История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

По распоряжению сэра Мармадьюка Лангдейла несколько солдат и офицеров тайно находились по шотландскую сторону границы и ждали его приказа; еще больше таковых было с английской стороны; в двух-трех милях от Бервика жили несколько почтенных и благонамеренных семейств, готовых выступить по первому требованию; пока же они укрывали у себя многих других сторонников короля. Некоторым из них сэр Мармадьюк Лангдейл в ночь накануне задуманного предприятия приказал встретить его в условленном месте в миле от Бервика; остальным он велел прибыть в город к рассвету, при этом одни должны были расположиться на рыночной площади, а другие — на мосту, по которому ему предстояло вступить в город.

На следующее утро, в базарный день, когда в город стекались обыкновенно целые табуны лошадок, нагруженных мешками с зерном, сэр Мармадьюк Лангдейл, с отрядом примерно в сто всадником и с некоторым числом пехотинцев, шагавших в толпе торгового люда, тотчас же после восхода солнца неожиданно появился на мосту. Найдя там, как и предполагалось, ожидавших его друзей, он немедленно велел поднять мост, выставил у него охрану из пехотинцев, сделал необходимые распоряжения относительно других городских ворот, а сам с большей частью отряда направился на рыночную площадь, где обнаружил друзей-земляков, готовых исполнить все его приказы. Весь город, однако, был охвачен таким ужасом — сами его жители и составляли гарнизон — что когда люди сэра Мармадьюка взяли под стражу мэра (исполнявшего обязанности коменданта), всюду быстро воцарилось полное спокойствие, так что Лангдейл велел вновь открыть городские ворота, чтобы торговля на рынке шла своим ходом. Сэр Филип Масгрейв столь же легко овладел Карлайлом — где сам он пользовался более значительным влиянием, а горожане отличались большей преданностью королю и неприязнью к шотландцам, чем жители Бервика; после чего оба они поспешили известить герцога о том, что им удалось сделать.

Должно казаться удивительным, что даже после того, как Кромвель ясно понял неизбежность войны с Шотландией и стал постоянно получать сведения о ведущихся там приготовлениях, он так и не потрудился ввести гарнизоны в эти два важных города, мощные укрепления коих сами по себе позволили бы в течение известного времени противостоять всем силам, которые могла бы направить против них Шотландия. Однако те самые соображения, которые все еще действовали в Эдинбурге, взяли верх и в Вестминстере. Акт об умиротворении двух королевств, принятый парламентами обоих, когда они сообща выступили против короля, специально предусматривал, что по обе стороны границы в Бервике и Карлайле впредь запрещается держать гарнизоны. И Парламент, не желая, чтобы шотландцы, воспользовавшись этим предлогом, объявили зачинщиками войны англичан, не позволял посылать туда солдат, предоставив распоряжаться в Бервике мэру и горожанам, которые могли бы защитить свой город от шотландцев, если бы только ждали их наступления. Впрочем, истинная причина заключалась в ином: Кромвель питал столь безграничное презрение ко всем военным силам этой нации, что его совершенно не беспокоило, какие выгодные позиции шотландцы успеют где-либо занять или какие крепости удастся им захватить.

Как только сэр Мармадьюк Лангдейл и сэр Филип Масгрейв овладели Бервиком и Карлайлом, к ним стали во множестве стекаться ранее служившие королю джентльмены, офицеры и солдаты — хорошо вооруженные и снаряженные и отлично подготовленные к войне. Теперь Лангдейл и Масгрейв располагали не только крупными гарнизонами, способными удержать названные города, но и достаточно сильной кавалерией, чтобы очистить соседние графства от всех войск, комитетов и лиц, которые либо открыто поддерживали Парламент, либо были известны как тайные его сторонники. 28 апреля сэр Мармадьюк Лангдейл овладел Бервиком, а на следующий день, около восьми часов утра, сэр Филип Масгрейв внезапным ударом захватил Карлайл — многие джентльмены из числа его соседей уже ожидали сэра Филипа в самом Карлайле или в его окрестностях, так что горожане быстро пришли в полное смятение и почти не сопротивлялись. Герцог же Гамилтон не только отказался дать им солдат или оказать какую-либо помощь при взятии названных городов, но и не пожелал предоставить им официальные полномочия на их захват: он не смеет, оправдывался герцог, это сделать, поскольку-де шотландцам никак нельзя первыми начинать войну. Гамилтон пообещал лишь прислать каждому гарнизону пятьсот мушкетов и десять бочонков пороха и заверил, что не позже, чем через три недели, вся шотландская армия вступит в пределы Англии, если же английские роялисты окажутся в отчаянном положении еще раньше, то они смогут твердо рассчитывать на помощь.

Но когда ему стало известно, что обе крепости захвачены роялистами, герцог не замедлил послать в Бервик коменданта и гарнизон. Сэр Мармадьюк Лангдейл, как и обещал, сдал ему город, после чего получил приказ двинуться со всеми англичанами в соседние с Карлайлом края и там со всей поспешностью довести свои отряды до возможно большей численности. Он сделал это с таким успехом, что уже через несколько дней устроил на пустоши в пяти милях от Карлайла сбор войск, на который явилось свыше трех тысяч хорошо вооруженных пехотинцев и семьсот кавалеристов, вооруженных похуже. Все эти силы (а сюда не входит гарнизон Карлайла, все еще находившийся под командой сэра Филипа Масгрейва) были набраны в Камберленде и Вестморленде. Два дня спустя из Йоркшира, епископства Дарем и близлежащих мест прибыло пятьсот отлично снаряженных кавалеристов. Поэтому сэр Мармадьюк Лангдейл решил немедленно двинуться в Ланкашир и разгромить тамошних сторонников Парламента — что он мог бы тогда легко сделать. В Эдинбурге, однако, косо смотрели на успехи английских роялистов и быстрый рост их армии, и к сэру Мармадьюку Лангдейлу прибыл гонец с категорическим приказом до подхода шотландской армии не вступать в бой с неприятелем, даже в самых выгодных условиях. Это распоряжение он немедленно исполнил — хотя мог бы тогда выступить против Ламберта, который был послан на север с меньшими силами, нежели те, коими командовал сэр Мармадьюк, и, по всей вероятности, был бы им разгромлен.

И, однако, словно эта помеха действовала недостаточно обескураживающе, через пару дней по прибытии упомянутого курьера Совет послал сэру Мармадьюку Лангдейлу письмо, в котором сурово порицал его за то, что он берет в свою армию папистов и не заявляет о верности Ковенанту в издаваемых им декларациях; и сообщал сэру Мармадьюку, что он не получит никакой помощи, если вся его армия не примет Ковенант. Это одним ударом разрушало все их надежды и настолько противоречило всем обещаниям, которые дали им на словах или в письмах шотландские лорды, что сэр Мармадьюк убедил сэра Филипа Масгрейва немедленно отправиться в Эдинбург, чтобы заявить протест против подобных мер и выразить решительное с ними несогласие.

Между тем Ламберт, получив сильный отряд кавалерии и пехоты, двинулся против сэра Мармадьюка Лангдейла, который, имея приказ избегать боя, вынужден был отойти в Карлайл, позволив таким образом неприятелю по сути дела блокировать с одной стороны город; сам же сэр Мармадьюк слал в это время письмо за письмом герцогу, умоляя его либо ускорить выступление в поход, либо направить ему в подмогу хоть какие-то войска и дать ему право сразиться с врагом.

Хотя граф Норидж обнаружил, что в Мэдстоне собралось очень много народа, он также нашел там отсутствие порядка и дисциплины и увидел, что этих людей трудно заставить подчиняться командирам. Кентцы достаточно долго находились вместе, чтобы среди них успели зародиться взаимные подозрение и недоверие, переросшие затем в жестокие раздоры и несогласия касательно того, что им теперь следует предпринять. И хотя все они заявляли о безусловной готовности повиноваться графу Нориджу как своему главнокомандующему, никто не стеснялся выражать собственные мнения о лицах и событиях и вспоминать, благодаря каким мерам они впервые собрались, из чего следовало, что многие были бы не прочь начать дело сызнова.