История любовных побед от Античности до наших дней - Болонь Жан-Клод

СМЕНА ДЕКОРАЦИЙ

Как всякое представление, кадреж нуждается в декорациях. В этом вопросе XVIII столетие придавало месту действия большое значение. Для начала вспомним самое характерное: Казанова устраивал так, чтобы его застали в постели. Ретиф же предпочитал менять мизансцены: насколько однотипной выглядит его стратегия, настолько разнообразен выбор «поля битвы»: парки, лавочки, чердаки. Особняки и замки сулят новые возможности: будуары обеспечивают уединение, потайные лестницы и двери, секретные переходы будто созданы для интриг.

Интимный антураж ванных и туалетных комнат всегда благоприятствует желаниям соблазнителя. Их предназначение четко определено у Ретифа де Ла Бретонна в «Совращенном поселянине»: когда Эдмон заботами его совратителя получает приглашение на вечер танцев в дом некоей молоденькой кокетки, последняя не ограничивается этой «заурядной любезностью». Чтобы ускользнуть от шумной суеты, она увлекает гостя в свой будуар. Это вроде первого этапа, после чего она ведет его в спальню, где, сославшись на жару, сбрасывает платье, меняя его на другое, то есть позволяет ему увидеть ее прелести; однако потрогать не дает. Когда, возвратившись на бал, Эдмон замечает, что девушка вновь скрылась, он уже знает, где ее искать, и безошибочно направляет свои стопы в спальню. Будуар как бы приглашает к любви: само его расположение пробуждает у мадемуазель де Сент-Эдм страсть к шевалье де Горвилю — так явствует из «пьески-пословицы» Кармонтеля под названием «В будуаре».

Близ городских застав появляются (в подражание затейливым загородным особнякам) специально замысленные для прогулок места — именно их посещают знатные дамы, терзаемые греховными искушениями. Парки во французском стиле также становятся излюбленным местом встреч, а при случае и заигрывания. Там вычерченные по линеечке аллеи предоставляют выигрышную сцену для театрализованных светских романов подобно тому, как в конце столетия английские парки, с немалым искусством создающие впечатление дикости, сделаются приютом для любовных утех в ином, более интимном стиле.

В ту пору Париж был щедро оснащен изысканными декорациями для великосветских шашней. Таким местом был, например, сад Тюильри при дворце, воздвигнутом некогда для Екатерины Медичи на месте бывшей черепичной фабрики («тюиль» по-французски «черепица», отсюда и название). На протяжении четырех столетий это место давало искателям любовных утех возможность для встреч, а то и для торопливых уединений. Начиная с царствования Людовика XIII там стало можно прогуливаться всем желающим при условии, что они прилично одеты. По свидетельству Соваля, парк вскоре прослыл «приютом любви». В «Комедии Тюильри» (1635), третий акт которой сочинил сам Корнель, действует юный Атлант, завсегдатай этих мест. Стало быть, потому-то его дядюшка выбирает именно Тюильри для встречи племянника с подосланной им молодой женщиной, которой поручено соблазнить его и тем отвратить от любви, противоречащей матримониальным замыслам дяди.

Самая шикарная манера ухаживать состояла в том, чтобы дать концерт для своей возлюбленной в «Эхе» (так называлась округлая площадка в конце центральной аллеи Тюильри, обнесенная стеной). Если затеять это в часы наплыва публики, у вашей любви будет множество свидетелей. Имелись места и поукромнее, вроде обрамленной двумя террасами лужайки (так называемого «кроличьего садка Реньяра»), что, служа продолжением парка королевы, тянулась до старинных бастионов. Этот укромный уголок, примыкавший к западной оконечности парка, начиная с XVII века считался местом разврата.

Около Садка кадрились, да уже и переходили к завершающему этапу: лабиринт Екатерины Медичи, существовавший там в те поры, «долгое время был отмечен подвигами влюбленных парочек», — пишет Анри Соваль. Если бы его кипарисы могли заговорить, «они поведали бы нам множество милых маленьких приключений, о которых мы понятия не имели». Лабиринт перестал существовать после переустройства территории парка Ленотром в 1664 году. Но обычай от этого не изменился: любовники, в особенности гомосексуалы, продолжали искать в парке мимолетных услад. Так, Бернар Жирардо, арестованный за содомию в 1737 году, привел туда молодого человека (на самом деле тот был доносчиком), которого он закадрил на берегу Сены, и объявил ему: «Есть места, где мы можем себя чувствовать вольготно и без помех поразвлечься».

Причиной подобного предпочтения являлось то, что парк принадлежал королю: производить там аресты было запрещено. Полицейским приходилось выманивать правонарушителей наружу угрозами либо хитростью — предложив, к примеру, пропустить стаканчик в таверне за пределами крепости. Если из-за этого разражался скандал, они проигрывали партию. С конца XVII века Тюильри для «женоподобных кавалерчиков» становится по преимуществу территорией кадрежа. Впрочем, не единственной: скажем, Морис Леве отмечает в этом смысле важную роль Порт-Сен-Мартен, Сен-Жерменской ярмарки, Пале-Рояля, Малого моста, берегов Сены. Однако при Людовике XV именно в Тюильри по вечерам, после восьми часов, сходились любители мальчиков, это продолжалось до той поры, пока полицейский надзор не вынудил их к большей осторожности. Слава этого места достигла провинции: скажем, маркиз де Брессэ, прибыв из Нормандии, тотчас направился туда. Там он был арестован 9 октября 1725 года, когда предложил позабавиться некоему юноше — и надо же, какое невезение: это был лучник, совершавший обход!

Есть свое преимущество в том, что существуют места, заведомо предназначенные для кадрежа: это избавляет от недоразумений — цель встречи, происходящей здесь, очевидна. Соответственно и просьба может быть прямой, да зачастую и грубой.

Так, 24 февраля 1725 года шевалье де Жансон был застигнут в момент, когда предложил одному молодому человеку «снять с него штаны и поиграть с его хозяйством». У «паскудников», как их в то время называли, было свое место собраний: аллеи, прилегающие к подковообразной стене, нижний пруд. Те, кто там прогуливался на склоне дня, искали приключений — отсюда столь откровенная атака. Вот и аббат де Буарено заявляет незнакомцу: «Вы, несомненно, хотите подыскать себе какую-нибудь другую компанию, задумали поразвлечься? Я прекрасно знаю, что в такой час в эти места не приходят с иной целью».

Какой бы то ни было ответ на обращение здесь сам по себе равносилен согласию. Кустарники и подстриженные тисы, что рядами тянулись вдоль берегов Сены, или сады аббатства Фельянов (на месте нынешней улицы Риволи) служили, как свидетельствует Морис Леве, гостеприимным приютом. В ту пору и Жан-Батист, отец де Сада, таким же образом попался на кадреже в Тюильри. Вечером, около половины девятого, он был замечен гуляющим вокруг боскетов (декоративных выступов из ровно подстриженных в виде стенок деревьев) и потом присел на скамейку, окликнул проходящего юношу, приветствовал его и пригласил сесть рядом. Тот повиновался. Это считалось формой согласия, дальнейшее сближение шло напрямик. Хотя граф уже, по собственному признанию, успел помастурбировать, он предложил парню «вставить ему». Хотел отвести его за боскет, но молодой человек (оказавшийся полицейским агентом) уговорил пойти к нему, это, мол, совсем рядом. По его знаку графа де Сада арестовали, но, принимая во внимание его ранг, вскорости отпустили.

В других местах любители клубнички этого сорта вели себя осторожнее. Прежде чем объясниться откровенно, следовало позондировать почву. Так, аббат де Рошфор, в 1704 году выходя на охоту близ парижской мэрии, приставал к лодочникам с оглядкой. Заводил разговоры на безобидные темы, потом приглашал свою жертву зайти к нему в комнату, а на то, чего ожидает в дальнейшем, намекал туманно («развлечься», «как вы наверняка делаете со своими друзьями»), переходя к более вразумительным объяснениям лишь при втором свидании. Да и другие примеры подтверждают, что при знакомстве вне традиционных мест для достижения желаемого полагалось дождаться второго рандеву. Для объяснений имелся свой код, ныне, увы, утраченный, что позволяло не нарываться на грубость. Полицейским ищейкам код был известен. В 1737 году Бернар Жирардо с выразительными ужимками приблизился к одному из них, не чуя опасности, посмотрел ему прямо в лицо и подал «обычный сигнал паскудников», затем продолжил свой путь, оглядываясь, чтобы проверить, следует ли тот за ним.