Тони зевнула. Поводив глазками, посопев, девочка опять задремала. Мирьям, вытерев слезы с лица сына, тихо, едва слышно запела, гладя Элайджу по голове. Посмотрев в окно, женщина замерла. Черный ворон кружился над простором озера, красиво, свободно паря над водой. Девочка открыла глаза. Повернув голову, Тони тоже взглянула на птицу.
Она захныкала. Мирьям, вынув ее из мертвых, похолодевших рук сына, присев на постель, обняла их обоих. Элайджа счастливо улыбался. Мирьям, поднявшись, подойдя к ставням, увидела, как ворон летит на север. Эри уходило за горизонт, сливаясь с бесконечным, лазоревым небом.
— Прощай, сыночек, — прошептала Мирьям, прижимая к себе девочку, все еще глядя вслед птице.
Часть тринадцатая
Париж, лето 1814 года
В изящной, обтянутой светло-зеленым шелком комнате пахло розами. Букеты стояли в фарфоровых вазах на мраморном камине, паркет был освещен утренним, теплым солнцем. За круглым столом завтракало двое — высокий, красивый мужчина лет пятидесяти, с темноволосой, чуть побитой сединой, головой. Второй был пониже, в простом, темном сюртуке, с коротко стрижеными, светлыми волосами, в которых тоже мелькала седина.
— Отменная спаржа, — дофин, наследник французского престола Шарль-Филипп, граф д’Артуа промокнул губы шелковой салфеткой. Разливая белое бордо, он усмехнулся: «Я очень рад, что мой царственный брат, принц-регент, как бы это сказать, одолжил мне вас на лето, месье Жан. Сами понимаете, тайной полиции у нас нет, — он покрутил длинными пальцами, — надо ее организовать, выкурить бонапартистов из всех щелей… — глаза дофина засверкали ненавистью. Он, добавил, перекрестившись: «Надо было расстрелять узурпатора. Я так и сказал своему брату, королю, но Людовик у нас человек мягкий. Это, конечно, христианская добродетель — милость к падшим людям, но не к этому исчадью ада. У него руки по локоть в крови».
Джон посмотрел на искры солнца в хрустальном бокале. Вино было почти прозрачным.
— Как и у твоего брата, — холодно подумал герцог. «Но нет никаких доказательств, что граф Прованский тогда предал отца и Марту. Ни одной бумаги, ничего. Бедный маленький Луи-Шарль, умер, как животное, в темноте и грязи, потому что его дяде очень хотелось заполучить французский престол. Мой отец погиб, Марта ребенка не доносила. А теперь я на них работаю. Как сказано — ставь благо государства выше собственного».
Джон достал потрепанную тетрадь и карандаш. Герцог спокойно отозвался: «Любой бонапартист, что попадет к нам в руки, будет расстрелян, без суда и следствия. Я, ваша светлость, был против этого, — он вздохнул, — проекта с островом Эльба. Слишком близко от Европы, да и сын его, как вы знаете, в Вене живет, вместе с матерью».
— Ублюдка можно отравить, — безразлично заметил граф. Он встал и махнул рукой: «Сидите, сидите». Шарль-Филипп подошел к окну и полюбовался садами: «Я же говорю, мой старший брат слишком благодушен. Здесь все было так запущено… — дофин поморщился, — казарма, а не дворец. Хоть в порядок потихоньку приводят».
— В любом случае, — Джон открыл свою тетрадь, — я уверен, что Бонапарт, перед отъездом на Эльбу, оставил в Париже своих агентов. Мы их найдем и уничтожим, ваша светлость.
— Джо тоже, — подумал герцог, — на Эльбе. Иосиф там, Давид с женой и ребенком…, Все вместе уехали.
Он добрался до Амстердама в мае. Джон привез семью в Париж, Франческо с Вероникой и Жюль сразу отправились в Ренн. Жюль хотел привести в порядок владения де Монтревалей. Дом сестры был закрыт, пуст, но Джон, присмотревшись, улыбнулся. В щели под парадной дверью белел конверт. Почерк сестры был таким же — твердым, четким.
— Дорогой брат, — писала Джо. «Мы решили сопровождать его величество на Эльбу и останемся с ним до конца, разделяя его судьбу. Конечно, мы были бы рады видеть тебя и Мадлен с детьми. Поэтому навещайте нас, когда сможете. С любовью, твоя сестра Джо».
— Иначе как по делам, — зло подумал тогда Джон, — мне на Эльбе не появиться. Вот же упрямица, — он вздохнул, пряча письмо, — всегда такой была.
— Это хорошо, — дофин прервал тишину. «Далее, — он повернулся, — я знаю, что ваша сестра, маркиза де Монтреваль, старшая фрейлина у герцогини Ангулемской».
Джон улыбнулся: «Да, Элиза выросла в Париже, они с ее светлостью дружили, в детстве.
— Еще когда все были живы, — чуть не добавил Джон. Он вспомнил грустный голос сестры: «Мы с ней первые три дня только и плакали, милый. Вспоминали королеву, короля, как мы играли, в Версале, Луи-Шарля. Бедная женщина, ее дядя чуть ли не силой заставил выйти замуж за старшего сына графа д’Артуа. Он сказал, что это была предсмертная воля ее родителей».
Джон затянулся сигарой — они сидели на балконе квартиры на рю Мобийон. Апартаменты сразу же вернули Марте. Изабелла, тоже приехавшая с семьей в Париж, наблюдала за ремонтом. «Не было никакой предсмертной воли, — зло сказал герцог, — твоя мать до конца была с Марией-Антуанеттой. Королева ей доверяла, что-нибудь да передала бы дочери. Граф Прованский просто боялся, что Мария-Тереза выйдет замуж и престол уплывет из его рук».
— Негоже лилиям прясть, — хмыкнула Элиза, отпив кофе.
— Изменили бы закон, — махнул рукой Джон. «Все-таки единственная наследница Людовика…, А так ее выдали за герцога Ангулемского. Он в детстве переболел свинкой, как мы все знаем. Лишили бедную девушку даже права иметь детей. Все ради того, чтобы престол достался сначала графу Прованскому, а потом его младшему брату».
Дофин все смотрел в окно: «К сожалению, герцогиня Ангулемская бесплодна. В любом случае, ей уже тридцать шесть. Надо подумать о жене для моего младшего сына, месье Жан».
— Бедный герцог Беррийский, — вздохнул про себя Джон, — конечно, никто бы не позволил привезти ему сюда жену-англичанку. Говорят, он, чуть ли не на коленях просил отца признать их брак, обещал, что жена перейдет в католичество…, Да что там, она простая девушка, дочь пастора, — он взглянул на жесткое, красивое лицо дофина, — ее и на пушечный выстрел бы к дворцу не подпустили.
— Я подготовил список католических принцесс, созревших для вступления в брак, — вежливо сказал Джон, передавая дофину лист бумаги, наливая себе кофе.
Граф д’ Артуа внимательно пробежал его. Длинный палец остановился: «Вот эта. Шестнадцать лет ей, отлично. Конечно, у ее матери было всего двое детей…»
— Ее мать умерла в двадцать четыре года, — заметил Джон, — но у бабки по материнской линии было шестнадцать, и четырнадцать дожило до совершеннолетия.
Дофин рассмеялся: «Действительно, Мария Луиза рожала, не останавливаясь. У нее было всего три дочери, остальные — сыновья. Отлично, отлично». Он потрепал Джона по плечу: «Посылайте надежного человека в Неаполь, лучше всего, женщину. Пусть она все разузнает — о болезнях, о привычках принцессы Каролины…, Сами понимаете, от этого брака зависит будущее династии Бурбонов. Есть у вас такой человек? — озабоченно спросил дофин.
— Есть, конечно, — улыбнулся Джон. «Она очень скоро туда отправится, ваша светлость».
— Сыры, — коротко заметил граф, — по ним я скучал в Англии. Ваша кухня и в подметки нашей еде не годится. А вы, — он зорко посмотрел на Джона, — осенью в Вену?
— Да, — тот посмотрел на сигары в шкатулке палисандрового дерева. Дофин разрешил: «Курите».
— Сами понимаете, — Джон обрезал сигару серебряным ножом, — Европа, после всего этого уже не такая, что была. Надо, — герцог затянулся, — привести все в порядок. Но вы не беспокойтесь, — он поднял бровь, — месье Талейран, месье Меттерних и я постараемся поделить Европу так, чтобы все остались довольны.
— Александр получит Польшу, — утвердительно заметил дофин.
— Если бы не русская армия, ваша светлость, — неожиданно жестко сказал Джон, — мы бы здесь не сидели, простите. Польша — весьма малая плата за то, что русские прогнали Бонапарта от Москвы до Парижа.
