История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

Король между тем находился в крайнем недоумении и не знал, как ему теперь следует поступить. Он считал, что пресвитериане обошлись с ним чрезвычайно жестоко, и держался весьма низкого мнения о людях, заправлявших в этой партии, а потому совсем не желал отдаваться в их руки. С другой стороны, он отнюдь не был уверен в добрых намерениях армии, и хотя многим из его друзей позволяли к нему являться, они ясно видели, что продолжительное их пребывание при его особе никоим образом не приветствуется; и если офицеры и солдаты в большинстве своем обходились с ним любезно, то бдительности они выказывали по крайней мере ничуть не меньше, чем прежние его стражи, так что королю, если бы он этого захотел, было бы чрезвычайно трудно вырваться из их рук. В первый же день к нему явился Ферфакс и целовал у него руку, силясь, как только мог, выразить в словах свои лучшие чувства; заверения эти, впрочем, немного выиграли из-за его манеры говорить, от власти же его королю не было никакой пользы, ибо Ферфакс всецело подчинился влиянию Кромвеля. Последний, как и Айртон, находился тогда рядом с королем, но один из них не изъявил желания поцеловать у него руку, хотя в остальном оба вели себя с ним довольно учтиво. Король пускал в ход всю свою ловкость, чтобы добиться от них какого-то определенного обещания, но они держались так замкнуто и настороженно и были столь немногословны, что из сказанного ими ничего нельзя было понять; редкость же своих визитов к Его Величеству они оправдывали тем, что Парламент, коему они поклялись в безусловной верности, уже относится к ним с большим подозрением. Люди, которые посещали Его Величество, передавая ему советы других особ, не решавшихся являться к королю лично, довели до его сведения несколько мнений. Одни верили, что армия будет вести себя с королем честно; другие же не ждали от нее ничего хорошего (и, как показали дальнейшие ее действия, были правы), так что король здраво рассудил, что ему пока не следует ни отвергать с пренебрежением авансы со стороны Парламента, ни раздражать армию явным к ней недоверием или же думать о том, как бы ускользнуть из ее рук (что, впрочем, королю едва ли удалось бы сделать, даже если бы они имел тогда на примете иное, лучшее местопребывание). А потому король выразил желание, чтобы обе партии поскорее между собою договорились, и королевство таким образом могло бы насладиться миром и благополучием, в коих и он не остался бы без своей доли; и изъявил готовность молить Бога привести их к этому как можно раньше.

Известия о пребывании короля в армии, о полученной им возможности (коей он так долго был лишен) поклоняться Богу по обрядам своей церкви, о свободном посещении его особы некоторыми из самых близких ему слуг внушили всем, и в Англии, и за границей, известные надежды, да и сам король в письме к королеве выразился так, как если бы находил настоящее свое положение гораздо лучшим, чем было оно в шотландском лагере. Между тем сэр Джон Беркли провел после сдачи Эксетера предоставленные ему по условиям капитуляции полгода в Англии, где занимался устройством своих дел, а затем отбыл во Францию, где состоял при особе королевы в Париже. Едва там стало известно, что король находится в армии, как Беркли поспешил рассказать о многочисленных беседах, бывших у него во время переговоров о сдаче Эксетера с армейскими офицерами, коим он пытался втолковать, сколь нетвердо стоят они на ногах, ибо Парламент, как только они сделают свое дело, уволит их с позором и поношением, почти ничем не вознаградив за оказанные ими великие услуги, а значит, они правильно сделают, если вовремя позаботятся о надежном убежище, найти же его они смогут теперь лишь под защитой короля, их мужеством поставленного ныне в унизительное положение; но если они вознесут его на прежнюю высоту, то он будет всем обязан именно им, а его потомки и его партия, как и он сам, навсегда останутся им признательны, благодаря чему они достигнут такой степени богатства и славы, о какой только может мечтать человек. Всё это, утверждал Беркли, произвело такое впечатление на некоторых офицеров (названных им поименно), что, прощаясь с ним, они заявили, что никогда не забудут сказанного им и что уже теперь они всякий день замечают такие вещи, которые будут напоминать им о его словах. В общем, заключил Беркли, он предсказал тогда всё, что произошло впоследствии, и теперь совершенно уверен, что, окажись он среди этих офицеров, его встретят с радостью, а ему самому достанет влияния и авторитета, чтобы вполне их образумить и побудить к оказанию важных услуг королю; после чего изъявил готовность немедленно пуститься в путь. Королева во всем ему поверила; тем же, кто не поверил, очень хотелось, чтобы он сделал такую попытку. В итоге, получив от королевы рекомендательное письмо к королю (который плохо его знал, а поскольку вообще знал, имел против него известное предубеждение), Беркли покинул Париж и со всей поспешностью отправился в Англию.

Джон Ашбурнем, которого шотландцы вынудили оставить короля, после того, как Его Величество прибыл к ним в его сопровождении, уехал во Францию и находился теперь в Руане: явившись к королеве тотчас же по приезде в Париж, он понял, что Ее Величество будет совсем не против, если он поселится в каком-то другом месте, а потому удалился в Руан, где имел общение с многими особами, служившими ранее королю на самых высоких должностях. Узнав, где находится король, и что теперь он имеет больше свободы, чем прежде, Ашбурнем решил рискнуть и явиться к нему; сомневаться же в том, что его присутствие чрезвычайно обрадует короля, у него не было оснований; и хотя он и посланец из Парижа отправились в Англию не вместе и совершенно между собой не сносились, представляя по существу разные партии, имевшие не одинаковые цели, в армию они прибыли почти одновременно.

Первым делом Беркли обратился к младшим офицерам, немного ему знакомым со времен осады Эксетера; они сообщили о его приезде и о его просьбе своим начальникам, и те были очень рады его появлению. Старшие офицеры хорошо себе представляли характер Беркли, знали его главную слабость и потому рассчитывали, что сумеют им управлять с помощью лести и похвал; отлично понимая, что ожидать от подобного человека каких-либо глубоких и опасных замыслов, не следует, они позволили ему свободно посещать короля, хотя никаких прав или оснований претендовать на сколько-нибудь продолжительной присутствие при особе Его Величество Беркли не имел.

Ашбурнем с помощью своих друзей добился того, что его рекомендовали как Кромвелю, так и Айртону, которые знали, что он имеет большое влияние на короля и что Его Величество, получив возможность видеться с Ашбурнемом, останется весьма доволен и сочтет это свидетельством уважения к его особе с их стороны. Точно так же им было известно, что Ашбурнем является непримиримым врагом шотландцев и не питает ни малейших симпатий к прочим пресвитерианам; и что хотя он и не лишен известного умения ловко втираться в доверие к другим людям, однако глубоким и проницательным умом, способным постигать что-либо еще, кроме выболтанного кем-нибудь по неосторожности, не обладает, зато с великой охотой распространяется обо всем, что только приходит ему в голову. По этим причинам Ашбурнему, как и Беркли, они нисколько не возбраняли часто бывать у короля; явились же к нему оба эти джентльмена почти одновременно, в ту пору, когда армия сосредотачивалась в намерении (открыто еще не заявленном) идти на Лондон, а Его Величество по-прежнему находился с армией в тех местах, где было всего удобнее приступить к осуществлению этого замысла.

Его Величество радушно принял обоих, ведь один из них явился с рекомендацией от королевы и, желая придать своей особе еще больше веса, заверил Его Величество, что за ним, как за человеком, которому они готовы довериться, специально посылали офицеры армии; что они встретили его с распростертыми объятиями и не колеблясь разрешили посещать короля; другой же ни в каких рекомендациях не нуждался, ибо искреннее расположение короля само по себе гарантировало ему теплый прием. Итак, Его Величество выразил желание, чтобы Беркли и Ашбурнем, поддерживая связь между собой, вошли в сношения с теми из своих друзей, которые еще не считают целесообразным являться к нему, узнавали их мнения, старались, насколько возможно, выведать намерения обеих партий и сообщали ему все необходимое — дабы впоследствии, опираясь на эти и иные сведения, он мог бы вернее рассудить, как ему надлежит действовать. Эти двое (ведь они общались со всеми друзьями Его Величества, а с офицерами армии могли встречаться так часто, как только хотели) являлись главными агентами, чьими советами и сведениями по преимуществу и руководился король, хотя сами они редко беседовали с одними и теми же людьми и никогда — с теми офицерами, которые заявляли, что не доверяют своим товарищам настолько, чтобы откровенно высказывать им то, о чем готовы они говорить с Беркли либо с Ашбурнемом; а поскольку Беркли и Ашбурнем водили знакомство по большей части с разными людьми, то и полученные от них сведения и советы часто оказывались весьма несходными и скорее лишь сбивали Его Величество с толку, чем помогали в чем-либо разобраться.