Крысолюд 4 (СИ) - "Ludvig Normaien"

— Чёртовы орки…

Последних крыс растерзали на кусочки. Я бросил последний взгляд на Чута, на его тело, истыканное лезвиями, и рванул вперед, по головам, по спинам плотной толпы на прорыв.

Завизжали, завыли!

Я бежал/прыгал, с силой отскакивая от орка к орку, чьи крепкие тела могли меня выдержать, рубя вокруг, отсекая пальцы, разрубая головы и перерезая глотки. И так до тех пор, пока они не остались все позади, и я не спрыгнул на свободные от них камни.

Кровь стучала в висках.

Тяжело.

Кираса еще эта… Но снимать нельзя, она многократно спасла мне жизнь.

Я мчался по этим проклятым горам, ноги скользили по острым камням, лёгкие горели, будто я глотал раскалённые угли. За спиной — рёв и топот зеленокожих, орков и гоблинов, что неслись за мной, как стая бешеных псов. Вонь их пота и чувство обжигающей ярости догоняли меня быстрее, чем их кривые лапы.

Я сплюнул кровь — медный привкус во рту уже стал родным — и рванул быстрее, перепрыгивая трещины в скалах, что зияли, как пасти голодных чудовищ.

Один гоблин, тощий, с коротким копьём подобрался слишком близко. Я развернулся, врезал ему сечкой по морде — лезвие хрустнуло по его черепу, и он кувырком полетел в пропасть, визжа, как свинья на бойне. Его вопль оборвался где-то внизу, когда камни приняли его в свои объятия. Следующий, орк, замахнулся, но я нырнул под его лапу, пнул его в колено — хруст был, как ломающееся дерево — и столкнул в ту же пропасть. Он орал, запуская эхо, пока где-то далеко внизу не встретился с камнями.

Я прыгал через валуны, цепляясь за скользкие уступы, пот заливал глаза, а сердце колотилось, будто хотело вырваться из груди. Расщелина впереди — довольно широкая.

Я разогнался, чувствуя, как камни крошатся под сапогами, и прыгнул. Ветер свистнул в ушах, я вцепился в противоположный край, пальцы скользнули, но я подтянулся, матерясь на всех богов этого мира. Боги Хаоса, Рогатая, Сигмар, Шаллия и все, все, все!

Я чувствовал, как пот заливает глаза, как лёгкие горят, но останавливаться было нельзя.

Стрела просвистела над головой, врезалась в скалу, выбив искры. Я сплюнул и побежал дальше, слыша, как зеленокожие лезут следом.

Скалы сужались, тропа виляла, как змея, а я прыгал, не оглядываясь. Гоблин, мелкий, но шустрый, кинулся сбоку, его нож блеснул, целя мне в бок. Я поймал его запястье, вывернул, хрустнул костью, сломавшейся как сухая ветка, и швырнул его в морду орка, что пёр за ним. Оба покатились по каменному склону, крича и ломая кости. Я рванул дальше, перепрыгивая очередной обросший лишайником валун, когда заметил фигуру впереди.

Крепкий путница, какая-то звероватая, в потрёпанной одежде, стояла на тропе. У неё не было оружия, но она меня не забоялась. Лишь глаза — узкие, злые — буравили меня. А потом зеленокожих за моей спиной. Она обернулась, и я увидел, как её крепкие кулаки сжались, а губы скривились в гримасе.

Видя, что хоть она не собирается лезть со мной в драку, я пробежал мимо.

А вот моим разгоряченным преследователям, думается, было всё равно кого резать. Почуяв новую добычу, они заорали громче.

Путница же отреагировал на нападение…

Её зрачки сузились в звериные щели. Она оскалилась, и я успел увидеть, как зубы удлиняются, превращаясь в острые клыки. Она начал обрастать густой бурой шерстью, что полезла из-под кожи, как трава из трещин в камне. Мышцы на её руках вздулись, одним движением она скинула одежду, иначе бы её порвало. Плечи расширились, кости хрустнули, как ломающиеся ветки, и она стал немного выше, и, казалось — массивнее, превращаясь в нечто среднее между медведем и львом. Пальцы скрючились, когти — длинные и чёрные, вырвались из них, а лицо вытянулось в морду с мощными челюстями.

Рёв, что вырвался из его пасти, был таким, что скалы задрожали (показалось), а гоблины, замерли, выпучив глаза. Шерсть на загривке оборотня встала дыбом, хвост, толстый и мускулистый, хлестнул по воздуху, как кнут.

А потом она сама прыгнула в толпу зеленокожих.

Первый орк даже не успел поднять рубило — лапа оборотня хрястнула по его морде, вырвав мясо и кости. Кровь и мозги брызнули на скалы, а тело рухнуло, дёргаясь. Гоблины завизжали, пытаясь удрать, но он настиг их в два прыжка. Одного схватил за шею, клыки сомкнулись, и голова отлетела, как мяч, катясь по камням. Другому он вспорол брюхо когтями.

Я не стоял на месте. Рванул вперёд, врезался в гоблина, который пытался ткнуть оборотня копьём. Мой клинок вошёл ему в грудь, а затем пнул обмякшее тело, отправив его в пропасть. Увернулся от тесака, рубанул по орочьей ноге — лезвие перерубило кость, и тот рухнул, воя. Добил его ударом в шею, кровь хлынула фонтаном, заливая мои сапоги и одежду.

Оборотень тем временем рвал зеленокожих, как волк — овец. Его когти рассекали одежду и ломая некачественные элементы защиты, у кого они были, а челюсти ломали кости, как сухие ветки. Один орк попытался ударить его топором, но оборотень поймал лезвие лапой, вырвал его и вогнал древко в глотку владельца. Гоблины, эти трусливые крысы, кидали ножи, стреляли из луков и вопили, но их удары только царапали её шкуру, а она отвечала, разрывая их на куски. Ущелье превратилось в бойню: кровь текла рекой, тела громоздились, и всюду была вонь смерти.

Когда появился мой старый знакомый, я не сразу заметил, увлеченно разрывая когтями гоблов, а одного обхватив за шею хвостом.

А тот рванул к оборотню, как таран. Его рубило взлетело, и я увидел, как оборотень, занятый разрыванием очередного гоблина, не успел среагировать. Иззубренное лезвие врезалось в бок, разрывая шкуру и мышцы. Кровь хлынула, тёмная, почти чёрная, и оборотень взревел, отшатнувшись. Шрам не остановился — он ударил снова, целя в горло, но оборотень успел отбить удар когтистой лапой, оставив на лезвии глубокие царапины, но повредив себе руку.

Я рванулся к нему, сечка в руке сверкнула, и я рубанул врага по спине. Лезвие вгрызлось в его доспех, но не пробило, хотя заставило сделать несколько шагов вперед. Быстро развернувшись ко мне, он оскалился и сплюнул:

— Хершер, ты — следующий!

Шрам был здоровенным. Однозначно он был больше, чем когда я видел его последний раз. А вот глубокий, зигзагообразный шрам, пересекающий его башку от лба до подбородка, сделанный Хрезкачем не изменился.

Оборотень, хромая, снова бросился на Шрама. Его когти рванули воздух, но орк был быстрее — рубило вонзилось в плечо оборотня, и тот зарычал, падая на одно колено. Правда это дало мне возможность вонзить сечку в бедро Шрама. Кровь брызнула, но он только захрипел и ударил меня кулаком в грудь.

Зеленокожие вокруг завыли, почуяв слабину, бросились на меня.

— Я сказал — он мой! — проревел Шрам и зеленокожие послушно остановились. И уже мне:

— Конец тебе, крыса.

Я сплюнул кровь и оскалился в ответ:

— Попробуй, зелёномордый. Я тебе нос откушу.

Нельзя было показывать слабость, но я уже устал и был голоден. Плохо чувствовал пальцы, сжимающие сечку, не помнил где потерял второй топорик, ноги подрагивали.

Морду Шрама украшали крупные клыки (самые крупные из присутствующих), выступающими из нижней челюсти, придающими ему еще более свирепый вид. Его маленькие, глубоко посаженные глаза горели яростью и жаждой битвы. Нос, сплющенный и покрытый рубцами, говорил о многочисленных переломах, полученных в жестоких схватках. А не защищенные железом руки — сплошное полотно боевой биографии: затянувшиеся рубцы, грубо сшитые порезы.

Рубило, длинный клинок с зазубренной кромкой покоился на его плечах. Лезвие выглядело так, будто им недавно, до оборотня, вспороли чью-то тушу.

Я скользнул взглядом по окружающей местности. Узкий уступ, обрыв, острые валуны, горная река внизу. Не лучшая позиция.

— Ты же убежал тогда. — сказал я. — Я рассчитывал, что ты сдохнешь где-нибудь в пустошах, а не вернёшься жирным вонючим кабаном.

— Я победил тебя! Шрам победил умом до того, как взял рубило.