Шелковый Путь (ЛП) - Фалконер Колин

***

XXVII

Жоссеран проснулся от шума снаружи. Он встал и откинул тяжелый полог у входа. На равнине, сразу за первой линией повозок, собралась толпа. Было ясно, что вот-вот произойдет что-то важное.

— Какое-нибудь злодейство, несомненно, — произнес за его спиной Уильям.

Жоссеран накинул меха и сапоги и вышел. Уильям поспешил за ним. Земля была твердой, припорошенной снегом.

Сотни татар — мужчины, женщины и дети — собрались в круг. Настроение было праздничным. Он видел такие же раскрасневшиеся лица раньше, на публичных казнях в Орлеане и Париже.

В центре круга стояла женщина, держа в правой руке плетеный кожаный кнут. Она была молода и крепка, а за поясом у нее торчал нож.

Из лагеря выехал молодой человек, и толпа расступилась перед ним. Его штаны были заправлены в кожаные сапоги, по моде здешних горцев, но грудь и спина были обнажены.

— Что они делают? — прошептал Уильям.

— Не знаю. — Жоссеран обернулся и увидел Хутулун, стоявшую в нескольких шагах от него, ее глаза горели от возбуждения.

Мужчина ехал медленно, кружа вокруг женщины, которая взвешивала кнут в правой руке, проверяя его вес. Что происходит? Какое-то племенное наказание? Если так, то жертва выглядела вполне довольной.

— Он позволит ей себя высечь, — с внезапным озарением сказал Уильям.

Жоссеран кивнул. А затем добавил с озорством:

— Еще не поздно найти тебе лошадь. Может, присоединишься.

Он оставил его и подошел к Хутулун. Обернувшись, он услышал, как щелкнул кнут.

На ее лице было такое свирепое выражение. «Совсем не женщина, какими я их знал, — подумал он. — Она дикарка. Истинная леди не находит удовольствия в подобных зрелищах».

— Что они делают? — спросил он.

— Она его испытывает.

— Испытывает?

— Он попросил ее выйти за него замуж. Теперь ее право — выяснить, годится ли он в мужья. Он должен проявить себя. Какая польза от слабого мужа? Поцелуями и ласками женщина детей не накормит.

Кнут щелкнул снова. Жоссеран обернулся. Молодой человек все еще держался прямо в седле, ровно правя конем. Но на его спине уже алели две кровавые полосы.

— И долго это будет продолжаться?

— Пока она не будет довольна.

— А если она не захочет его в мужья?

— Тогда ему придется решать, как долго он сможет терпеть кнут. Если упадет с седла — потеряет на нее все права. Не пристало ей выходить замуж за человека без отваги и силы.

Кнут щелкал снова и снова. Юноша не выказывал никаких признаков боли. Но кровь теперь свободно текла по его спине, окрашивая штаны. Девушка снова взмахнула кнутом.

Толпа ликовала при каждом ударе. Юноша слегка ссутулился в седле, заметил Жоссеран. Спина его была вся в кровавой пене. Но он держал коня ровно и не пытался увернуться.

Девушка ждала, наблюдая, как всадник делает полный круг. Затем она громко вскрикнула и вложила всю свою силу в еще один удар. Юноша вздрогнул, но удержал равновесие. Брызги крови полетели на бок лошади.

— Если она его любит, то сейчас остановится, — сказала Хутулун. — Он себя проявил.

— А если не любит?

— Тогда лучше бы ему не быть слишком храбрым.

Но, как и предсказала Хутулун, девушка засунула кнут обратно за пояс и вскинула руки, и ее ликующий крик прокатился по диким горам. Наблюдавшие за ними родичи бросились к коню, чтобы поздравить всадника, который улыбнулся им в ответ, принимая похвалы, хотя улыбка его больше походила на гримасу.

— Как женщина, я бы ожидала, что любой мужчина сделает для меня то же самое, — сказала Хутулун. — Как царевна, я бы ожидала гораздо большего.

Ему показалось, будто она бросает ему вызов.

— В твоей стране тебя считают храбрым человеком? — спросила она.

— Что есть у мужчины, если у него нет чести и доблести?

— Ты и хороший наездник?

— Один из лучших.

— Сколько у тебя лошадей?

Татары брали с собой в поход по двадцать лошадей — больше, чем мог надеяться иметь любой рыцарь, больше, чем было у многих богатых сеньоров; а он сам был далеко не богат. Как он мог объяснить ей, что продал почти все, что у него было, чтобы отправиться в Святую землю? Как мог он описать условия своей службы в ордене Храма?

— У меня три лошади, — сказал он, что было лишь отчасти правдой, ибо, хоть он и сражался на них, принадлежали они ордену.

— А сколько жен?

— По закону Божьему, у мужчины может быть только одна жена.

— Одна жена, если у него нет аппетита. Как мужчина выпьет лишь одну чашу кумыса, если не хочет пить. — И она рассмеялась.

Жоссеран не мог поверить своим ушам. Хорошо еще, что Уильям не понимал, о чем идет речь.

Она была так близко, что он чувствовал ее запах — дикую алхимию кожи, творога и женского мускуса. Он почувствовал, как в нем что-то шевельнулось.

— Какие твои женщины? — спросила она. — Они хорошие наездницы?

— Ни одна из них не сравнится с тобой.

— Тогда что же они умеют?

— Благородной деве положено быть красивой и кроткой, с мягким и благозвучным голосом.

— Это то, что ты ищешь в жене?

— Она также должна быть сведуща в музыке и вышивании гобеленов. Образец для подражания — Матерь Господа нашего, Мария.

— Я согласна, что женщина должна уметь шить и готовить. Юрта и дети — ее забота. Но во времена войны или несчастья она также должна уметь сражаться и охотиться.

— Сражаться?

— Конечно. Что еще вы, христиане, ищете в жене?

— Скромность, — сказал он, используя татарское слово, означающее благопристойность, учтивость.

Хутулун нахмурилась.

— Она должна быть… нетронутой… — добавил он, пытаясь объяснить ей как можно деликатнее.

— Ты имеешь в виду, у нее должна быть девственная плева?

— Да, — ответил он, пораженный ее прямотой.

— Я свою девственную плеву давно потеряла, — сказала она. — Как и всякая добрая татарская женщина, я отдала ее своему коню.

И она отвернулась от него и зашагала обратно в лагерь.

***

XXVIII

Жоссеран и Уильям стали объектами любопытства во всем лагере. Дети ходили за ними по пятам, смеясь и крича; один, поддавшись на уговоры товарищей, осмелился подбежать и дотронуться до края их курток, прежде чем снова удрать. Взрослые тоже смотрели на них с нескрываемым любопытством, иногда подходили и требовали нож Жоссерана или серебряный крест Уильяма. Они делали это беззастенчиво, не как нищие, а с видом господ, которые берут все, что хотят, по праву. Несколько раз Жоссеран, доведенный до предела, был на грани того, чтобы схватиться за меч.

Положение спас Тэкудэй, брат Хутулун. Он взял их под свое покровительство и сопровождал повсюду. Требования и попрошайничество тут же прекратились.

Тэкудэй проявлял к ним бесконечное любопытство: к их религии, способам ведения войны, их замкам. Он хотел знать, есть ли в Христиании — татары думали, что религия — это название их страны, — бескрайние пастбища, где можно пасти лошадей; какое наказание за прелюбодеяние; из чего они делают стрелы. Жоссеран понял, что Тэкудэй не просто любопытен, и что Кайду, вероятно, приказал ему шпионить за ними, и потому всегда был осторожен в своих ответах.

Если Тэкудэй и был шпионом Кайду, то выбор был не из лучших, ибо он любил говорить не меньше, чем слушать, и Жоссеран постепенно его разговорил.

— Какая у вас религия? — спросил его Жоссеран. Он понял, что не знает слова, означающего «Бог», и даже есть ли у татар такое слово. Поэтому он попытался сказать как мог: — Во что вы верите?

— Мир и все в нем происходит от Духа Голубого Неба, — ответил Тэкудэй, словно удивляясь, что Жоссеран задает такой очевидный вопрос.

— Он дает вам законы?

— Законы издает хан.

— Хан, твой отец?

— Он издает законы для нашего племени здесь, в долине. Но есть хан выше него в Бухаре, а затем — Хан ханов в Каракоруме. — Тэкудэй объяснил, что последний каган, Мункэ, только что умер, поэтому в Каракоруме будет созван совет, чтобы выбрать нового Хана ханов. Это называлось курултай, и к тому времени, как Жоссеран и Уильям прибудут в Центр Мира, все ожидали, что будет избран сын Мункэ, Ариг-Буга.