История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

Но великого кардинала, как и тогдашнего короля, уже не было на свете, и на срок несовершеннолетия нового монарха руководство делами перешло к Мазарини, итальянцу родом, которого Ришелье сделал кардиналом в награду за то, что Мазарини, получив от испанцев, еще в бытность свою папским нунцием, Кале, ловко добился передачи его Франции. Более способный к тому, чтобы строить на уже существующем основании, чем закладывать новый фундамент, Мазарини, являя чудеса ловкости, хитрости и притворства, продолжал дело, которое начал Ришелье, опиравшийся прежде всего на свою энергию, решимость и несгибаемую твердость духа. И каких бы блестящих успехов ни добился новый министр во время несовершеннолетия короля, все они могут быть отнесены на счет мудрости и прозорливости кардинала Ришелье, который, отрубив голову герцогу Монморанси, заставив подчиниться брата короля, сломив всякое сопротивление короне и приведя всю нацию к полному и совершенному повиновению, сильно облегчил задачу своему преемнику.

В момент вступления в должность Мазарини не испытывал личной вражды ни к нашему королю, ни к английской нации, а если и радовался их несчастьям, то лишь потому, что они не позволяли Англии войти в союз с Испанией и таким образом затруднить для Франции продолжение войны (главного предмета его забот); тем более что посол короля Испании дон Алонсо де Карденас, все еще находившийся в Лондоне, обращался к Парламенту с предложениями на сей счет. Когда же западный поход графа Эссекса заставил королеву бежать из Корнуолла во Францию, ее встретили там весьма любезно; королева-регентша отнеслась к ней с величайшей лаской и добротой, а сам кардинал не скупился на обещания. Небольшая партия оружия, от него полученная, была истолкована королевой как доказательство серьезности его намерений; кардинал, однако, еще не находил положение короля достаточно тяжелым и этой, в сущности незначительной, помощью хотел лишь дать ему возможность продолжить борьбу. Отнюдь не желая Его Величеству победы, после которой он мог бы выступить в роли арбитра между Францией и Испанией, Мазарини по-прежнему старался поддерживать добрые отношения с Парламентом.

Но после битвы при Незби, когда поражение короля в войне стало казаться неизбежным, у кардинала возникли иного рода опасения, и он начал думать, что Парламент, одолев короля, обретет громадную силу, какой никогда прежде не имела корона.Теперь он благосклоннее выслушивал предложения королевы-матери и просьбы английской королевы; к тому же шотландцы (с самого начала находившиеся в зависимости от Франции) горько сетовали на дурное обращение со стороны Парламента, страшились растущего могущества индепендентов в армии и в Палатах, которое грозило разрушить все их надежды, и, как можно было подумать, не желали теперь ничего, кроме соглашения с королем. Всячески поощряя их в этих мыслях, кардинал советовал им действовать заодно с королевой.Такова предыстория миссии Монтреля и французской гарантии исполнения королем и шотландцами всех обещаний, которые они на себя возьмут.

Французский посланник прибыл в Англию в январе; королева же горячо убеждала Его Величество в том, что французская корона употребит теперь все свое влияние в его интересах, а шотландцы отныне будут вести себя честно, чему король охотно верил, ведь других надежд у него не осталось. Но уже вскоре он понял, что переговоры с шотландцами обещают не больше успеха, чем прежние мирные предложения Парламенту. Ибо после первой же встречи с шотландскими комиссарами Монтрель сообщил королю, что они категорически требуют от него обещания установить в Англии точно такую же - пресвитерианскую - систему церковного управления, какая существует в Шотландии; от себя он добавил, что без этой меры никакого союза с ними быть не может, и настойчиво рекомендовал Его Величеству прислушаться к мнению королевы-регентши, кардинала и собственной супруги и удовлетворить шотландцев в этом пункте. Шотландцы же уверенно заявляли, что королева прямо пообещала сэру Роберту Мори (хитрому и ловкому человеку, бывшему их агентом при Ее Величестве), что король согласится с их требованием. Они даже предъявили особый документ, подписанный королевой и врученный сэру Роберту; он содержал такие выражения касательно религии, которые совершенно не понравились королю и заставили его увидеть в этих переговорах скорее заговор католиков и пресвитериан с целью погубить церковь, нежели средство к ее спасению; он также остался недоволен некоторыми особами, пользовавшимися доверием королевы, чьи ложные сведения и дурные советы, как он полагал, и подтолкнули ее к этому шагу. А потому он не замедлил объявить Монтрелю, что никогда не согласится на изменение церковного строя, как противное его совести, а то, что, как можно подумать, пообещала на сей счет королева, объясняется недостаточной ее осведомленностью относительно английской системы правления, с предложенными переменами совершенно несовместимой.

Его Величество, однако, изъявил готовность дать любые гарантии (которые, как он надеялся, подкрепит своим августейшим словом королева-регентша), что сохранение существующей церковной системы в Англии не причинит ни малейшего вреда шотландским церковным порядкам. Самые настойчивые доводы Монтреля не заставили Его Величество отступить от своего твердого решения и пойти на какие-либо новые уступки, хотя посланник сообщал королю о крайнем недовольстве шотландских комиссаров и лондонских пресвитериан и о готовности шотландцев, отказавшись от каких-либо сношений с королем, вступить в переговоры с индепендентами, от которых они надеялись добиться более выгодных условий.

Между королем и Монтрелем и далее продолжалась тайная переписка, и французский посланник (в чем бы ни обвиняли его впоследствии) ясно и честно сообщал королю о настроениях и речах тех, с кем он тогда имел дело. И хотя Монтрель упорно пытался склонить короля к согласию с неразумными требованиями шотландцев (полагая, что в конце концов он просто вынужден будет это сделать), так же верно и то, что, употребляя весь свой недюжинный ум, он убеждал шотландцев принять предложения короля и доказывал им, что спасение их собственной нации зависит от сохранения королевской власти.

Но поскольку эти переговоры завершились в следующем году, то сейчас мы прервем наш о них рассказ и вернемся к нему в своем месте впоследствии. >

КНИГА X

Глава XXII

(1646―1647)

Прошедший год ознаменовался великим множеством печальных событий и страшных бедствий, а потому не было оснований ожидать, что семена надежды дадут всходы в следующем году, ведь было уже ясно, что переговоры с шотландцами не обещают успеха. < Впрочем, хотя король и заявил со всей определенностью, что никогда не согласится на изменение церковного строя Англии, он все же не собирался эти переговоры прекращать, желая и далее поддерживать в шотландцах какие-то другие надежды, да и сам в известной мере рассчитывал, удовлетворив амбиции и интересы определенных лиц, смягчить суровость пресвитерианской партии. С этой целью месье Монтрель отправился из Лондона в шотландскую армию, стоявшую тогда под Ньюарком, а по пути заехал в Оксфорд, где поделился своими мыслями с королем и получил от него необходимые сведения и инструкции. > Между тем не было оставлено неиспробованным ни одно средство, чтобы собрать войско, которое позволило бы Его Величеству предпринять против неприятеля какие-то действия, и если бы ко роль, приложив все мыслимые усилия, сумел стянуть из оставшихся у него гарнизонов хотя бы пять тысяч пехоты и кавалерии (а подобная задача еще не казалась совершенно невыполнимой), то он предпочел бы сложить голову в каком-нибудь славном бою с любой частью вражеской армии, нежели принять любые условия, которые, как он предвидел, ему удастся получить посредством переговоров. < К тому же лорд Джермин в своих письмах (доставленных сэром Дадли Уайаттом) уверял, что уже через месяц, самое большее - через шесть недель, из Франции прибудет пятитысячный корпус под начальством Рувиньи, и в расчете на его высадку принц долго откладывал свой отъезд. Король также питал в этом смысле известные надежды, однако ни единый солдат так и не был набран для этой экспедиции, которая, по правде сказать, даже не замышлялась. Дело в том, что кардинал в каком-то разговоре мимоходом заметил, что Рувиньи подошел бы на роль командующего войсками, которые можно было бы послать в Англию на помощь королю, а лорд Джермин по своему легковерию истолковал эти ни к чему не обязывающие слова как твердое доказательство того, что экспедиция действительно состоится. >