Граф д’Артуа усмехнулся: «Хотите русский орден, месье Жан?»
— У меня уже есть, святого апостола Андрея, — спокойно ответил Джон.
— Хочу, — герцог поднял прозрачные, ледяные глаза и дофин невольно поежился, — чтобы в Европе, наконец, наступил мир, ваша светлость.
— А в колониях? — смешливо поинтересовался дофин. «Я слышал, американцы вас громят направо и налево».
— Я был против этой войны, — Джон развел руками, — но, сами понимаете, затронута честь страны, нам бросили вызов…
Он поднялся и элегантно поклонился: «С вашего позволения, я вам представлю женщину, о которой я говорил». Джон едва не рассмеялся вслух: «Впрочем, вы ее, может быть, помните».
Джон пошел по раззолоченному коридору к апартаментам герцогини Ангулемской, откуда доносились звуки фортепиано. Остановившись, порывшись за отворотом сюртука, герцог достал полученное утром письмо. «Потом ей отдам, — вздохнул он, глядя на знакомый почерк. «Сначала дело, а все остальное — после».
Юджиния опустила пальцы на клавиши и женщины зааплодировали. «У мадемуазель Эжени, — сказала Мария-Тереза, — большой талант, мадам Марта».
Девочка нежно покраснела. Качнув изящно причесанной, рыжей головой, она шепнула: «Спасибо, ваша светлость». В гостиной пахло фиалками. Герцогиня Ангулемская, — высокая, темноволосая, сидела на обитой бархатом кушетке, выпрямив спину. Элиза, что устроилась рядом, вышивала золотом напрестольную пелену.
— Это для нашего собора, — сказала женщина, воткнув иголку в бархат. «Большое вам спасибо, ваша светлость, что разрешили мне уехать, все-таки мой муж и сын уже в Ренне…»
— До осени, — шутливо велела герцогиня. «Зимой в Бретани делать нечего, вы от скуки зачахнете. Твой Жан все равно в Сен-Сире будет учиться, вам надо жить в Париже. А вы, ваша светлость, — она взглянула на Мадлен, что тоже вышивала, — навестите родные места?»
— Конечно, — улыбнулась та. «Моя старшая дочь уже там, ее муж архитектор, сын мадам Изабеллы. Он приводит имения де Монтревалей в порядок. Мы с Джоанной, — она со значением посмотрела на дочь, — скоро отправимся в Ренн».
Джоанна зевнула, не разжимая рта, дрогнув изящно вырезанными ноздрями. Девушка зло подумала: «Еще чего не хватало. В Лондоне меня, слава Богу, не заставляли при дворе болтаться. Здесь, второй месяц, чуть ли ни ночуем в Тюильри. Изабелла пишет портрет этой самой герцогини Ангулемской, Сиди рисует, Юджиния играет, мама и тетя вышивают, а я умираю со скуки. Миссис Марта, кажется, тоже, — она искоса посмотрела на Марту.
Та была в шелковом, отделанном каскадом кружев, темно-зеленом платье, бронзовые волосы — непокрыты и стянуты в небрежный узел, украшенный перьями. На белоснежной шее сверкали изумруды.
— Хотела бы я так выглядеть на шестом десятке, — подумала Джоанна. Марта раскладывала пасьянс. Женщина оторвалась от карт: «У Эжени сегодня прослушивание в Парижской консерватории, у профессора Госсека. Раз мы зиму здесь проведем, пока я не вернусь из Вены — надо не бросать учебу».
— В Ренн я не поеду, — Джоанн вернулась к своей книге. Она читала «Теорию четырех движений и всеобщих судеб» Фурье, искусно вделанную в обложку от «Мэнсфилд Парк» Джейн Остин.
Вероника, перед отъездом в Ренн, долго искала эту книгу. Джоанна, распахнув глаза, только покачала головой: «Не видела, дорогая моя». Том Фурье она купила в первой же писчебумажной лавке и там же узнала его адрес. Продавец, усмехнувшись, указал ей на рукописное объявление: «Всех, кто интересуется социальными реформами, приглашаю на еженедельные собрания единомышленников».
Джоанна аккуратно вписала адрес в свой дневник. По возвращении на рю Мобийон, девушка отправила ему записку. Ответа пока не было, но Джо знала — он придет. В Париже, ей разрешали одной ходить по городу. Как сказал отец: «Здесь столько войск, что это совершенно безопасно». Английские полки стояли за городом, а вот русские расположились лагерем прямо на Елисейских полях. Туда ее, конечно, не пускали. Однако Джоанна ловила восторженные взгляды молодых офицеров, что встречались ей на улице, и бормотала себе под нос: «Никогда, никогда я не соглашусь на этот буржуазный, унижающий женщину фарс, так называемый брак. У Вероники и до свадьбы голова была пустая, а теперь даже разговаривать с ней стало не о чем. Франческо то, Франческо се, Франческо строит очередной загородный дом…, На цыпочках вокруг него ходит, карандаши ему точит. Противно».
— Ваша младшая дочь, Мадлен, — герцогиня Ангулемская ласково посмотрела на женщину, — не помолвлена еще?
Джоанна, было, открыла рот. Девушка ощутила, как тетя Марта толкает ее под столом ногой — чувствительно.
— Молчи, — прочла она по губам. Джо сдержала вздох. «Нет, — ответила мать, — но, может быть, Джоанне придется по душе кто-то из французских аристократов».
— Лучше я умру, — гневно подумала девушка. Марта, взглянув на нее, хмыкнула: «Вот упрямец Джон. Видно, что она хочет чем-то полезным заниматься. Вот и взял бы ее к нам. Сразу бы успокоилась, погрузилась бы в работу…, Хотя, все же дочь, близкий человек. Но Джона-младшего он следующим летом в Вену отправляет, а тому шестнадцать всего будет. Способный мальчик, конечно, как отец — тоже в пятнадцать в Кембридж поступил».
Питер и Мартин писали каждую неделю. Марта, как-то раз, усмехаясь, сказала Изабелле: «Ты сюда с мужем приехала, дорогая моя, а я теперь свою семью только на Рождество увижу. Хоть за Юджинией ты присмотришь».
— Присмотрю, конечно, — уверила ее Изабелла. Они все жили на рю Мобийон — квартира была большой. Марта, как-то раз, сидя на балконе, заметила: «Здесь, кстати, в ванной, Марата убили».
Изабелла побледнела. Марта рассмеялась: «Теперь понимаешь, почему я тебя в первую очередь попросила ванными заняться». Между ними стоял кальян, летнее небо постепенно темнело. Изабелла, затянувшись, отпила вина: «Портрет твой так и пропал».
— Чего только не пропало, — Марта махнула рукой. Взглянув на изумрудное кольцо на своем пальце, женщина спокойно подумала: «Джо, значит, на Эльбу отправилась. О Мишеле она ничего не написала. И Теодор о нем не упомянул. Очень интересно».
Марта закончила пасьянс и смешала карты: «Вы будете рады, ваша светлость, узнать о том, что мадемуазель Бенджаман возвращается во Францию, с мужем и сыном. Мне сегодня доставили записку из Дувра».
Мария-Тереза ахнула: «Боже, я до сих пор помню, как она читала Расина, хоть я и была маленькой девочкой. Мама даже плакала. Как вы думаете, мадам Марта, она согласится устроить вечер здесь, в Тюильри? Для двора».
— Разумеется, — Марта склонила голову и прислушалась. «Я буду аккомпанировать, Эжени тоже сыграет, мадам ди Амальфи с дочерью порисуют в альбомах у дам…, Будет очень весело, — она улыбнулась и встала — раздался стук в дверь.
Джон поклонился герцогине Ангулемской: «Я украду у вас мадам Марту, буквально на четверть часа. А потом провожу дам домой».
— Нам надо в консерваторию, дядя Джон, — озабоченно заметила Юджиния.
— Туда тоже, — уверил ее герцог. Когда они оказались в коридоре, Марта спросила: «Неаполь, как ты и предполагал?».
Джон кивнул: «Уже на следующей неделе, наверное. Повидаешься с мадам Тео и поедешь. Я здесь за всеми присмотрю, не беспокойся. По дороге заглянешь на Эльбу, передашь письма для Джо, а из Неаполя сразу отправляйся в Вену, там встретимся. Пошли, твой старый поклонник хочет с тобой повидаться».
— Он за Тео ухаживал, — расхохоталась Марта и остановилась: «Что такое?»
Джон неохотно достал письмо: «Это из Канады пришло, из Галифакса. Тедди там, в тюрьме сидит».
Он увидел глаза Марты и торопливо добавил: «Я уже отправил туда приказ, чтобы его выпустили, разумеется, и доставили на границу».
— И на том спасибо, — кисло отозвалась Марта. Не распечатывая конверт, она сунула записку в бархатный мешочек, что висел у нее на запястье. «Хоть узнаем, как у них дела — вздохнула она, — бедный Джованни, сначала дочь потерять, потом сына, потом внучку…, Тони такая молоденькая была. И как там Мирьям, даже не написать ей, не поддержать…»
