Локомотивы истории: Революции и становление современного мира - Малиа Мартин

Обычно марксизм считают общественно-научной теорией, предназначенной для анализа развитого индустриального общества. Тот факт, что её автор был родом из отсталой тогда Германии и в юности почитывал Гегеля, якобы не имеет значения. В конце концов, большую часть зрелых лет он провёл в Британском музее, работая с самыми современными английскими данными. Однако если мы посмотрим на историю возникновения его доктрины, то увидим обратную причинно-следственную цепочку: Германия и Гегель будут первичны, а передовые западные данные станут иллюстрацией к основному (априори существующему) направлению мысли.

Сейчас уже всеми признано, что фундаментальные координаты системы Маркса заложены в главном творении времён его гегельянской молодости — «Немецкой идеологии», написанной 26-летним автором в 1845–1846 гг. [286] и опубликованной только в 1932 г. В этой работе Маркс преобразил философскую и идеалистическую теорию логики истории в социально-экономическую и материалистическую версию диалектического и агонистического пути человечества к вершинам свободы и самореализации.

Вкратце социологические координаты Марксовой системы в момент зарождения таковы: «разделение труда», возникшее вследствие борьбы человека с природой за существование, привело к дегуманизирующему классовому неравенству, а обусловленная им эксплуатация человека человеком в один прекрасный день пробудит среди рабочих революционное «сознание» и тем самым подготовит взрыв, который закончится эгалитарным «коммунизмом». «Манифест» 1848 г. представляет собой переложение этого пророчества в лозунговые формулы, пригодные для политической агитации; «Капитал» 1867 г. — «научное» объяснение внутренних противоречий «буржуазного способа производства», ведущих к коммунистическому взрыву. Этот последний труд Маркса давал возможность толковать его в «позитивистском» ключе, отсеивая метафизику первых набросков системы, — такое прочтение и легло в основу «ортодоксального» марксизма II Интернационала.

Однако сначала система формулировалась не как теория капитализма в целом; она возникла как сценарий грядущей германской революции. Молодой Маркс неоднократно говорил, как ему «стыдно» за «средневековую» отсталость Германии, и надеялся, что будущая революция вознесёт её на один уровень с Францией и Англией. Однако, поскольку Франция уже совершила свою «буржуазную революцию» и теперь копила силы для её социалистического продолжения, Германии не требовалось повторять 1789 г. Полагаясь на ожидаемый социалистический взрыв в Париже, она могла сложить буржуазную и пролетарскую революции воедино; на подобный подвиг она была способна ещё и потому, что в одной области — рациональной философии — шла впереди всего Запада. Именно в таком свете 25-летний Маркс по прибытии в Париж в 1843 г. видел роль Германии в приближающейся революции: «Немцы размышляли в политике о том, что другие народы [то есть французы и англичане] делали. Германия была их теоретической совестью» [287].

Затем он наметил предполагаемый революционный Sonderweg для Германии: «В чём же, следовательно, заключается положительная возможность немецкой эмансипации? Ответ: в образовании класса, скованного радикальными цепями, такого класса гражданского общества, который не есть класс гражданского общества; такого сословия, которое являет собой разложение всех сословий; такой сферы, которая имеет универсальный характер вследствие её универсальных страданий и не притязает ни на какое особое право, ибо над ней тяготеет не особое бесправие, а бесправие вообще... Этот результат разложения общества, как особое сословие, есть пролетариат». Базовый принцип социализма, таким образом, заключается в том, что последние станут первыми, причём только «последние», в силу самой их деградации, представляют собой класс, который способен освободить человечество. Следовательно, пролетариат определяется как универсальный класс, единственный, чьи собственные интересы совпадают с общечеловеческими.

Национальная отсталость — форма бытия «последних». Поэтому и она может послужить стимулом стать «первыми» — авангардом эмансипации человечества: «Единственно практически возможное освобождение Германии есть освобождение с позиций той теории, которая объявляет высшей сущностью человека самого человека. В Германии эмансипация от средневековья [то есть старого режима] возможна лишь как эмансипация вместе с тем и от частичных побед над средневековьем [то есть французского и британского конституционализма с имущественным избирательным цензом]. В Германии никакое рабство не может быть уничтожено без того, чтобы не было уничтожено всякое рабство... Эмансипация немца есть эмансипация человека».

Последний принцип социализма состоит в том, что он представляет универсальный разум в социальной форме: «Голова этой эмансипации — философия, её сердце — пролетариат. Философия не может быть воплощена в действительность без упразднения пролетариата, пролетариат не может упразднить себя, не воплотив философию в действительность». Дальше перекидывается мостик в сторону Франции: «Когда созреют все внутренние условия, день немецкого воскресения из мёртвых будет возвещён криком галльского петуха» [288].

В этой работе 1843 г. обычно усматривают «открытие Марксом пролетариата». Однако пролетариат, о котором в ней говорится, — не столько социальная, сколько метафизическая категория, о реальном рабочем классе Маркс в то время почти ничего не знал. Позже, разумеется, его пролетариат обрастёт социально-экономической плотью благодаря появлению трудовой теории стоимости, принципа присвоения капиталистами прибавочной стоимости, закона возрастающего «обнищания» и т.д. И всё же Марксов пролетариат так и не перестал быть в первую очередь «универсальным классом» человечества, носителем мессианской миссии уничтожения всех классов, которому судьбой предначертано стать искупителем грехов общества, поскольку он в этом обществе самый дегуманизированный.

Но, вероятно, больше всего в этом «прамарксизме» поражает определение пролетариата как избранного сосуда философии. Это, разумеется, гегелевская философия, преобразованная Марксом в исторический материализм под влиянием «Сущности христианства» Людвига Фейербаха. Именно гегельянская составляющая системы Маркса делает её системой. Ни один английский экономист или французский социалист-«утопист» не был способен создать что-либо настолько систематичное, а потому особо притягательное, как раз ввиду отсутствия (тут Маркс прав) «философского сознания».

Гегельянский компонент марксизма даёт вдвойне мощный эффект, поскольку это «сознание» не просто философское, но и остаточно теологическое. Хотя многие поспорят с таким суждением, гегельянство не случайно называют «философской религией», трансформировавшей христианский провиденциализм в потенциально рационалистические категории [289]. У Гегеля божественный разум становится имманентным истории, эволюционируя через усложняющиеся культурные формы человечества до абсолютного «самосознания», которое также есть абсолютная человеческая свобода. Однако разум прогрессирует лишь за счёт «отчуждения», диалектики, при которой все формы бытия «опредмечиваются» или «отрицают себя» в «противоположностях», создавая тем самым новые формы, более высокие и богатые, чем их несовершенные предшественницы.

Маркс преобразовал гегелевскую метафизическую телеологию в социально-экономическую: сменяющие друг друга все более интенсивные «способы производства» преодолевают зависимость человечества от слепых сил природы. Он секуляризовал диалектику, превратив её в диалектику «классовой борьбы», в условиях которой переход людского рода к более интенсивным способам производства требует все более эксплуататорских классовых отношений. Социальное отчуждение является и самообогащающимся, поскольку порождает у «угнетённых» сознание жестокой, но созидательной логики общества, тем самым указывая на освобождение «в конце предыстории». В этой агонистической эсхатологии пролетариат занимает самое высокое положение, так как, будучи наиболее дегуманизированным классом при наиболее интенсивном способе производства, капитализме, он один может покончить со всякой эксплуатацией и отдать, наконец, человеку полную власть над самим собой.