Про своего сослуживца М. М. Кантера Сергей Петрович не стал ничего особенного сочинять и просто заметил:
Кантер М. М. контрреволюционно настроен. Конкретных бесед с ним я не помню, за исключением уже указанных мною фактов [655].
То есть якобы Кантер клеветал, будто Леонид Николаев убил Кирова из ревности. Чекисты, у которых, как у рачительного хозяина, все шло в дело, Кантера арестовывать пока не стали, но завели на него агентурное дело, куда поместили вышеуказанный компромат. Закончился 1935 год, началось и закончилось следствие по делу “Объединенного троцкистско-зиновьевского центра”, прошел первый московский процесс, настал октябрь 1936 года, и только тогда подошла очередь Кантера – он был арестован по доносу некоего Н. И. Соколова, агента НКВД, состоящего на службе в СПО Управления НКВД по Московской области. Особое совещание при НКВД дало Кантеру 5 лет лагерей за “клевету на НКВД” и за членство в “контрреволюционной фашистско-террористической организации”, и поехал Матвей Маркович в Севвостлаг, откуда, по имеющимся данным, освободился только в 1942 году (а может, досидел и до конца войны, так как сроки заключения в военное время часто продлевались).
В конце допроса Сергею Раевскому пришлось дать показания и на жену:
Раевская мне сообщила, что после декабрьских событий, т. е. после убийства С. М. Кирова, изменился порядок пропуска в Кремль, а именно не стали пропускать через Троицкие ворота, а все стали ходить через Спасскую будку. В связи с этим она также сказала, что запрещен вход на третий этаж правительственного здания, где помещается ЦК ВКП(б). Кроме того, она говорила об усилении охраны Кремля, ее порядке, о наличии внешних патрулей вокруг правительственного здания [656].
Причем, добавил Сергей Петрович, я имел возможность сам в этом убедиться. Каким образом, спросил следователь. Сергей ответил:
Я был в Кремле 4–5 мая 1934 года на первомайском вечере, который был устроен в клубе ЦИКа. Был на вечере вместе с женой – Раевской Е. Ю., которая достала мне билет. На этом же вечере жена познакомила меня с Гордеевой Полиной, сотрудницей Правительственной библиотеки, но это знакомство было сделано мимоходом. В этот же раз жена мне показала Трещалину Елену Сатировну, но, однако, с ней не познакомила… Еще я знаю Жашкову Е. П., с которой случайно познакомился в распреде, а также Розенфельд, с которой я не знаком. Последняя вместе с Трещалиной заезжала за женой с приглашением от Енукидзе приехать к нему на дачу [657].
Как видим, Лёна вовсе не скрывала от мужа свою связь с Енукидзе, и это может служить косвенным подтверждением того, что связь эта не успела приобрести интимного характера.
После того как были запротоколированы показания С. П. Раевского, чекисты тут же арестовали Е. Г. Соловьеву и С. А. Башкирову (их семьи проживали в одной квартире; арестовали и мужа Софии Александровны, В. П. Башкирова). Поскольку Ю. Д. Урусов отказывался признавать свою вину, следователь Соколов решил получить дополнительные показания против него. Протоколы допроса Соловьевой и Башкировой были оформлены 13 и 18 апреля 1935 года соответственно. Соловьевой (знакомой с Урусовым с 1931 года) зачитали показания С. П. Раевского о фашистских высказываниях тестя, и она призналась, что Ю. Д. Урусов в беседах с ней у нее на квартире “высказывал свои симпатии германскому фашизму и восхвалял политику германских национал-социалистов”:
Он доказывал совершенство фашистского режима, говоря о растущем влиянии фашизма, и высказывал уверенность в неизбежности установления фашистского строя в России. 12/III-35 г. я, находясь в квартире Урусова Ю. Д., подняла разговор о Германии, в частности, о том, что фашисты продолжают преследовать евреев, при этом привела факт, почерпнутый из газетных источников, о том, что фашистами сожжена библиотека шахматиста Ласкера. На это Урусов Ю. Д. сказал: это неверно, фашисты не жгут научных трудов, это советская пресса распространяет ложные слухи с целью подрыва все растущего влияния фашизма на массы. Присутствовавший Раевский Сергей Петрович заметил: “Однако если Гитлер и преследует евреев, то поступает умно. Он этим докажет, что можно и без евреев управлять страной в противоположность того, что имеется в СССР”. Урусов Ю. Д. целиком с ним согласился, заявив: “Злоба против евреев совершенно естественна, и Гитлер правильно поступает, что их преследует. Вот если у нас произойдет переворот или будут какие‐либо осложнения, то сразу начнутся еврейские погромы” [658].
Теперь можно было допрашивать и С. А. Башкирову. Ее муж, Владимир Петрович Башкиров, до революции служил вместе с Ю. Д. Урусовым в прокуратуре Московского окружного суда. Именно к Башкировым Урусов иногда заходил в гости провести вечер за игрой в карты. Чтобы убедить Софию Александровну сотрудничать со следствием, Соколов зачитал ей показания Е. Г. Соловьевой. В конце концов Башкирова вынуждена была признаться, что, собираясь у нее для игры в карты, Урусов и другие гости “вели беседы на политические темы, которые сопровождались к.‐р. выпадами против мероприятий партии и правительства”.
Урусов Ю. Д. после убийства С. М. Кирова, однажды придя к нам, сообщил мне к.‐р. клевету. Он заявил, что Киров убит Николаевым на почве сведения личных счетов. Киров, как говорил Урусов, был близок к жене Николаева, и последний убил Кирова из ревности… [659]
Следователь не отставал, требовал еще подробностей, и Башкировой пришлось продолжить:
В один из вечеров (точно даты сказать не могу), когда у нас собрались мой муж, Воронцов Д. С., Дымков Л. Н. [бывшие товарищи прокурора. – В. К.], Соловьев Н. Г. и Урусов Ю. Д., последний поднял разговор о законе от 1/XII-34 г. В процессе этого разговора Урусов заявил, что этот закон является выражением паники, которой охвачено сейчас руководство ВКП(б) и советского правительства в связи с деятельностью террористов. Он говорил, что теперь начнутся массовые аресты и расстрелы совершенно невинных людей [660].
Заодно Башкирова показала и на собственного мужа:
Вспомнила, что… клевету [об убийстве Кирова] я сообщила своему мужу Башкирову, Владимиру Петровичу, и, если не ошибаюсь, Соловьевой, Евгении Григорьевне [661].
В результате арестовали и Владимира Петровича. Впрочем, может быть, он был арестован и вместе с женой – точные данные на этот счет отсутствуют.
Допросы самого Ю. Д. Урусова вел тот же Соколов. Протокол он оформил лишь 25 апреля, после того как были получены показания зятя и знакомых Юрия Дмитриевича. Под давлением “улик” (показаний Раевского, Соловьевой и Башкировой) Урусов все‐таки вынужден был признать себя виновным в “систематической пропаганде контрреволюционных фашистских взглядов и распространении контрреволюционной клеветы в отношении руководства ВКП(б) и советского правительства”. Он даже пообещал дополнительно “сообщить следствию факты своей контрреволюционной деятельности”, но следствие к тому времени закончилось, и эти дополнения не понадобились. По итогам “кремлевского дела” Ю. Д. Урусов был приговорен ОСО к пяти годам лагерей и умер в заключении. Супруги Башкировы и Е. Г. Соловьева получили по 3 года ссылки. Их дальнейшая судьба неизвестна.
83
В конце марта также прошел допрос 36‐летнего литератора Я. В. Апушкина. Апушкин был арестован 27 февраля 1935 года, на следующий день после допроса Анечки Никитинской, которая призналась, что ухаживавший за ней Яков Владимирович вел с ней “ряд разговоров, в которых выражал свою озлобленность к существующему строю”.
