Крысолюд 4 (СИ) - "Ludvig Normaien"

Казалось бы, что могло пойти не так…

Величественные пики, что вздымались к небесам, словно клыки древнего зверя — решили над нами подшутить. Прежде бездонная синева горного неба, чистая, без единого облачка, которая лукаво сулила если не вечное лето, то хотя бы хорошую осень, быстро потемнела.

А потом внезапно разразилась буря!

Я, сжав зубы в безмолвной ярости, плотнее кутался в плащ, тщетно пытаясь укрыться от ветра, что жалил, точно рой ос. Внезапная снежно-дождливая метель, яростная, как месть колдуна, обрушилась на нас. Она хлестала отряд беспощадными плетьми ветра снега с дождем, и хоть полдень еще не наступил, мрак сгустился, будто уже наступили сумерки.

Видимость упала до расстоянии метров пяти — и казалось что метель пожрала мир. Каждый наш шаг грозил сорваться в бездну, где острые камни внизу ждали, как голодные псы, чтобы растерзать любого сверзившегося. Да еще довольно долгое время тропа была узка, будто для горных коз, и едва цеплялась за склон горы. Думаю, что даже в ясный день она была коварна, а в бурю — смертельна.

И как назло, долго не встречалось ни щели, ни пещерки, что могли бы стать убежищем. А ведь где-то тут, по моим прикидкам, было нападение на один из караванов. Ну оставалось еще полмили — но похоже такие полмили, что могли стоить жизни.

Несколько кланкрыс в течении часа оказалось сдуто в пропасть либо соскользнули сами, под громкие ругательства остальных.

Впрочем, вскоре нам удалось выбраться на на широкую площадку с развалинами сторожевой башни. И практически сразу ветер начал спадать, показалось солнце, начавшее топить мелкий снег.

Я шел вперед, щурясь на проклятое солнце, что жарило, будто хотело спалить нас к чертям, мои штурмкрысы, пыхтя, следовали за мной. Их красные глаза внимательно изучали окрестности, лапы сжимали копья и мечи. Это была непростая дорога, но мы уже преодолели худшее — так я думал, пока сверху не послышался глухой звук срывающегося камня.

— Бац! — чёртов валун, размером с тушу быка, с хрустом оторвался от скалы, как будто кто-то решил, что нам стало слишком скучно.

Один из прихвостней идущих за мной — Гнарк Кривозуб, бедолага, даже не успел пискнуть. Он только повернул свою кривую морду, будто собирался сказать что-то умное — как будто он вообще знал, что это такое. Валун влетел в него, как…. Как очень тяжелый камень в мягкое живое тело. Хрясь! Кровь брызнула, будто кто-то раздавил переспелый фрукт. Кости хрустнули, как сухие ветки под сапогом.

Без шансов.

Я сплюнул в пыль и пробормотал:

— Всегда найдётся какой-нибудь сюрприз…

Впрочем, мысль повернуть назад мне в голову тогда еще не пришла. Я поднапрягся и скатил валун с тела воина. Все же я хотел тут отдохнуть, а на кровавые ошметки могли заявиться нехорошие гости, еще это неприятно воняло, а еще — Кривозуб, насколько я помнил, участвовал во многих драках, стычка и битвах на моей стороне. Надо было хотя бы похоронить.

Крысы застыли. Тяжелый переход сказался, видимо. Глаза их блестели — то ли от страха/адреналина, что могли сами попасть под камень, то ли от голода.

— Кто-нибудь что-то скажет?

Один, видимо самый наглый, по кличке Гноезуб — (непроходящая мода на зубастые прозвища) — оскалился и выдал:

— Хороший был воин.

А потом добавил:

— Можно я его печень съем?

Я уставился на него, как на кучу навоза, которая вдруг заговорила.

— Нет! — рявкнул я, чувствуя, как подступает бешенство.

Гноезуб не унимался, его глаза загорелись, как у степного волка над падалью.

— А сердце? Сердце-то можно? Оно, поди, ещё тёплое!

— Нет! — прорычал я, уже представляя, как вбиваю его башку в ближайший камень.

Тут другой, тощий, с мордой, будто из жеваной кожи, пискнул:

— А глаза? Глаза-то никто не любит, можно мне, а?

Я сделал глубокий вдох, пытаясь не придушить их всех на месте. Воздух вонял кровью и потом от их шкур. Когда я уже научу их цивилизованным привычкам?

— Никто. Ничего. Не ест. — отчеканил я, как будто вбивая гвозди в их тупые черепа. — Закопать. Заложить камнями. И чтоб без фокусов, или я сам вас закопаю. Живьём.

Крысы зашипели, как коты, которым наступили на хвосты, но возражать не посмели. Гноезуб пробурчал что-то про «жаль мясо», но уже отложил оружие, а тощий принялся рыть яму, бросая на труп жадные взгляды.

Я отвернулся и начал отдавать привычные команды:

— Шевелитесь! Хич, Дробитель — обследовать руины! Когтехват — приготовься ставить лагерь, готовить жратву! Быстрее, или я сам вас закопаю, прямо рядом с Кривозубом!

Все засуетились, шипя и матерясь, но под моим взглядом двинулись к делу. Кто-то потащил снаряжение, кто-то начал шарить по камням, выискивая, что бы найти вкусное из того, что не успело разбежаться/уползти.

Под ногой хрустнула человеческая челюсть.

— Поганые места.

— Места поганые, — эхом буркнул кто-то сзади, то ли Гноезуб, то ли ещё какой-то умник. Я уже собирался развернуться и вбить ему зубы в глотку, как вдруг воздух разорвал свист. Шипящий и злой, как голос гадюки.

— Засада! — заорал я и завыли проворонившие всё псоглавцы, но было поздно.

Стрелы посыпались, как град. Кривые, хлипкие, вырезанные, небось, из первых попавшихся веток, но в этом месте многие из них находили себе цель. Двое кланкрыс сразу рухнули, как мешки с дерьмом, — одному стрела пробила горло, и кровь хлынула фонтаном, как из перерезанного бурдюка, второму влетела в грудь, и он захрипел, падая на колени.

В следующий миг пространство вокруг взорвалось хаосом. Скалы заорали эхом, металл загремел, как в кузнице, и в лицо мне плеснуло горячей кровью — не моей, слава богам. Из-за камней, из щелей, из руин, из самой проклятой земли полезли визжащие орки и гоблины. Они бросились на не успевших встать в строй, блестя клыками, а глаза горели жаждой нашей крови.

Один штурмкрыс снес двух гоблинов ударом алебарды, но большего не успел — тесак зеленокожего орка снёс ему полморды. Мозги брызнули, как каша из опрокинутого котелка, обдав окружающих теплыми ошмётками. Я услышал хруст — это второму кланкрысу отрубили лапу. Повернулся, чтобы увидеть, как псоглавый рвет гоблина, вцепившись в него клыками, будто в свежую тушу. Я машинально отклонился — что-то просвистело у плеча — и рубанул зеленокожего своей сечкой. Укрепленное лезвие, вспороло орку грудь, и его кишки вывалились, как верёвки из рваного мешка.

— Все в строй, навозные прыщи! Собраться в кучу, твари!

Ближайшие крысы вокруг сгрудились, поднимая щиты. Стрелки с мушкетами, кто успел, подхватили оружие и теперь спешно его заряжали, заняли позицию за их спинами. Алебарды штурмкрыс блеснули в тусклом свете, готовые рвать плоть. А сзади наш тощий колдун с блеклыми глазами уже бормотал своё проклятое заклинание. Его лапы дрожали, от рук вырвалось зелёное облако, и оно поползло к гоблинам, что накатывали на нас волной Те, кто вдохнул, начали кашлять, хвататься за горло, их кожа покрывалась волдырями, будто их жарили на адском огне. Десяток гоблинов рухнул, блюя кровью и страшно воя.

— Назад! К камням! — рявкнул я, пытаясь перекричать этот ад.

Вокруг клокотала бойня. Мои крысы орали, орки орали, гоблины носились с визгами. Еще один псоглавый боец, выронив свое оружие, вцепился клыками в глотку гоблину, повалив его на камни, — тот дёргался, пока не затих, но псоглавому на спину уже прыгнуло несколько мелких гоблинов с кривыми ножами, вонзая их ему в подмышки. Справа кто-то захрипел, закашлялся — я резко обернулся, врезал очередному орку по морде, вывернул сечку, чтобы не схлопотать удар сзади. Один из моих подскользнулся на крови, рухнул, и тут же огромная дубина орка размозжила ему позвоночник. Он плюнул кровью, попытался встать — и получил второй удар, уже по шлему, разбивая череп. Хруст был такой, что у меня зубы заныли.

— Держать строй, мрази! — орал я, сражаясь в первом ряду. Резанул одного орка по колену — тот рухнул, воя. Вбил пятку в морду гоблину который пытался вцепиться мне в ногу, ломая длинный горбатый нос. Тот отлетел, захрипел, забился в конвульсиях.