— Это еще почему? — поинтересовался Нат. Бланш, глядя куда-то в окно, закусила губу: «Потому, что вы белый, а я цветная, полукровка. Еще и незаконнорожденная. Не выйдет у нас ничего, месье Фримен».
Они сидели за кухонным столом, держась за руки, и Бланш рассказывала ему всю свою короткую, восемнадцатилетнюю жизнь. Она родилась на Мартинике, и два года назад приехала в Париж.
— Мама меня Бланш назвала, — девушка все плакала, — потому что у меня кожа такая белая. В отца. Она-то сама, с половиной африканской крови была, смуглая. Как умирала мама, то дала мне денег и велела во Францию ехать.
Девушка махнула рукой куда-то в сторону: «Остров у нас маленький, какая бы белая я ни была, все знали, что я цветная, — Бланш невесело улыбнулась. «А здесь, — мама сказала, — может, и примут меня за белую девушку. И все принимали. А кто отец у меня, — Бланш вздохнула, — я и не знаю. Мама и то имени его не вспомнила, у нее много их было… — девушка покраснела. Нат, мягко сказал:
— Не надо, любовь моя. Не надо, прошу тебя. Все, все закончилось… — он поцеловал белые, пахнущие сладостью пальцы: «Поедешь со мной в Бостон? Я буду адвокатской практикой заниматься, а ты — у нас будет лучшая в городе выпечка, — Нат все улыбался, но потом, так и, держа ее руки в своих ладонях, горько добавил: «Только в Америке цветные от белых отделены. Захочешь ли ты…»
Бланш потянулась и коснулась рукой его щеки: «Так не всегда будет, милый. Я уверена, уже во времена наших детей, все изменится. Расскажи мне, — попросила девушка, — расскажи еще об Америке. Я хоть и на Карибах родилась, но у вас там все совсем другое».
Он рассказывал, а потом они неумело, робко поцеловались. Нат шепнул: «Завтра пойдем гулять, в Люксембургский сад, счастье мое. А в понедельник, как только ювелиры откроются — я к тебе с кольцом приду. И багет куплю, — они оба, счастливо расхохотались.
Когда Нат шел домой, уже вечерело. Он блаженно что-то насвистывал. Остановившись в своем дворе, юноша поднял голову вверх — окно каморки было раскрыто.
— Джоанна ушла давно, — он почувствовал, что краснеет. Нат поднялся на четвертый этаж. Пройдя по узкому коридору, он замер — дверь комнаты была снесена с петель. Постельное белье валялось на полу, и Нат увидел на нем пятна крови.
К его виску приставили пистолет. Незнакомый, холодный голос, сказал: «Не двигаться. Вы арестованы».
Они лежали, обнимая друг друга. Джоанна, наконец, подняв голову, слабым голосом сказала: «Я… я не думала, что это так хорошо, Мишель…, не представляла себе». «Мужчина и женщина должны соединяться, следуя взаимному влечению, — вспомнила Джоанна и томно, довольно улыбнулась. Муж поцеловал ее, и девушка вздохнула: «Если бы мне не надо было уходить, милый…».
— У нас еще есть время, — он целовал ее волосы — каждую прядь, нежную, белую шею, косточку на ключице — спускаясь все ниже. Джоанна гладила его по голове: «Все, оказывается, так просто. Надо любить. Вот почему Вероника такая счастливая все время ходит, — она чуть слышно застонала, и шепнула что-то на ухо Мишелю.
— И так тоже, — смешливо согласился муж. Джоанна, устроившись на нем, тряхнула головой, белокурые волосы рассыпались по стройным плечам. Она, остановившись, застыла: «Мишель. На крыше напротив двое. С пистолетами».
Они услышали голос снизу, со двора: «Окружайте дом, и проверьте все комнаты. Ломайте двери, если надо!»
— Беги, — велел ей Мишель, поднявшись, помогая Джоанне одеться. «Там есть черный ход, они не успеют до него добраться. Быстро, любовь моя, я прошу тебя». Джоанна закусила губу. Мишель, поцеловав ее, шепнул: «Я люблю тебя, и буду любить всегда. Кольцо возьми, — он, на мгновение, прижался губами к ее пальцам, перекрестил ее и еще успел сказать: «Я тебя найду, обещаю». Девушка, нырнув в темный коридор, толкнув невидную дверь, пробежала вниз по узкой лестнице. Она услышала у себя над головой топот ног. Выскочив в проходной двор, — куры в сарае недоуменно захлопали крыльями, — Джоанна остановилась.
Наверху стреляли, а потом тот же голос заорал: «По крыше бежит! Брать живым, только живым!». Джоанна заставила себя не плакать. Посмотрев на камень в кольце, что играл, синим, холодным огнем, девушка твердо сказала: «Он выберется, я верю. Он вернется за мной».
На рю Мобийон еще никого не было. Она сразу прошла в умывальную. Раздевшись, Джоанна взглянула на пальцы — они тряслись.
— Соберись, — велела себе Джоанна. Скомкав платье с бельем, сунув их в корзину, девушка стала приводить себя в порядок.
Герцог сидел на столе в каморке, куря сигару, раздраженно постукивая рукояткой пистолета по колену. «Это совершенно точно был он, — наконец, сказал Джон. «Невысокого роста, белокурый мужчина, с военной выправкой. Он отстреливался, ранил двоих, но его тоже ранили».
— Вижу, — пробормотала Марта. Она стояла на коленях, осматривая с лупой постельное белье. «Здесь так натоптали, — наконец, заметила женщина, выпрямившись, — что я тебе уже ничего не скажу. Кровь — это его, конечно, — прозрачные глаза взглянули на Джона, — но, пока не придумали способа определять, чья она точно, — Марта пожала плечами, — больше мы ничего не узнаем. Его ранили. Он, видимо, хотел себя перевязать, но не успел. В окно выпрыгнул, — Марта устроилась на подоконнике и уважительно сказала: «Здесь больше десяти футов до ближайшей крыши. Молодец, ноги себе не побоялся переломать».
— Когда он убегал, он хромал, — желчно заметил герцог. «Я, конечно, как узнал — приказал оцепить квартал, но толку от этого…»
— Никакого, — подытожила Марта и чиркнула кресалом. «Мальчика отпусти, — велела она. «Нат говорит правду — он ничего не знал».
— Как это? — Джон даже закашлялся. «У него в каморке скрывался этот самый Мишель де Лу…»
Марта стала загибать пальцы. «Во-первых, у нас нет ни единого доказательства того, что это капитан де Лу. Я тебе найду в Париже еще десяток тысяч молодых мужчин небольшого роста, светловолосых, с военной осанкой. Что там, в доносе написано? — кивнула она на бумаги.
— Похожего на описание человека неоднократно видели заходящим в этот дом, — буркнул Джон.
Марта подняла бровь: «Мало ли кого он здесь навещал. Впрочем, — женщина усмехнулась, — я не спорю с тем, что он, скорее всего, агент Наполеона, раз он отстреливался. Но в каморку он случайно попал, ты сам слышал. Нат, уходя, забыл закрыть дверь. Так бывает, — вздохнула Марта.
— Все равно не понимаю, что он тут делал, — недоуменно сказал герцог. Марта, тонко улыбнувшись, показала ему белокурый волос, что лежал на ее темной, кожаной перчатке.
— И вот еще, посмотри, — она развернула простыню.
Джон невольно покраснел. «Она сбежала, понятное дело, — задумчиво сказала Марта, — мы ее не найдем теперь. Все очень просто, дорогой мой — даже у агентов Наполеона есть, как бы это сказать, человеческие стороны. Он увидел открытую дверь и решил расположиться с дамой в удобной обстановке, а не на черной лестнице. Потом вы подоспели, — Марта выбросила волос за окно. Потянувшись за капором, женщина потрепала Джона по плечу: «Ничего, ты его поймаешь, обещаю».
Джон, молча, курил, а потом, хмуро сказал: «Я не хочу ставить полицейский пост на квартире у Теодора, это как-то…»
— Низко, — помогла ему Марта: «Нет в Париже капитана де Лу, он на Эльбе сидит, поверь мне». Она указала за окно: «А наш беглец…, Мало ли у Наполеона доверенных людей. Прикажи, чтобы Ната выпустили, — она взглянула на небо, где уже играл розовый, летний закат: «Зайду домой и вернусь в Тюильри. Посидим со списками тех, кто был близок к Наполеону, подумаем. Мне уже и в Неаполь надо, скоро».
Нат сидел на вынесенном в коридоре стуле, под охраной двоих невидных мужчин с пистолетами. «Месье Жан велел отпустить арестованного, — сухо сказала Марта, махнув рукой. Когда они вышли на лестницу, Марта взяла Ната за руку. Юноша вздрогнул: «Какие у нее пальцы железные».
Женщина наклонилась к его уху и, едва слышно, шепнула: «Если он здесь появится, — хотя вряд ли конечно, — передай ему, чтобы немедленно убирался из Парижа, прямо сейчас».
