Вельяминовы - Дорога на восток. Книга 2 (СИ) - Шульман Нелли

— Глупышка, — сказал он себе под нос, — но такой и должна быть женщина. Папа был прав — пусть смотрит мне в рот, и молчит. Если бы Салли не была цветной, из нее бы получилась отличная жена, конечно». Он засучил рукава атласного халата и окунул перо в чернильницу: «Начнем».

Он написал своим поверенным. Это была, конечно, не контора Тедди. Дэниел, хоть и признавал, что младший брат — отменный юрист, но давно уже перевел управление своими делами в Вашингтон. Так было удобней.

Дэниел, отпив кофе, пробормотал: «Трастовый фонд Ната я возвращаю себе, полностью, и вычеркиваю Дэвида из завещания. Пока все. Потом посмотрим, когда Батшева родит». Он взял чистую бумагу и пробурчал: «Конгрессу это понравится, болеющий заместитель министра финансов пока не может никуда поехать, а деньги нам нужны. Конфискация имущества, принадлежащего британцам, пополнит казну».

Он писал и представлял себе квартиры, имения, товары на складах, арестованные корабли в портах — еще с весны, со времени введения эмбарго. «Мы получим деньги для войны, — усмехнулся Дэниел, заканчивая проект указа. «А вы, дорогой Питер, дорогой бывший тесть, прощайтесь со своей недвижимостью».

Дэниел откинулся на спинку кресла, и блаженно засвистел: «Еще я отправлю распоряжение полковнику Уотсону, в Буффало. Вернее, уже генералу. Я свои обещания выполняю».

— Дорогой Чарли, — быстро писал Дэниел, — по имеющимся у нас сведениям контрразведки, семья Кроу, проживающая в Эри, штат Пенсильвания, поставляет сведения британцам о нашей военной активности на границе, а также перевозит британских шпионов на нашу территорию. Я предупредил начальника милиции в Питтсбурге. Приезжайте на озеро, арестуйте обоих капитанов Кроу, и вообще всех, кого там найдете. Допрашивать мы их будем в столице, так что организуйте перевозку.

— Мирьям посидит в тюрьме, — он усмехнулся. «И Антония тоже. За казенный счет ее сюда доставлю, нечего свои деньги тратить. Пусть мне руки целуют, просят за этих квакеров. А мы их все равно расстреляем».

Дэниел подписался и склонил голову — в парадную дверь стучали. «Вот же этот Вашингтон, — пробормотал он, — никогда не спит».

Он вышел на ступени. Отшатнувшись, Дэниел откашлялся: «Что ты здесь делаешь?»

— Позволь пройти, — маленькая женщина подняла на него глаза. «Мне надо с тобой поговорить, Дэниел». Он пропустил ее в дом и дверь захлопнулась.

Эстер устроилась на диване в кабинете. Дэниел помялся: «Может быть, кофе тебе налить? Как Меир? Ты усталой выглядишь».

— А если она узнала? — пронеслось в голове у мужчины. «Но как? Мы с Батшевой были очень осторожны. Она же акушерка…, Батшева мне говорила, что у нее все хорошо. Не тошнит, голова не кружится, но вдруг…»

Эстер положила рядом с собой черный, бархатный мешочек. Запахло лавандой, она закинула ногу за ногу. Дэниел, глядя на острый, шелковый нос туфли, подумал: «Ей шестьдесят следующим годом. Такая же тонкая талия осталась. Не расползлась, молодец. Седины много, конечно. Женщины быстрее стареют».

— Налей, — спокойно согласилась он. Дэниел, потянувшись, взял со столика серебряную чашку. Эстер отпила кофе и добавила: «Меир умирает, вряд ли до завтра доживет».

— Мне очень жаль, Эстер, — красивые, зеленовато-голубые глаза посмотрели на нее. Дэниел повторил: «Очень. Сначала Хаим…»

Женщина прервала его: «Я как раз, Дэниел, из-за Хаима пришла. Зачем ты его послал на канадскую границу?»

— Это Меир, — мужчина раздул ноздри. «Проговорился, болтун, а еще бывший контрразведчик».

Дэниел молчал. Эстер обвела взглядом обставленный мебелью красного дерева кабинет, ряды книг на полках, мраморный камин — над ним висели изящно обрамленные дипломы. Женщина вскинула на него глаза.

— Они черные, как ночь, — Дэниел вспомнил маленькую комнату в Линне, ее задыхающийся крик, ее белое тело, отливающее серебром в свете луны, пышные, тяжелые волосы, что падали ему на плечо.

— Твой сын, Эстер, — он опустился в кресло, — был военный. Офицер. Хаим выполнял приказ правительства, как на границе, так и на территориях. Поверь, мне очень жаль, что так вышло, — Дэниел сцепил длинные пальцы, — но на войне убивают. Ты сама это знаешь, твой муж воевал, хоть и за линией фронта. И ты была на Синт-Эстасиусе во время высадки британцев.

— Хаим там родился, на Синт-Эстасиусе, — сказала Эстер странным, холодным голосом. «Меира арестовали. Я думала, что его казнили, наш дом сгорел, я осталась в одной одежде. Когда у меня начались схватки, я стреляла в британских солдат. Потом никого не было, чтобы сделать маленькому обрезание, и я сама… — она запнулась, и сжала руки, — сама обрезала его…, Синагогу подожгли, я прыгала из окна. Мы бежали, ночью, на шлюпке, попали в шторм, я добиралась до Америки в трюме, с Хаимом на руках…»

— Зачем она мне все это рассказывает? — незаметно поморщился Дэниел. «Знаю я ее приключения, слышал».

— А теперь он мертв, — Эстер допила кофе и поставила чашку на стол. «Мой сыночек мертв, Дэниел». В кабинете повисло молчание. Он, неожиданно робко, повторил: «Я же сказал, Эстер, мне очень жаль…, И если я что-то могу сделать… — Дэниел отпрянул.

На него смотрело дуло пистолета.

— Можешь, — согласилась Эстер, глядя ему в глаза. «Ты можешь мне сказать, почему ты так хотел избавиться от собственного сына».

Он побледнел. Вцепившись пальцами в обитые бархатом ручки кресла, Дэниел выдавил из себя: «Что?»

— Хаим был твоим сыном, Дэниел, — ее рука, — твердая, уверенная рука акушерки, — не дрожала. «Меир знал это, и знала я, конечно. А больше никто. Ну? — требовательно добавила Эстер. «Говори, чем тебе так мешал Хаим».

Он вспомнил изуродованное, покрытое шрамами лицо, криво зашитое веко над серым глазом, прикрытые черными перчатками культи. «А ведь я видел это, — Дэниел все сидел, не шевелясь, — но думал, что Хаим похож дядю покойного. Светловолосый, сероглазый. Сучка, мерзавка, и Меир, как он мог…, Я, же был другом его брата, его другом…, Скрывать от меня сына…»

— Дрянь! — он выбил пистолет из ее руки, и оружие упало на ковер. Дэниел поднялся, и не успела Эстер отодвинуться, — потряс ее за плечи. «Дрянь паршивая! Как ты могла лгать мне, все эти тридцать лет… — он отвесил ей звонкую пощечину. Он увидел себя, ребенка, перед закрытой дверью спальни родителей в виргинском имении, услышал крик матери: «Дэвид! Не надо, я прошу тебя! Не бей меня, не надо!»

— Она Мэтью тогда носила, — отчего-то вспомнил Дэниел. Оттолкнув Эстер, — та полетела вниз, на пол, — он зарычал: «Сейчас ты мне за все заплатишь, еврейская шлюха, раз твой муж подыхает! Лгунья, подлая сука, лишить меня сына!»

Он сорвал ее капор, схватив женщину за волосы: «На сына мне наплевать, конечно. У меня их два и третий родится, но надо эту семейку проучить, раз и навсегда. Пусть поймет, что не след мне дорогу переходить». Он, было, хотел ударить ее головой об пол, но тут раздался выстрел.

Эстер посмотрела на Дэниела. Мужчина медленно валился вниз, пуля разнесла ему висок, на персидский ковер текла густая, алая кровь. Подхватив труп, Эстер усадила его в кресло. Пистолет был армейского образца. Эстер пробормотала: «Оружие у нас не регистрируют, а у этого, — женщина посмотрела на противоположную стену, где висели ружья и шпаги, — его полон дом. Никто ничего не заподозрит, — Эстер испачкала порохом его правую руку. Наклонившись над столом, она замерла.

Эстер даже не обратила внимания на разложенные бумаги. Она узнала этот почерк — невестка всегда давала ей читать письма, что она отправляла в Святую Землю. «Милый мой, любимый, — прошептала женщина внезапно захолодевшими губами, — не могу даже сказать, как я жду нашей следующей встречи. Вечно твоя, Батшева».

Эстер постояла, опираясь на стол, тяжело дыша. Собрав все записки, женщина засунула их в свой бархатный мешочек. Она положила пистолет на ковер, рядом со свесившейся с кресла рукой Дэниела. Эстер тихо сказала: «Поутру Давид написал письмо к Иоаву и послал его с Уриею. В письме он написал так: поставьте Урию там, где будет самое сильное сражение, и отступите от него, чтоб он был поражен и умер. И было это дело, которое сделал Давид, зло в очах Господа».