Шелковый Путь (ЛП) - Фалконер Колин

Она шагом повела коня через ущелье. Жоссеран последовал за ней. Тропа исчезла в черной тени утеса.

— Легенда гласит, что много лет назад великий хан договорился выдать свою дочь замуж за царевича, жившего по ту сторону этих гор. Но здесь прятались разбойники, и путь был небезопасен. Поэтому ее привезли сюда, в башню, со свитой служанок. У обоих концов ущелья выставили конную стражу, пока они ждали прибытия царевича с эскортом, чтобы забрать ее. Но когда он наконец приехал за ней, то обнаружил, что она беременна.

— Стражники? — спросил Жоссеран.

— Возможно.

— Что с ней случилось?

— Служанок привели к хану, и они поклялись ему, что ни один мужчина не прикасался к царевне, что каждый день в полдень с неба на коне спускался бог, чтобы возлечь с ней. Они сказали, что дитя принадлежит Солнцу.

— И хан поверил этой истории?

— Разве ты не веришь, что бог может возлечь с женщиной и дать ей свое семя?

Жоссеран рассмеялся.

— Я знаю лишь один способ, как можно зачать дитя.

И тут он подумал о своей собственной вере, и смех замер у него в горле. «Разве я сам не верю в подобную легенду, — подумал он, — и разве не это — краеугольный камень моей веры?» Он с беспокойством оглянулся на башню, а затем на Уильяма.

Чем дальше я иду по этим варварским землям, тем больше я забываю себя. Я могу затеряться здесь и никогда не найти дорогу назад в христианский мир.

И, возможно, никогда и не захотеть.

В ту ночь черные горы застыли под серебряной луной. Внезапный порыв ветра хлестнул по брезенту их шатра, и он почувствовал, как капля снега скользнула ему за шиворот под капюшон рясы.

Уильям рядом с ним дрожал.

— Хутулун говорит, что по ту сторону этих гор есть христиане, — сказал Жоссеран.

— Когда она тебе это сказала?

— Несколько дней назад.

— Почему ты мне раньше не сказал?

— Я говорю тебе сейчас.

— Это пресвитер Иоанн?

— Не знаю. Она лишь сказала, что в Каракоруме уже знают о нашей вере и что при дворе даже есть те, кто ее исповедует.

Уильям не сразу ответил; холод замедлял его мысли.

— Я же говорил тебе, что Бог нас направит, тамплиер.

— Мы также обсуждали основы нашей веры, и она выразила желание увидеть Евангелие, — сказал Жоссеран.

— Ты рассказал этой ведьме о Святой Библии, что я храню? С какой целью?

— Ей любопытна наша вера.

— Она не смеет к ней прикасаться! Она ее осквернит!

Сквозь дыру в шатре Жоссеран увидел, как по небу прочертила ртутный след падающая звезда.

— Может, обратишь свою первую душу, — сказал он.

— Она ведьма, и спасения для нее нет.

— Она не ведьма.

— Так ты теперь знаток в этих делах?

— Ей просто любопытна наша Святая Книга, — сказал Жоссеран, чувствуя, как в нем закипает гнев. — Неужели слово Божье несет лишь благо тем, кто его видит?

— Ты в нее влюблен!

Жоссеран ощутил эту правду как физический удар.

— Будь ты проклят, — сказал он.

Он отвернулся и зарылся в меха. Закрывая глаза, он думал о Хутулун, как и каждую ночь в темноте. Уильям был прав. Он покинул Францию, чтобы найти искупление в Утремере, а теперь, как сказал Уильям, влюблен в ведьму. «Может, и нет никакого искупления, — подумал он, — не для таких, как я. Меня бросят в Ад. Но когда вокруг так холодно, огня боишься меньше».

***

XXXVII

Сегодня облака были под ними. Холодное солнце висело в небе вымытой синевы. Казалось, они уже на небесах.

Они поднялись в мир массивных валунов, на игровую площадку гигантов. Вокруг них высились зубчатые цитадели гор и великие ледяные потоки ледников. Даже здешние скалы раскололись от холода. Хутулун сказала ему, что это самое высокое место в мире; и вправду, они уже несколько дней ехали, не видя ни жилья, ни единой души, хотя однажды Жоссеран, подняв голову, увидел пару снежных барсов, наблюдавших за ним с уступа, их медленные ореховые глаза не мигали.

Единственными их спутниками были волки, которых они редко видели, но чей одинокий и тоскливый вой разрывал ночную тишину.

Они питались творогом, который татары привезли с собой. Хутулун объяснила ему, как его делают: они кипятят кобылье молоко, затем снимают сливки, пока не образуется паста, а потом оставляют этот остаток сушиться на солнце. Через несколько дней он твердеет до цвета и консистенции пемзы. Отправляясь в долгий поход, татары брали с собой десять фунтов этого творога в седельных сумках. Когда местные припасы были сомнительны, они клали полфунта в кожаную флягу, что держали на седлах, и к концу дня от тряски в пути получалась своего рода каша, которую они и ели.

Этого никогда не было достаточно. Однажды, в конце тяжелого дневного подъема, он увидел, как Хутулун достала нож и надрезала вену на шее своей лошади. Она припала ртом к струе крови и выпила ее. Закончив, она снова прижала руки к ране, пока кровь не свернулась.

Она вытерла кровь со рта рукавом и ухмыльнулась ему.

— У тебя слабый желудок, варвар.

Он с отвращением покачал головой.

— Немного крови не ослабит коня. А нас это поддерживает в живых.

Уильям тоже видел, что сделала Хутулун.

— Ты все еще думаешь, что она не ведьма? — прошипел он.

— Оставь меня в покое.

— Она пьет кровь животных! Она принадлежит Сатане!

— Просто отойди от меня.

— Она ведьма! Ты слышишь меня, тамплиер? Ведьма!

Они обмотали ноги меховыми шкурами и потащили своих пони навстречу метели. Они бы быстро заблудились, если бы не метки из костей и рогов мертвых овец, оставленные, чтобы указывать путникам дорогу в снегах.

Однажды поздно вечером они достигли груды камней, гораздо большей, чем все, что они видели до сих пор, сложенной не из костей, а из камня. Татары называли это обо. Один за другим они объехали его на своих лошадях. Затем Хутулун слезла с коня и добавила еще один камень в кучу.

— Что ты делаешь? — спросил ее Жоссеран.

— Это для отпущения наших грехов, — сказала она. — По словам святых людей, что живут в этих горах, это принесет нам лучшее воплощение в следующей жизни.

Жоссеран никогда не слышал подобной чепухи.

— Человек рождается лишь однажды, — возразил он.

— Здесь говорят, что, когда человек умирает, его дух входит в другое тело, и это воплощение бывает более или менее удачным в зависимости от его деяний в этой жизни. И так он проходит через тысячу жизней, пока не станет единым с Богом.

— Неужели ты в это веришь?

— Вреда от этого нет. Если святые люди неправы, я потратила лишь несколько шагов и один камень. Если они правы, я сделала свою следующую жизнь лучше.

Ее прагматизм раздражал его. По его мнению, вера есть вера; ее не меняют в зависимости от географии. И все же в ее словах была своя любопытная логика.

— Тебе тоже следует это сделать, — сказала она ему.

— У меня нет времени на такие суеверия.

— Ты хочешь навлечь на наши головы беду в этом путешествии?

Он почувствовал, как на него смотрят другие татары.

— Тогда я сделаю это ради дипломатии, — сказал он. Он медленно объехал камни на своем коне. В конце концов, как сказала Хутулун, какой от этого может быть вред?

— Что это за странная церемония? — спросил его Уильям.

— Это для отпущения грехов, — ответил Жоссеран. — Они хотят, чтобы мы последовали их примеру.

— Исповедь с последующим отпущением, совершенным рукоположенным священником Святой Церкви, — вот единственный способ прощения грехов.

— Тебе нужно лишь объехать камни на своем коне, брат Уильям. Не обязательно в это верить.

— Это было бы предательством веры.

— Это займет у тебя не больше нескольких секунд.

Но Уильям развернул коня.

— Я не стану плясать с Дьяволом!

Татары покачали головами. По долине к ним пронеслась тень. Жоссеран поднял голову. Это был гриф, круживший на потоках воздуха высоко над ними, высматривая падаль.

Возможно, предзнаменование. Он надеялся, что нет.