История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

Явившись в Париж, Дигби имел беседу с королевой, но та осталась тверда в своей решимости добиться немедленного переезда принца во Францию (несмотря на все доводы посланных к ней с Джерси лордов Совета). Затем Дигби посетил кардинала, и Мазарини, отлично зная этого человека и все его слабости, принял его чрезвычайно любезно, вошел с ним в обстоятельный разговор об английских делах, с великой похвалой отозвался о его храбрости, проницательности, благоразумии, верности и неутомимой энергии и посетовал, что Франция слишком поздно поняла собственную ошибку. Французы, объяснил кардинал, хотели лишь ослабить внутренней смутой прежнее могущество короля, дабы он не смог причинить вреда соседям, но никогда не желали, чтобы он оказался в полной власти мятежников, к чему, по всей вероятности, идет дело; теперь же они готовы его поддержать, как того и желает королева Англии, которая, как ему, кардиналу, известно, охотно прислушалась бы к советам Дигби.

16. Но коль скоро, продолжал Мазарини, французская корона решила помочь королю, то пребывание принца во Франции становится абсолютно необходимым; действовать же, по его мнению, следует так: королева Англии укажет человека, которого она считает самым подходящим кандидатом на роль посла французской короны при Парламенте, французский король назначит его на эту должность, и, как только принц прибудет во Францию, посол отправится в Англию, имея при себе инструкцию, составить которую, как ему, кардиналу, представляется, надлежит его светлости; затем посол потребует от Парламента скорейшего ответа на вопрос, готовы ли Палаты удовлетворить требования французского двора, и в случае их отказа это сделать, тотчас же объявит им войну от имени своего владыки и немедленно покинет английское королевство, после чего принц Уэльский получит в свое распоряжение армию, во главе которой он сможет восстановить власть и честь своего отца.

Когда кардинал закончил свою речь, лорд Дигби, превознеся до небес сей благородный и великодушный план, заговорил о положении дел в Ирландии, но Мазарини тотчас же его прервал, объявив, что ему отлично известно, что он прибыл именно оттуда и намерен туда вернуться; что он знает о поведении нунция и о доблести маркиза Ормонда; что Франция не собирается делать свое дело по частям, но твердо намерена всюду оказать королю всевозможную помощь; и что он, Дигби, вернется в Ирландию с крупной денежной субсидией, за которой вскорости последует партия оружия и боевых припасов.

Лорд Дигби получил то, чего больше всего желал; с ним произошло нечто вроде обращения в другую веру, и теперь он твердо пообещал кардиналу обратить в нее и всех обитателей Джерси в убеждении, что принц должен строго выполнять волю своей матери. Королева предложила в посланники месье Бельевра (которого и желал видеть на этой должности кардинал), лорд Дигби составил для него инструкцию, кардинал ее одобрил и велел выдать Дигби 6 000 пистолей - гораздо меньше, чем надеялся получит Дигби после высокопарных речей Мазарини, но вполне достаточно для его собственных нужд; после чего лорд Дигби вместе с лордами-членами Совета возвратился из Парижа на Джерси.

Там он тотчас же попытался привлечь на свою сторону друга, чтобы общими усилиями побудить принца к скорейшему переезду во Францию.

Он пересказал ему свой разговор с кардиналом, не упустив ни одного лестного выражения, употребленного по его адресу его преосвященством, а также заявил, что посла назначили по его совету, что он сам составил для него инструкцию, что посол будет строго ей следовать (как это ни удивительно, но Дигби действительно так думал, ведь он обладал такой властью над самим собой, что мог заставить себя поверить в любые вещи, лестные для его самолюбия); что в случае отказа Палат удовлетворить требования посла, Франция немедленно объявит им войну - для того же, чтобы приступить к выполнению этого великого замысла, не требуется теперь в сущности ничего, кроме скорейшего прибытия Его Высочества во Францию.

Друг Дигби, который искренне его любил, хотя лучше других знал все его недостатки, ответил, что не изменит собственного мнения на сей счет, пока не станет известна воля короля. Он напомнил его светлости, как его в свое время обманул другой французский посол, граф д’Аркур, инструкцию для которого готовил сам же Дигби и который так скверно с ним обошелся. А потому, сказал далее друг, он не удивляется, что его снова провели с помощью той же самой уловки, и не может не думать, что составленные им ныне инструкции будут выполняться лишь постольку, поскольку это соответствует целям кардинала, чья добросовестность вызывает серьезные сомнения. >

Лорд Кейпл и лорд Колпеппер провели в Париже с королевой целых три недели, но смогли уговорить ее лишь отложить посылку принцу приказа об отъезде с Джерси до того момента, когда она получит ясные известия о местонахождении короля и о том, как с ним обращаются, причем королева объявила о своей твердой решимости добиться прибытия принца в Париж, какими бы ни оказались эти известия. Наконец, лорды получили надежные сведения о том, что Его Величество явился в лагерь шотландской армии под Ньюарком и тотчас же по своем туда прибытии приказал гарнизону сдать город, после чего шотландцы немедленно двинулись к Ньюкаслу; что они настойчиво добивались от короля выполнения их требований, а когда он решительно отказался это сделать, приставили к нему крепкий караул и больше никому не позволяли являться к нему и говорить с ним, так что Его Величество счел себя пленником. < М-ру Ашбурнему, единственному слуге, сопровождавшему короля на пути из Оксфорда, запретили с ним видеться, и если бы он не успел сесть на голландское судно и отплыть во Францию, его бы выдали Парламенту - настолько взбесили шотландцев его протесты против их дурного обращения с королем.

Затем он прибыл в Париж, и королева еще сильнее утвердилась в своем решении, ведь Ашбурнем, как говорят, привез ей письмо от короля (расшифрованное лордом Джермином), в котором Его Величество выразил мнение, что принц может найти полную безопасность лишь рядом с королевой, и потребовал, чтобы его как можно скорее увезли во Францию. То же самое, как уверял Монтрель, король передал ему устно, хотя Ашбурнем, оставивший короля за день до отъезда Монтреля (и, как никто другой в Англии, пользовавшийся абсолютным доверием Его Величества), признался в беседе с лордом Кейплом, что отъезд принца во Францию еще до того, как станет известно, как обошлись с королем шотландцы, он считает пагубным для Его Величества шагом, и что единственной причиной желания короля поскорее отправить его туда может быть лишь неуверенность в его безопасности на Джерси. Лорд Кейпл вызвался лично посетить Ньюкасл, чтобы узнать истинную волю короля, > но королева потребовала, чтобы принц, не теряя времени, ехал к ней, и, желая добиться скорейшего выполнения своего приказа, отправила на Джерси лорда Джермина (губернатора Джерси), лорда Дигби, лорда Уэнтворта, лорда Уилмота, а также других лордов и джентльменов, которых еще раньше принц послал к ней с двумя лордами-членами Совета. Пока же они находятся в пути, было бы уместно задаться вопросом, каким образом король попал в то затруднительное положение, однажды в котором оказавшись, он уже не смог впоследствии возвратить себе свободу.

< Я не был знаком с месье Монтрелем и никогда с ним не общался, и то, что будет сказано о нем далее, не может проистекать ни из личной симпатии, ни из какого-либо предубеждения. Я также не намерен специально опровергать жестокие упреки, которыми поныне осыпают его как англичане, так и шотландцы; упреки, коих справедливость, как можно подумать, доказывает постигшая его по возвращении из Англии опала, когда по воле Мазарини ему запретили являться ко двору и жить в Париже, после чего он вскорости и умер от душевной печали. Но поскольку для министров такого ранга обычное дело приносить в жертву своим темным замыслам подобные орудия, даже совершенно невинные, то весьма вероятно, что немилость эта продолжалась бы недолго, и единственной ее целью было не допустить сношений Монтреля с английским двором, ведь тот мог бы выказать понятное любопытство к таким вещам, которые французский двор желал сохранить в тайне. Если же кое-что из сказанного далее и в самом деле покажется попыткой снять обвинения, позорящие память этого джентльмена,то единственным тому объяснением является любовь к истине, которая должна оставаться душой всякого исторического повествования. А поскольку в моем распоряжении находится вся переписка Монтреля с королем (подлинные письма либо верные их копии), то я считаю своим долгом очистить его память от хулы и дать беспристрастное истолкование его тогдашних действий.