— Завтра с утра ему все и сообщат, — подумал Дэниел, глядя на седые виски мужчины. «Курьер из военного ведомства. Жаль Меира, конечно, но что делать — каждый думает о себе. И Эстер пусть поплачет, не надо было мне отказывать. Я же говорил, я все помню»
— Финансы мы и обсудим, — заметил Дэниел и выпил.
Марта проводила глазами уехавший экипаж: «Лица его я так и не увидела. Жаль, конечно. Батшеву он увез, — женщина расплатилась, — посмотрим, что там, в комнате».
Двери поддались легко — и та, что выходила во двор, и хлипкая, на втором этаже. Марта осмотрела скомканные, пахнущие мускусом, бедные простыни на широкой кровати и потянула носом.
— Сандал, — пробормотала она. «Им сейчас кто только не душится». Она повертела в руках пустую бутылку моэта: «Нееврейское вино пьем. Хотя, если мы за спиной мужа с любовником встречаемся, то чего еще ждать».
Марта прислушалась, — внизу было тихо. Раскрыв саквояж, она достала лупу. На постели были длинные, белокурые волосы и несколько коротких — седых.
Онавспомнила, как осматривала в Бостоне труп жертвы Мэтью. Вздохнув, прислонившись к стене, Марта повертела в руках седой волосок. «Взрослый человек, — тихо сказала женщина. «Не Натан, я того видела. У него нет седины, ему тридцать лет».
Она стала следить за особняком Дэниела сразу по приезду в Вашингтон. В его кабинет в Конгрессе приходить было опасно, а Марте нужно было понять, когда он бывает дома. Горовицы жили по соседству, Марта видела их на улице. Миссис Бейкер, уборщицу, что мыла полы в обоих домах, Марта довела до ее излюбленной таверны. Там, за кружкой эля, она, как следует, расспросила женщину о привычках ее работодателей. Марта не понимала — почему она интересуется Горовицами. У нее, внутри, было какое-то странное, тревожное чувство. Как Марта ни старалась, она не могла его отогнать.
Меир и Натан рано уходили и поздно возвращались. Эстер ездила в свой благотворительный кабинет, или в гости — вместе с Батшевой.
— В субботу, — наконец, велела себе Марта. «Дэниел отпускает слуг на выходные, а у Горовицей шабат, они поздно встают. В понедельник Палата и Сенат начинают слушания, как газета написала. Тянуть нельзя. Никто меня не увидит».
— Это не Меир, он маленького роста — сказала она себе, все еще рассматривая волос. «Хотя кучер мог быть просто кучером, а в экипаже сидел Меир». Марта поморщилась: «Ерунда, Меир всю жизнь только Эстер и любил. Не будет он соблазнять жену своего сына».
Выйдя на улицу, оглядевшись, Марта скользнула за угол. Хозяин запирал дверь лавки. Она усмехнулась: «Гулять я с тобой не буду, конечно». Марта перевязала ленты капора. Добравшись до Пенсильвании-авеню, купив все газеты, она пошла в свой скромный пансион на берегу Потомака — работать.
Меир, опираясь на трость, добрался до дома: «Надо одному побыть. Посижу в саду, покурю. Все равно обед только в восемь. Эстер расстроится, что я уезжаю, конечно. Хаим еще не вернулся. Но скоро он появится дома, обязательно».
Он присел на мраморную скамью. Чиркнув кресалом, затянувшись, Меир вспомнил ленивый голос Дэниела: «Большинство в Палате и Сенате я вам обещаю, мистер президент, даже если все тридцать девять депутатов от федералистов проголосуют против нашего предложения».
— А они проголосуют, — вмешался Меир. Мэдисон коротко глянул на него: «Мистер Горовиц, занимайтесь финансами, то время, когда вы были депутатом, давно прошло».
Меир вздохнул: «Мистер президент, в бюджете просто недостаточно денег на эту войну. И вообще, — он повел рукой, — она бессмысленна».
Дэниел потянулся и положил руку ему на плечо: «Меир, твоего сына искалечили индейцы, находящиеся на содержании у британцев. Они превращают фермы на западе в пепел, убивают людей, уводят их в рабство, а принц-регент делает вид, что так и надо. Ты же сам знаешь, британцы не останавливаются перед тем, чтобы захватывать наши торговые суда, и снимать с них моряков, что перебежали в наш флот. И эти ограничения на торговлю с континентом… — Дэниел поморщился.
— Конечно, бюджет от них страдает, — спокойно согласился Меир. «Только вот от войны он пострадает еще больше. Северо-восток, против, мистер президент. Не только потому, что они голосовали за партию федералистов, но и потому, что из-за эмбарго все порты и склады стоят пустыми».
— Федералистов мы уничтожим, — Мэдисон прошелся по кабинету и потрещал сухими, костлявыми пальцами. «В стране останется две партии. Больше нам не надо, — он пригладил седые, напомаженные волосы и велел: «Отправитесь в Нью-Йорк и Филадельфию, мистер Горовиц. Раз нам не хватает денег — будете просить их у частных банкиров, ваших, — Мэдисон усмехнулся, — приятелей».
— Мистер президент, — Меир поднялся, — это северо-восток, они против войны…
— Нас это не интересует, — Дэниел вскинул бровь. «Кто не хочет финансировать освободительную борьбу американского народа — тот наш враг, Меир. Тем более, что, — вице-президент тонко улыбнулся, — там есть люди с двойным гражданством, и вообще без американского гражданства. Люди непонятного происхождения… — он посмотрел в серо-синие глаза Меира и осекся.
— Я американец, — Меир взял трость, — и моя семья здесь живет столько же, сколько и ваши, — он поклонился в сторону мужчин. «Мы очень понятного происхождения — мы евреи. Я, конечно, выполню ваше распоряжение, но не могу не сказать — я с ним не согласен. Эта война нам ничего хорошего не принесет».
Он попрощался. Мэдисон проводил глазами полуседую, прикрытую кипой голову: «После войны я его отправлю в отставку. Или даже сейчас, если мы денег не получим».
Дэниел погрел в руках стакан с янтарным виски: «Деньги мы получим, Джеймс. Мистер Горовиц понимает, что такое приказ. Но насчет отставки ты прав. Давай, — он взглянул на часы, — сейчас придет генерал Юстес. Посмотрим, что у нас делается с армией и милицией. К понедельнику, к началу обсуждения в Конгрессе, мы должны подготовить все материалы».
Запахло лавандой. Меир, даже не глядя, взял руку жены. Эстер положила его голову себе на плечо, и ласково, утвердительно, сказала: «Уезжаешь».
— В Нью-Йорк и Филадельфию, — Меир перебирал нежные, унизанные кольцами пальцы. Он горько усмехнулся: «Денег просить. От этих, — он указал себе за спину, — всего можно ждать. Еще контрибуцию какую-нибудь придумают для финансистов, с них станется. Или решат, что евреи должны все, в обязательном порядке, жертвовать на войну».
Эстер ахнула: «Да не сделают они такого, ты что!»
Меир обвел взглядом ухоженный, зеленый сад и поднял голову. Вечернее небо было ясным, чистым, в нем, щебеча, метались стрижи.
— Хаим тебе не рассказывал о его отце, — мрачно заметил Меир, — покойном мистере Дэвиде, а мне рассказывал. Тот евреев не очень-то любил». Он поднялся и глубоко вздохнул: «Ладно, надо делать свою работу, милая. Я поговорю насчет невесты для Натана. Все же тридцать лет мальчику, тянуть незачем, да и те девочки, что в твоей книжке значатся, — он подмигнул жене, — уже подросли. Война, не война — а внуков хочется увидеть».
— От Хаима следующим годом увидим, — жена взяла его под руку. «А Натану незачем опять ждать. В прошлый раз ждали, а она умерла. Выбирай ту, которой уже семнадцать, или больше, не надо хупу откладывать».
Когда они уже подошли к высоким, французским дверям, Эстер остановилась: «Меир, может быть, Мирьям сюда привезти с озер. Раз война».
— Она не поедет, у нее муж, сын… — Меир пропустил ее вперед. «Да и не будут британцы там атаковать — у них флота на озерах нет».
Эстер вздохнула: «У нас тоже не было, а как Стивен появился, так построили. Посмотрим, — они зашли в столовую. Эстер, позвонив, велела слуге: «Позовите мистера Горовица и миссис Горовиц и подавайте обед».
Меир плохо спал, ему постоянно хотелось глотнуть воздуха. На рассвете, наклонившись, он поцеловал Эстер в лоб: «Она такая же красивая, как тогда, в Бостоне. На сундуке, — он усмехнулся. Жена, открыв один черный глаз, поинтересовалась: «Ты куда?»
