Локомотивы истории: Революции и становление современного мира - Малиа Мартин

Колонии состояли преимущественно из сельских поселений и развивали сельское хозяйство, но это вовсе не означает их досовременного характера в каком-либо смысле. Они в значительной мере представляли собой «коммерческое общество», как окрестил его Адам Смит в 1776 г.; их жители отличались чрезвычайной грамотностью, как и следовало ожидать в местах господства евангелической религии. Правда, часть населения приехала в Америку в качестве законтрактованных работников, но в этом статусе они пребывали временно на пути к экономической независимости, достигаемой зачастую на быстро отодвигающейся западной границе. Самый оригинальный фактор американской ситуации заключался в том, что сравнительно немногочисленное население увеличивалось в геометрической прогрессии [196]. От 1 млн чел. в 1750 г. оно выросло более чем до 2 млн к 1770 г. К окончанию Семилетней войны в 1763 г. побережье было почти полностью заселено и переселенцы уже перевалили за Аппалачи. Ко времени объявления независимости в 1783 г. численность населения превысила 3 млн чел., несмотря на военные потери и эмиграцию тори, а в 1800 г. составляла 5.3 млн чел. При таких темпах роста для каждого поколения «восток» и «запад» оказывались новыми, пока в 1848 г. американцы не вышли к Тихому океану. Европейцы никогда не знали подобной демографической динамики и социальной мобильности, и колонисты прекрасно это понимали.

Кроме того, как отмечалось выше, 2 млн колонистов уже имели больше доходов на душу населения и больше свободы, чем жители любой страны, принадлежавшей к европейской орбите. Во многом это явилось следствием того способа, каким создавались колонии. Новую Испанию и Новую Францию в конечном итоге организовало государство по своей инициативе, перенеся туда «старый режим» с манориальной системой, аристократией, официальной церковью и губернатором в звании вице-короля; еретикам не разрешали там селиться (поэтому гугеноты эпохи Людовика XIV уезжали в Голландию, Англию, Пруссию, Северную и Южную Каролины). Новую Англию основала торговая компания с королевской хартией — «Компания Массачусетского залива», превратив управлявший ею совет акционеров в провинциальную ассамблею, которая сама выбирала представителей исполнительной власти. Виргиния, более аристократичная и англиканская, чем конгрегационалистская Новая Англия, тоже была основана частной компанией и точно так же создала свою Палату горожан. Другие колонии, например Мэриленд и Пенсильвания, основаны по королевской лицензии частными владельцами, которые, тем не менее, наделили их представительными ассамблеями. Даже если колонии, как Нью-Йорк, основывались прямо по королевскому указу и управлялись назначенными королём губернаторами, они всё равно получали свои ассамблеи. И хотя назначаемый губернатором исполнительный совет почти везде служил верхней палатой ассамблеи, олицетворяя аристократический принцип британского правительства, избираемые народом нижние палаты очень скоро начали играть ведущую роль в системе. Короче говоря, практически всюду главе исполнительной власти (любого происхождения) приходилось управлять с согласия «палаты общин». Избирательное право, конечно, основывалось на имущественном цензе, но даже в таких аристократических колониях, как Виргиния и Нью-Йорк, ценз был сравнительно низок, во всяком случае ниже, чем в Британии, а большинство взрослого мужского населения почти повсеместно обладало собственностью.

Вдобавок метрополия очень долго пренебрегала колониями и, следовательно, мало вмешивалась в их дела. Первые два представителя династии Стюартов, несмотря на вопли пуритан об их «деспотизме», были слишком слабы, чтобы проводить строгую колониальную политику или хотя бы не давать еретикам селиться на своих заокеанских землях. При кромвелевском Содружестве политика Англии стала более интервенционистской: правительство выкупило «сахарные острова» Вест-Индской компании, ввело для всей британской системы «Навигационный акт», который обязывал североамериканские колонии торговать только в рамках этой системы. С точки зрения британцев, колонии предназначались для того, чтобы служить источником сырья (табака, индиго, риса) или продукции первичной обработки (вроде солёной трески), а также закрытым рынком для товаров британских мануфактур; собственное мануфактурное производство в колониях не поощрялось. Последние Стюарты проявляли к Северной Америке больше активного интереса: Карл II выдал хартии на основание ещё двух аристократических и англиканских колоний к югу от Виргинии, а Яков II, отвоевавший при брате Нью-Йорк у голландцев, впервые попытался привести пуританскую Новую Англию в более подобающий королевской провинции порядок. 1688 г. сорвал этот проект, и при первых двух правителях из Ганноверской династии колонии снова наслаждались благодатным забвением со стороны верховной власти.

В XVIII в. между колониями и метрополией существовало два основных вида связи. Во-первых, коммерция: к 1763 г., например, почти половина британских судов была задействована в торговле с колониями, причём большая их часть именно там и построена. Вторая связь носила военный характер. Так как Северная Америка служила главным театром мирового соперничества Англии с Францией в XVIII в., колонии нуждались в британской защите от Франции и индейцев со стороны Канады и долины Огайо. Джордж Вашингтон приобрёл первый военный опыт при безуспешной попытке отвоевать территорию нынешнего Питтсбурга у французов во время Семилетней войны 1756–1763 гг. [197] (Хотя на самом деле при наличии всего 60 тыс. французов в Канаде и ещё пары тысяч в Луизиане демография уже предопределила судьбу Северной Америки.) Подлинное значение решительной победы Британии в 1764 г. для будущего заключалось в том, что колониям больше не требовалась её защита. Метрополия в одночасье стала потенциально не нужна.

Выше уже отмечалось, что один из наиболее поразительных моментов, связанных с началом американской революции, — как мало понадобилось для того, чтобы дело пошло. Весь век колонии прекрасно себя чувствовали в рамках закрытой торговой системы, установленной «Навигационным актом», но, едва в 1763 г. был подписан мир, потеряли покой. Поводом к недовольству, как и в случае нидерландского восстания, послужила инициатива, исходящая из центра имперской системы.

Англия, против которой восстали колонисты, уже не была «маленьким тесным островком» 1688 г. — теперь она стала центром империи, по праву названной «фискально-военным государством», и, наверное, самым консолидированным национальным образованием в Европе [198]. Виги, беспрерывно управлявшие Британией с 1715 г., хоть и являлись якобы более либеральной из двух британских партий, но к 1760 г. превратились в закрытую, консервативную олигархию, преданную идее, что 1688 г. уладил британские дела в совершенстве и навсегда.

Именно в этот момент в возрасте двадцати одного года на трон взошёл Георг III, первый настоящий англичанин из Ганноверской династии. В отличие от своих предшественников, он решил править самостоятельно, хотя и не деспотически, как когда-то думали. Он остался верен наследию 1688 г., адаптированному в 1717 г. созданием поста премьер-министра, то есть правил через парламент посредством партии «друзей короля» (королевских чиновников, занимавших места в парламенте) и клиентелы других типов, заменяя министров-вигов новыми людьми. Целью его колониальной политики было создание более централизованной административной структуры для империи, простиравшейся теперь от Северной Америки до Индии. Для её осуществления в 1763 г. его кабинет министров провёл по Аппалачам прокламационную линию, дабы отделить новоприобретённые земли внутри материка от прибрежных колоний, хотя многие колонии издавна претендовали на эти территории.

Более серьёзную проблему представляло решение Лондона впервые со времени основания колоний напрямую облагать их налогом; до тех пор все налоги принимались голосованием на их собственных представительных ассамблеях. Причиной послужил тот факт, что славная победа 1763 г. оставила после себя огромный долг размером более 122 млн фунтов, выплата которого требовала свыше 4 млн фунтов ежегодно. Налоговый гнёт, обусловленный этим долгом, который на Британских островах был во много раз тяжелее, чем где-либо в колониях, вызвал в Англии всеобщее недовольство. В результате Лондон небезосновательно счёл, что колонии должны платить более справедливую долю налогов за выгоду, которую получают от британской имперской системы. Следует отметить, что налоги, собираемые с колоний, шли только на содержание десяти тысяч британских военных на территории Северной Америки, а не на выплату национального долга. Так уж случилось, что после войны в колониях впервые за всё время их существования остались британские вооружённые силы, так же как последняя война Карла V впервые привела к постоянному размещению испанских войск в Нидерландах. Осуществление британской налоговой политики вкупе с присутствием британской армии в промежуток времени между появлением «Акта о гербовом сборе» в 1765 г. и началом открытого конфликта в 1775 г. спровоцировали американскую революцию. И те же годы стали самым революционным её этапом.