История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

< Так и не дождавшись ответа на последнее свое послание, король, руководясь упомянутыми выше мотивами, еще раз обратился к Палатам. Теперь он просил их об охранной грамоте для герцога Ричмонда, графа Саутгемптона, м-ра Джона Ашбурнема и м-ра Джеффри Палмера, через коих желал сделать им предложения, которые, как он надеялся, приведут к миру. На это ему ответили, что пребывание названных особ в Лондоне чревато опасными последствиями и потому нежелательно; что Парламент подготовит и сам пришлет на утверждение Его Величеству свои предложения в виде биллей; и что другого пути к миру не существует. Прекрасно понимая, каким будет содержание этих биллей, король решил прибегнуть к средству, прежде им не испытанному, и в конце декабря выразил желание вступить в личные переговоры с обеими Палатами и с комиссарами шотландского Парламента, явившись в Лондон или в Вестминстер в сопровождении не более трехсот человек - если обе Палаты, комиссары шотландского Парламентам также старшие офицеры армии сэра Томаса Ферфакса и шотландской армии гарантируют ему безопасное пребывание в Лондоне или в Вестминстере в продолжение сорока дней, а также, если мир не будет заключен, безопасное отбытие в Оксфорд, Вустер или Ньюарк. Чтобы поддержать надежды на успех переговоров, Его Величество изъявил готовность передать начальство над милицией в руки угодных Парламенту особ.

Это послание по-настоящему встревожило Палаты, внушив им мысль, что другая сторона заглянула им в карты и теперь надеется найти сторонников в их собственной среде. Опасаясь, что их молчание будет истолковано как согласие и король, чего доброго, вскоре объявится в Лондоне, Палаты, с несвойственной им прежде быстротой, сообщили Его Величеству, что с их стороны никакого промедления не было, но после того, как по приказу короля пролилось столько невинной крови, они могут дать согласие на его приезд в Лондон не прежде, чем оба королевства получат должное удовлетворение и твердые гарантии безопасности. Затем они повторили сказанное в последнем своем ответе - о направлении Его Величеству биллей, утверждение коих и было бы самым верным путем к прочному миру.

Несмотря на упрямство Палат, Его Величество направлял им послание за посланием и наконец выразил готовность срыть все свои крепости, явиться в Лондон и иметь резиденцию рядом со своим Парламентом - если всем, кто сохранил ему верность, позволят спокойно жить в своих домах, владеть своим имуществом и не давать никаких присяг, кроме требуемых по закону. Палаты вновь не ответили, но, словно прежних оскорблений им показалось мало, издали ордонанс, который предоставлял комитету милиции право, на тот случай, если король, вопреки совету Парламента, явится в Лондон, предотвращать любые беспорядки, брать под стражу любого, кто приедет с королем или захочет с ним встретиться, и даже, если станет необходимым, оградить его особу от всякой опасности - выражение, которое они не стыдились употреблять каждый раз, когда единственную опасность для короля представляли их собственные замыслы. Всем же, кто когда-либо сражался за короля (а многие из них после капитуляции своих гарнизонов явились в столицу) Палаты приказали немедленно покинуть Лондон под страхом привлечения к суду как лазутчиков.

Когда все надежды на переговоры с Парламентом исчезли, король решил искать путь к миру с помощью той партии, которая господствовала в армии, подчинившей себе Парламент. А потому он пустил в ход все средства, до которых додумался сам и которые ему посоветовали и предложили другие, чтобы расколоть партию индепендентов и склонить некоторых ее вождей к мысли, что в содействии его интересам они могли бы найти собственную выгоду. Среди индепендентов было немало людей, которые не являлись заклятыми врагами церкви и государства, но имели собственные амбиции, и король счел возможным пообещать им награды за оказанные ему услуги. Вдобавок могущество пресвитериан, находившихся в союзе с шотландцами, не могло не тревожить людей, выставлявших себя поборниками свободы совести в религии, а ожидать удовлетворения своих требований от тех, кто вознамерился построить Царство Иисуса Христа, им, конечно, не приходилось. Взаимная же ненависть смертельных врагов англиканской церкви, стремившихся теперь уничтожить друг друга, внушала надежду, что здание этой церкви может быть восстановлено. Эти соображения склонили короля к мысли, что он может получить какую-то пользу от индепендентов, а беззаветная преданность церкви не позволила ему в полной мере распознать враждебность индепендентов к тогдашнему государственному строю; к тому же король считал совершенно немыслимым, чтобы английский народ мог подчиниться какой-либо иной системе правления, кроме монархической. Следует также учесть, что некоторые неугомонные особы делали щедрые авансы, якобы от имени и с ведома вождей этой партии, что побудило короля позволить своим доверенным лицам также сделать ряд предложений определенным людям. Весьма вероятно, что из-за чрезмерного усердия этих посредников ожидания индепендентских вождей показались королю более разумными и умеренными, чем они были на самом деле, и, соответственно, вожди индепендентов поспешили заключить, что король пойдет на куда более серьезные уступки, чем те, какие он в действительности готов был сделать. > Вскоре, однако, каждая из сторон ясно поняла намерения другой и оставила всякие мысли добиться для себя выгоды на этом пути. Не исключено, впрочем, что индепендентам очень хотелось, чтобы король продолжал питать надежды на их уступчивость, и что король точно так же желал им внушить, будто впоследствии от него можно будет получить больше, чем готов он дать сейчас.

Дело в том, что хотя эта партия господствовала в Парламенте и включала всех старших офицеров армии (кроме главнокомандующего, который считал себя пресвитерианином), однако всеми индепендентами руководили и управляли по своей воле только три человека — Вен, Кромвель и Айртон; и они, несомненно, еще не открыли свои черные замыслы многим своим товарищам; сама же партия не была бы тогда столь многочисленной и влиятельной, если бы ее сторонники знали или хотя бы догадывались, какие планы вынашивают эти трое, каковые замыслы, впрочем, они с каждым днем все менее старательно скрывали и все охотнее обнаруживали.

< Тогда же было положено начало другой интриге, успех коей представлялся гораздо более вероятным. Речь идет о переговорах с шотландцами при посредничестве французской короны, направившей для этой цели в Лондон посланника Монтреля. Через него королева Англии, находившаяся тогда в Париже, передала свои советы мужу; сам же Монтрель был уполномочен поручиться от имени Франции за исполнение всего, что король пообещает шотландцам.

Это был первый случай, когда кто-либо из иноземных государей изъявил желание положить конец гражданской войне во владениях Его Величества, которую в свое время слишком многие из них так усердно разжигали. Следуя старой максиме - английская корона должна выступать арбитром в спорах европейских монархов, принимая сторону одного из них - наши министры не заботились о том, чтобы обеспечить дружбу соседей твердыми взаимными обязательствами, и теперь эти соседи не без удовольствия видели ослабление нашего королевства, внезапного постигнутого страшными бедствиями.

После злосчастной английской экспедиции на остров Ре и неудачного покровительства ларошельским протестантам кардинал Ришелье, под предлогом заботы о чести своего государя, а в действительности движимый собственной надменностью и бешеной жаждой мести, выказывал неукротимую ненависть к англичанам; он немедленно воспользовался ропотом и недовольством шотландцев, чтобы подтолкнуть этот народ к открытому восстанию; с той же ядовитой злобой действовал он и в Англии, поощряя тамошнюю смуту через посредство французского посла в Лондоне. Когда же королева Англии захотела приехать в Париж, чтобы побудить своего брата, французского короля, выступить с декларацией против английских и шотландских мятежников, Ришелье дал ей понять, что ее пребывание во Франции нежелательно.