Анатомия «кремлевского дела» - Красноперов Василий Макарович
Кому же она была известна, удивился следователь. Новожилову. А кто же руководил подготовкой теракта? Да тот же Новожилов. А ваша роль тогда в чем заключалась, поинтересовался Дмитриев.
Моя роль в подготовке террористического акта сводилась к самому общему руководству, с моего ведома проводились мероприятия по подготовке акта, я знал – когда, где, что подготовлено, как идет подготовка. Подготовка террористического акта прервана в связи с моим арестом [670].
Увлекательное повествование было прервано окончанием допроса. Но Дмитриев только дух успел перевести и уже через день вынужден был продолжить. Вот только ничего нового выдумать не удавалось, как ни морщил лоб чекист. Протокол допроса Чернявского от 28 марта изобилует повторами и является полным пересказом предыдущего протокола другими словами. Ближе к концу следователь поднял вопрос о наблюдении “террористов” за Сталиным, но опять‐таки ни он, ни Чернявский ничего выдумать не смогли, и пришлось зафиксировать, что Михаил Кондратьевич в этом направлении сделать ничего не успел. Получалось, что заговорщики собирались каким‐то неизвестным образом проникнуть в Кремль и застрелить Сталина из револьвера. Поверить в такой заговор мог лишь человек, обладающий чрезвычайно богатым воображением и болезненной подозрительностью.
Протокол же допроса Чернявского от 1 апреля являет собой печальное зрелище. Как и многие другие до него, Михаил Кондратьевич, пойдя на сотрудничество со следствием, вынужден был теперь изо всех сил вспоминать (да и выдумывать) различные прегрешения против советской власти, якобы допущенные его близкими и даже случайными знакомыми. Эти доносы аккуратно фиксировались следователем. Михаил Кондратьевич подробно остановился на том, когда именно и кем члены его “террористической группы” были “втянуты” в троцкистскую деятельность. Чтобы придать еще больший вес чекистским выдумкам, была пущена в ход такая подробность:
За все время своего существования группа, ведя пропаганду троцкистских взглядов, преследовала задачу возможно шире привлекать к троцкистской работе военнослужащих. Я знаю, что каждый из участников нашей группы стремился втягивать в троцкистскую работу наиболее близких и знакомых ему людей. Поэтому вокруг почти каждого из нас были или одиночки, или небольшие группы, участвующие в той или иной мере в троцкистской работе [671].
Однако назвать кого‐либо из этих лиц по имени Чернявский не смог:
За время моего участие в группе не было случая, чтобы я с ними общался. С другой стороны, обстоятельства так складывались, что каждый из нас, зная о наличии участников в троцкистской работе у каждого члена группы, не знал их поименно [672].
Затем последовали доносы на Рохинсона, Либермана и даже некоего Ивонина, начальника отдела руководимого Рохинсоном Научно-исследовательского химического института в Сокольниках, который “в контрреволюционных выражениях отзывался о Сталине, заявил, что якобы Сталин “создает такую атмосферу в стране, что тяжело становится дышать”. Все это производило жалкое впечатление, для доклада начальству не очень годилось и особого значения не имело. Поэтому следствие было вынуждено немного перегруппироваться. В истории с М. К. Чернявским была найдена новая сюжетная нить, которую решено было разматывать на следующем допросе.
85
Параллельно раскрутке дела Чернявского чекисты также постепенно допрашивали всех лиц, арестованных по его показаниям. Особо тщательно допросили близких друзей Чернявского Ф. Г. Иванова и М. И. Новожилова. Сначала дуэт Дмитриев – Черток взялся за Иванова. Протокол его допроса представляет определенный интерес с точки зрения вступительной части. В данном случае следователи хорошо подготовились, а сам подследственный обеспечил им прекрасную возможность надавить на него – он оказался, если можно так выразиться, бесхитростным хитрецом, исказившим множество анкетных сведений о себе в “карьеристических” целях. Бесхитростность его выразилась в том, что он не трудился как следует запоминать те ложные данные, которые он в разное время указывал в анкетах. Придумав себе фронтовые ранения, он в разных анкетах указывал разное время их получения, на чем его чекисты тут же подловили. После этого Иванов признался, что добавил себе лишний год армейского стажа, приписал участие в боях с Красновым и Колчаком, а также зачем‐то временно состарил себя на четыре года. Установив тот факт, что Иванов обманывал советскую власть и партию (в которую вступил в 1919 году), а также что отец Иванова, которого тот всегда характеризовал как крестьянина-середняка, фактически являлся кулаком, не раскулаченным лишь по недосмотру, и тем зародив в подследственном чувство вины, следователи перешли к вопросам о Чернявском и Новожилове. Поначалу Иванов пытался дать своим друзьям положительную характеристику, утверждая, что ничего плохого о них не знает. Но следователи тут же выдвинули неотразимый аргумент:
Вы снова говорите неправду. Следствием установлено, что Чернявский и Новожилов вели контрреволюционную деятельность. В вопросах автобиографии вы уже пытались обмануть следствие, вы пытаетесь делать это и сейчас [673].
После этого сопротивление Иванова было сломлено, и он принялся давать нужные следствию показания:
Признаю, что Чернявский и Новожилов высказывали контрреволюционные взгляды по вопросам политики партии и Советской власти… Возвратившись в 1933 г. из Америки, Чернявский враждебно отзывался о лозунге партии “Догнать и перегнать”. Он указывал, что работа партии и Советской власти по осуществлению этого лозунга дает ничтожные результаты, что изживание отсталости страны идет весьма медленными темпами, что нужны десятилетия, чтобы хоть в какой‐либо степени приблизиться к американским уровням. В связи с этим Чернявский резко осуждал отказ партии и советского правительства от уплаты царских долгов, считая, что без помощи Америки страна будет топтаться на месте. О революционном движении в Америке Чернявский отзывался весьма отрицательно. Резкой враждебностью были наполнены высказывания Чернявского о коллективизации. Он говорил, что партией взяты явно неправильные темпы коллективизации, что “ЦК переборщил”, что “ЦК не знает деревни”, что эта неправильная политика ЦК приводит к восстаниям в деревне. В качестве примера Чернявский приводил известные ему сведения о восстаниях на Северном Кавказе, подчеркивая, что такого рода восстания вспыхнут по всей стране, что эти восстания – доказательство провала всего плана коллективизации. Чернявский рассказал, что крестьянство принуждается идти в колхозы. На этой базе он развивал пораженческие теории о том, что в будущей войне крестьянство повернет против Советской власти. Такие же контрреволюционные оценки давал Чернявский в 1934 г. по вопросу индустриализации страны, говоря о преувеличенных, непосильных темпах коллективизации, об огромных непроизводительных расходах, связанных с этим. Чернявский резко враждебно относится к руководству ВКП(б). Он считал, что “Ленин умел коллегиально руководить партией и страной, а Сталин – нет”. При этом Чернявский постоянно проводил параллель между Лениным и Сталиным, допуская враждебные и клеветнические выпады против Сталина, рассказывая, что Сталин проводит “политику отсечения”. В том же 1934 г. Чернявский с озлоблением говорил о якобы существующей системе создания искусственного авторитета Сталину, при этом заявлял в контрреволюционных выражениях: “Скоро легко будет изучать географию, много городов названо именем Сталина”. Чернявский в энергичных выражениях брал под защиту бывших руководителей оппозиции, противопоставляя их руководству ВКП(б). В клеветническом духе Чернявский высказывался о внутрипартийном положении, доказывая существование зажима в партии, наличие казенной обстановки. Чернявский считал, что виновником такого положения в стране и партии является Сталин, руками которого создан этот невыносимый режим [674].
Похожие книги на "Анатомия «кремлевского дела»", Красноперов Василий Макарович
Красноперов Василий Макарович читать все книги автора по порядку
Красноперов Василий Макарович - все книги автора в одном месте читать по порядку полные версии на сайте онлайн библиотеки mir-knigi.info.