Он проводил глазами белокурую голову, украшенную гребнем с бирюзой. Девушка поднималась по ступеням. Мишель увидел тонкую щиколотку в шелковом чулке — Джоанна чуть приподняла подол.
— Всего два часа, — горько подумал он. «Я Ната попрошу, он сходит куда-нибудь, но, Господи, мы будем мужем и женой. Как мерзко, как отвратительно это скрывать, от ее родителей, от мамы с папой. А что делать? Его светлость, не задумываясь, отправит меня в тюрьму, будь я хоть трижды его зять. Нельзя рисковать. Ладно, — он вздохнул, — его величество вернется на трон, а я приеду в Англию за Джоанной. Хотя, они же, наверняка, опять будут с нами воевать. Тогда украду ее, и все, — разозлился Мишель. «Отправимся в Америку, как я обещал Нату. Негры еще поднимутся против рабства, и Джоанна мне поможет. Она отлично стреляет, разбирается в медицине, будет им грамоту преподавать. Уедем на запад, и будем там жить. Организуем колонию, на принципах всеобщего равенства. На западе Америки нас точно никто не найдет».
Он увидел рыжие волосы брата и помахал ему.
— Что случилось? — озабоченно спросил Петя. «Почему такая спешка, Мишель?»
Лазоревые глаза усмехнулись: «Я, милый мой, венчаюсь, — Мишель развел руками, — свидетели нужны».
Петя постоял, глядя на его ласковую улыбку. Брат, озабоченно, спросил: «Но как, же это? Я православный и Нат не католик…, - он обернулся к юноше.
— Аббат Грегуар сказал: «Ничего страшного», — Мишель подтолкнул их к входу. «Быстрее, быстрее, сейчас там нет никого. Утренняя месса закончилась, надо поторопиться».
Петя перекрестился, заходя в огромное, уходящее вверх пространство нефа. Было тепло, поблескивало золото алтаря. Они, пройдя в боковой притвор, увидели белокурую девушку. Та, стоя рядом с невысоким, полным священником, о чем-то тихо с ним говорила.
Петя замер. «Моя невеста, — нежно шепнул ему Мишель. «Пожелайте нам счастья, что ли, дорогие мои».
— Это леди Холланд, — потрясено сказал Нат, глядя на тонкий профиль невесты. «Я и не думал, что они знакомы».
— Я тоже, — Петя увидел, как они, держась за руки, опускаются на колени перед алтарем. Закрыв глаза, вдыхая запах ладана, юноша попросил: «Пусть и вправду, будут счастливы».
Нат и Петя расстались на углу площади Сен-Сюльпис. Петя все-таки успел сбегать в первую попавшуюся лавку и купить бутылку моэта.
— Нельзя же без шампанского, — улыбнулся он, вручая ее Мишелю.
Джоанна крепко пожала им руки: «Спасибо вам, большое спасибо. Мы еще встретимся».
Она ушла с мужем к Латинскому кварталу. Петя, вдруг, сказал: «Думаю, у Мишеля все получится. Рано или поздно, мы прекратим воевать. Нам с тобой, дорогой кузен, — он похлопал Ната по плечу, — надо сейчас держать язык за зубами».
— И будем, — Нат взглянул на свой хронометр.
— Два часа дня, — подумал он. «Контора сегодня закрыта, суббота. Значит, буду просто гулять, и все. И булочная, наверняка, закрыта. Они в субботу только до обеда работают».
— Пойдем, — сказал он Пете, — побродим, что ли. Завтра у аббата Грегуара встретимся, раз он согласился с нами кофе выпить. Я уже начал его книгу переводить. Когда вернусь в Америку — поговорю с издателями аболиционистских журналов. Наверняка, они заинтересуются.
Они шли под цветущими, сладко пахнущими липами. В городе было тихо — пользуясь хорошей погодой, парижане разъехались — кто в Булонский лет, кто в Венсенн.
Петя приостановился: «Смотри, булочная открыта. Я бы купил что-нибудь, можно в Люксембургском саду устроиться, на траве». Юноша вспомнил записочку, что ему прислала Юджиния: «Дорогой кузен Пьер, тетя Изабелла будет гулять со мной и Сиди в Люксембургском саду, в субботу. Буду рада вас видеть, кузина Эжени».
Она была, — подумал Петя, — будто вся соткана из воздушных, белых облаков. Глядя на нее, он, сам не зная почему, улыбался. А еще она слушала его — открыв глаза, не дыша: «Вы, правда, вот так, — девочка показала, как, — видели Наполеона?»
— Видел, кузина Эжени, и даже говорил с ним, — кивнул Петя.
Он никому не рассказывал о мельнице в глуши леса и маленькой, сероглазой девочке, что махала им вслед, стоя рядом с матерью на осенней дороге. Только отцу, через несколько дней после сражения под Березиной, когда Петя уже отоспался и надел военную форму. Вернее, отец сначала рассказал ему о том, как, вместе с Мишелем они спасали Кремль, как Иосиф и Давид его оперировали. «Если бы не Мишель, не Кардозо, дорогой мой, — серьезно сказал отец, — мы сейчас с тобой не сидели».
Петя, молча, налил себе чаю, а потом покраснел: «Папа, я дочку дяди Степана встретил. Тетю Хану. Я у нее на мельнице после ранения отлеживался. Там…»
Отец поднял большую ладонь. «Ты, Петька, помни — чем меньше народа об этом знает, тем лучше, — голубые глаза Федора заледенели — мгновенно. «Что бы ты там ни видел, а я, в общем, — отец затянулся сигарой, — догадываюсь, с кем ты там познакомился».
Они сидели в деревенской горнице, гудела печь. Петя, наконец, вздохнул: «Я хотел его убить, папа. Но не смог, не смог…, Скажи мне, а тетя Хана — она ведь не такая, как все? Почему?»
— Господь решил, — отрезал отец, — а этого, дорогой мой, нам не понять. А что она не такая, — Федор вздохнул, — так я даже боюсь подумать — насколько. Однако, — бодро закончил отец, — она моя племянница. Как мы ей писали, как на Святую Землю весточки передавали, так и будем дальше. А что плохого Ханеле не говорит, — отец усмехнулся, — так, то к лучшему, поверь мне. Меньше знаешь, Петька — крепче спишь».
— Лавка открыта, — Нат робко взглянул на дверь и недоуменно сказал: «Странно, покупателей нет». Петя заметил, как покраснел кузен и присвистнул: «Ах, вот оно как. До Люксембургского сада я и один доберусь. Иди, иди, — он потрепал Ната по плечу.
Тот постоял еще немного на углу, провожая глазами кузена. Потом, набравшись смелости, Нат переступил порог лавки. Пахло пряностями, чем-то сладким. Мадемуазель Бланш, — в переднике, с закатанными до локтя рукавами платья, — смазывала растопленным маслом круассаны, что лежали перед ней на медном противне.
— Месье Фримен! — она радостно улыбнулась, держа в руках кисточку. «Большой заказ, к сегодняшнему вечеру. Мадам Бодю ногу растянула, куда ей у очагов стоять, так что я одна, — алые губы улыбнулись, — пытаюсь справиться».
Нат решительно сбросил сюртук: «Если вы мне дадите второй фартук, мадемуазель Ле Блан, я вам помогу».
— Вы же не кондитер, месье Фримен, — расхохоталась девушка, — вы помощник повара, и адвокат, клерком в конторе работаете.
— Это вы, мадемуазель, — Нат поднял бровь и засучил рукава рубашки, — еще не все обо мне знаете. Он научил ее покрывать глазурью булочки и показал, как правильно сбивать крем — чтобы не уставала рука. Когда они раскладывали пирожные по картонным коробкам, Бланш восхищенно посмотрела на него: «Повара, месье Фримен, обычно не умеют с выпечкой возиться».
— Я исключение, — Нат облизал испачканный в креме палец. «У нас, меня и матушки моей, в Бостоне гостиница, одна из лучших. Я с девяти лет на кухне, мадемуазель Бланш, меня француз учил, я все умею». Он вымыл руки. Глядя на ее покрасневшие от жара очагов, белые щеки, юноша внезапно разозлился на себя: «Хватит уже, Нат Фримен! Хотел сказать, так скажи!»
— Мадемуазель Бланш, — он все стоял в фартуке, — я к вам в булочную хожу не только потому, что у вас пирожные — самые лучшие в Париже…
— Есть лучше, — она еще сильнее зарделась и посмотрела куда-то в сторону. «На Правом Берегу, я вам расскажу, где это…»
— Не надо, — решительно ответил Нат. Ее волосы — черные, кудрявые, были сколоты в узел и покрыты холщовой шапочкой. «Не надо, мадемуазель Бланш, потому что сюда, — он обвел рукой булочную, — я ради вас хожу, так и знайте. Если я вам, хоть немного по душе…, - он увидел, как ее черные глаза наполнились слезами. Нат, обеспокоено, спросил: «Что такое, мадемуазель Бланш?»
— По душе, месье Фримен, — всхлипнула девушка и вытерла лицо краем передника. «Только нам с вами не по пути, зачем я вам?»
