успех.

А потому Его Высочество назначил 15 января своим приказом лорда Гоптона главнокомандующим армией, командование всей кавалерией поручил лорду Уэнтворту, а всей пехотой — сэру Ричарду Гренвиллу. Я должен признать, что принятие начальства над кавалерией, грозной лишь в грабеже и решительной в бегстве, способной внушить страх разве что друзьям, а у врагов вызывавшей смех, стало для лорда Гоптона тяжким бременем, и ничто, кроме высокого чувства долга и безусловной верности, не заставило бы его подчиниться воле принца. Из всей корнуолльской милиции осталось теперь не более трехсот человек, да и те, из-за коварных внушений Гренвилла и иных особ, были не настолько преданы Гоптону, как этого можно было ожидать. Прочую пехоту (не считая четырехсот бойцов в двух полках лорда Горинга) составляли шестьсот человек в трех полках сэра Ричарда Гренвилла, с назначенными этим последним и во всем ему послушными офицерами; а также части генерала Дигби, не превышавшие пятисот человек. Сюда следует прибавить примерно двести пятьдесят пехотинцев и восемьсот кавалеристов гвардии, состоявших под началом лорда Кейпла — по существу это и были все войска (помимо его собственной немногочисленной пехоты и маленького кавалерийского эскадрона, а также нескольких джентльменов, действовавших самостоятельно), на чью преданность, мужество и верность долгу лорд Гоптон мог по-настоящему положиться.

Явив великое душевное благородство, лорд Гоптон сказал принцу, что у людей, не желающих повиноваться приказаниям, есть обыкновение говорить, что это противно их чести, что честь не позволяет им делать того или другого; он же, Гоптон, не может теперь исполнить волю Его Высочества иначе, как решившись пожертвовать своей честью, ибо это, как он понимает, непременно произойдет; но коль скоро Его Высочество счел нужным отдать такое распоряжение, то он готов повиноваться, даже рискуя погубить таким образом свою честь. Поскольку приказ этот считали мерой, вызванной абсолютной необходимостью, и лорд Гоптон так благородно ему подчинился, то принц твердо решил, что и все прочие офицеры обязаны безусловно ему подчиниться и что ослушники будут подвергнуты примерному наказанию. Все были совершенно уверены, что сэр Ричард Гренвилл с готовностью исполнит приказ, но подозревали, что лорд Уэнтворт, который и прежде держался крайне высокомерно, а после своего беспорядочного отступления стал вести себя с еще большей дерзостью, способен выказать непокорность; на сей случай было предусмотрено, что Его Высочество немедленно арестует Уэнтворта, а принять начальство над кавалерией попросит лорда Кейпла.

Его Высочество даже послал сэру Ричарду Гренвиллу письмо с благодарностью за данный им совет, которому, писал принц, он последовал, в чем сэр Ричард может убедиться из прилагаемого к настоящему письму приказа, которым Его Высочество назначил главнокомандующим армией лорда Гоптона, начальство над всей кавалерией поручил лорду Уэнворту, а над всей пехотой — сэру Ричарду Гренвиллу, поставив их обоих в подчинение лорду Гоптону. Никому и в голову не приходило, что Гренвилл может отказаться от этого поста, более высокого, чем все его прежние должности, и где он имел бы над собой единственным старшим начальником человека, у которого и раньше часто состоял в подчинении. Но уже на другой день по получении этого письма сэр Ричард, вопреки всем ожиданиям, написал Его Высочеству, что по причине нездоровья просит освободить его от этой должности, выразив мнение, что сможет принести принцу больше пользы, если займется сбором отставших от частей солдат и борьбой со смутьянами в Корнуолле; однако лорду Колпепперу он тогда же написал, что не согласен иметь над собой начальником лорда Гоптона. Теперь цель Гренвилла обнаружилась с полной ясностью — остаться в тылу и распоряжаться в Корнуолле; но принц, вспомнив о прежних поступках сэра Ричарда, решил, что у него нет оснований доверять ему начальство в этом графстве. А потому он призвал к себе Гренвилла и объявил ему, что если он теперь, да еще таким манером, покинет пост, на который его назначили, то это обернется тяжелыми последствиями для общего дела; что от него не станут требовать большего, чем позволяет его здоровье; и что он сможет взять себе в помощники любых офицеров по собственному выбору. Но несмотря на все доводы принца и уговоры друзей, полагавших себя способными на него повлиять, Гренвилл продолжал упорствовать, решительно отказываясь принимать этот пост и подчиняться приказам лорда Гоптона.

И как же теперь должен был поступить принц? Ведь (не говоря уже о том, что если бы он позволил обойтись с собой столь неуважительно и не исполнить данный им приказ, то это привело бы к самым скверным последствиям) было очевидно, что Гренвилл, останься он на свободе, когда не расположенная сражаться армия оказалась бы за пределами Корнуолла, воспользовался бы любой возможностью, чтобы воспрепятствовать ее отступлению в Корнуолл; пока же, действуя исподтишка, он попытался бы, под бессмысленным предлогом защиты собственного графства, удержать многих от выступления в поход с армией. А потому Его Высочество, по зрелом размышлении, счел нужным арестовать Гренвилла и отдать его под стражу коменданту Лонстона, а через два или три дня отослал его в Маунт, где он и находился до тех пор, пока неприятель не овладел графством; тогда, не желая, чтобы сэр Ричард попал в руки к врагам, Его Высочество разрешил ему удалиться на континент.

Лорд Уэнтворт, услыхав на Совете распоряжение принца, показался чрезвычайно удивленным и попросил дать ему день времени, чтобы подумать самому и посовещаться со своими офицерами. Но когда принц объявил, что не намерен представлять свои решения на рассмотрение офицерам и что Уэнтворт должен дать немедленный и определенный ответ, подчиняется он или нет, после чего Его Высочество будет знать, как ему следует поступить, Уэнтворт попросил времени на размышление лишь до полудня, когда и подчинился. Той же ночью он выехал в расположение своих войск, чему многие вовсе не обрадовались, ибо знали, что он никогда не станет повиноваться искренне и охотно. К этому времени пришли верные известия о потере Дартмута, отнюдь не прибавившие нашей армии мужества и не увеличившие ее численности; из Эксетера же столь настойчиво просили о скорейшей помощи, что было даже сочтено необходимым, несмотря на все невыгоды положения, сделать какую-то попытку в этом роде; а потому лорд Гоптон решил выступить к Чимли, чтобы, заняв таким образом позицию между неприятелем и Барнстейплом, взять себе всех солдат, каких только сможет выделить ему гарнизон последнего, и, действуя сильными отрядами, попытаться по крайней мере атаковать врага на его квартирах. Но было также решено, что, ввиду немногочисленности войск и общего нежелания драться (чтобы не сказать хуже), заметного как у солдат, так и у офицеров, Его Высочеству, дабы не подвергать опасности собственную особу, оставаясь при армии, следует уехать в Труро, где и находиться в дальнейшем — против чего имелось немало очевидных возражений, над которыми, однако, взяли верх другие, более веские доводы.