Подменная дочь (СИ) - Лей Лора

Сцена встречи родных с давно отсутствовавшей матерью семейства прошла… протокольно-официально: приветствия, поклоны, улыбки, дежурные фразы о погоде, здоровье…И — повисающие неловкие паузы в разговоре, и неловкость по нарастающей, и заметная отчужденность Гу Ян Линь по отношению к мужу и сыновьям. Нас с Чен Юнь она просто проигнорировала, словно мы мебель…

«Вот и дождались…Забавно, однако. Это спектакль или она настолько охладела ко всем? Тогда зачем вернулась?» — задавалась я вопросом, идя в свою обитель вместе с сестрой.

— Ю-эр, тебе не показалось…странным…отношение матушки…ко всем? Она словно чужая… — осторожно поинтересовалась Чен Юнь, когда мы присели в беседке и заварили чай.

— А ты помнишь ее другой?

— Не знаю…Мне тогда все казалось…прекрасным, сказочным, невероятным…Я и не вникала, искренность это…или… Меня наряжали, учили, обнимали, хвалили… Понимаешь?

— И долго это продолжалось?

— До свадьбы…Потом в деревне когда жили…Но там она больше на тебя злилась и на мою…умершую мать…И на наложницу. Но при бабушке держалась…А как случилось «лошадиное дело» и ссылка дядей, она ни разу не пришла ко мне…О том, что она уехала с младшим братом, я узнала от свекрови — та злорадствовала и пыталась уколоть, что, мол, и родной матери я оказалась не нужна…С того времени она и начала меня…шпынять…

— Чен Юнь, пока я не уверена, надо понаблюдать…Но я…Мне проще — я её плохо помню, а точнее — не помню совсем. Меня она тоже сразу отставила, как ты появилась…Не вини себя только! Возможно, у неё есть на то причины…Возраст у неё…проблемный для женщин. Посмотрим.

Законная жена заняла закрытый до сего времени павильон «Летящая ласточка», принадлежащий ей ранее. Её собственное имя переводилось как «лес ласточки», поэтому, наверное, и название такое дали. Хотя у меня оно ассоциировалось с лекарством для похудения, которым я одно время снабжала школьных подружек. Несло их не по-детски с этой смеси! Худели, да… и страдали от побочек, и опять набирали вес… «Как-то символично в данный момент…Не понос, так золотуха».

Первое, что матушка сделала — начала проверять домовые книги, ходить по двору, строить прислугу…Нестандартный демарш, я бы сказала…

Несколько дней особняк жил в обстановке напряжения и недоумения: вернувшаяся хозяйка предпочитала наводить порядок в своем дворе, осчастливливая семью присутствием на ужинах и невнятными краткими разговорами за ними, отца…не привечала, к бабушке ходила минут на двадцать — чайку попить, с внуками…и нами, детьми, держалась показательно-улыбчиво, но явно тяготилась общением…И ничего толком не рассказывала о жизни в провинции… Я, грешным делом подумала — а не подменили ли бабу?

Не знаю, как развивались бы отношения дальше, но судьба внесла коррективы: однажды вечером, когда вся семья собралась за ужином, отец, вернувшийся со службы, сообщил о трагической гибели наследника Лян…и его наложницы — о, как! И необходимости посетить дом Лян…

Первой моей реакцией было…облегчение, по виду мужчин Гу — у них тоже, а вот Чен Юнь…застыла, побледнела и сползла в обморок. Гу-фурен в лице чуть поменялась, но к дочери не пошла — я занималась сестрой с момо Го, ругающейся под нос на изменившуюся первую госпожу.

— Не пойму я, барышня, что с ней…Поспрашивала служанок, что приехали…Много не выпытала, но одно есть: третий-то молодой господин женился недавно! На единственной дочери одного тамошнего богатейшего купца…И не поладили они с нашей-то госпожой, смекаете? — шептала старая служанка мне на ухо. — Так я чего думаю — а не потому ли она и вернулась, и злится теперь на всех?

— Может быть, момо Го…А не говорили ли слуги…про её…здоровье? Знаешь, приступы раздражения, плохой сон, потливость внезапная…

— Откуда знаете, барышня? Обмолвилась одна-то! Злая, говорит, хозяйка стала, порой кричит, всем недовольная, по три раза на дню переодевается, а то вдруг плакать начинает, и все про детей да мужа вспоминает…Дорогой-то переживала, видели…И еще, знаете? Я на неё поглядела вблизи — ну, чисто тетива натянутая! А мой-то как расстроился за хозяина…Ждали же все…И что будет?

— Сейчас, момо, не о том думать надо. Похороны зятя не пропустишь, а как их сестра-то перенесет? Смотри, как обмякла…И срок уже такой…И не пойти нельзя…

— Барышня, Вы уж не отходите от неё тама-то…Я со старой госпожой буду, могу и не доглядеть…И это, может, лекарку-то…Приплатить, да и пусть у нас поживет эти-то дни…

— Отправь завтра к ней, момо Го! Береженого боги берегут!

На похороны мы отправились всей семьей…

Народу — чуть не вся столица отметилась: выражали соболезнования родителям, а на выходе судачили (наши слуги ловили сплетни, а как же!), что младший Лян накануне проигрался вдрызг (его из игорного дома стражи доставили и что-то старшему сказали, отчего тот побледнел и стоял долго молча посреди двора), с отцом ругался — стены дрожали, потом ушел к наложнице, посылал за вином несколько раз… А поутру нашли его на берегу пруда, почему-то голого…и с мечом в руке, наложницу Фан — мертвой в комнате, и тоже…голую, но с открытыми глазами. Страсти какие!

Лян-дарен в траурном зале, затянутом белыми полотнищами и уставленном белыми хризантемами, выглядел… собранным, ни кровинки в лице, но…Вот нет у меня другого слова — собранным, вроде как принявшим случившееся. А Лян-фурен…Накачали ее чем-то, видимо: сидит, в одну точку смотрит, молчит…Гроб зятя закрыт, гроба Лули нет…

Мы подошли, поклонились по очереди, и вдруг эта статуя, свекровь сестры, как проснулась: взревела, на Чен Юнь набросилась и давай за волосы таскать!

— Это все из-за тебя, проклятая девка! Все из-за тебя! Ложись к нему, служи ему на том свете! И детей твоих туда надо отправить…Раз он умер, и вам не жить! Не жить вам, я не позволю… — орала невменяемая тетка, мы оттаскивали от неё сестру, но откуда силы взялись у этой худосочной: вцепилась — не оторвешь!

С трудом оттащили беременную, увели…Но самое странное и страшное, что Лян-старший за время потасовки даже бровью не повел, рукой не двинул — слуги угомонивали сумасшедшую мать покойного, посылающую проклятия нам в спину…И я испугалась не на шутку… «Муж и жена — одна сатана… Кто знает, чего он может дальше выкинуть…»

Дорогой я следила за отрешенной, замкнувшейся сестрой, и росла у меня в душе тревога…Что-то будет…

Роды начались вечером и шли они…трудно. Дун Сяо, своевременно прибывшая в дом, вначале не проявляла сильного беспокойства, а к рассвету…засуетилась.

— Что? Говори! — с акушеркой и вызванным ею лекарем Сюном общалась я: госпожа Гу…не изволили беспокоиться! Мужики сидели в кабинете, бабушку момо Го отвезла в полночь к ней во двор.

— Барышня… У госпожи слишком слабые схватки…Ребенок…может пострадать… Она… понимаете, она…не хочет! Стараться не хочет! Она как во сне…В сознании, да, но…будто бы далеко где-то…И тело не её…

— Что можно и нужно сделать?

— Я…могу…поставить иглы, чтобы усилить родовую деятельность…Но не уверена, что она…выдержит — Дун Сяо дрожала, но была готова рискнуть…А мне предстояло взять ответственность за непростое решение…Мать-то самоустранилась, про мужиков…Они в данном случае бесполезны.

— Она в сознании, говоришь?

— Мне кажется…она чувствует себя ненужной…Она как приговорила себя…Я такое уже видела…Обычно так женщины…нелюбимые в семье или…изнасилованные…себя ведут… Они перестают…хотеть жить, понимаете? — Дун Сяо расплакалась. — Она могла бы родить нормально, срок…достаточный… Пусть чуть раньше… Я бы справилась! Но она…не хочет…

— Дун Сяо, соберись! Что я могу? — меня трясло, натурально колотило, но я…не могла бросить Чен Юнь!!! Пусть к такому меня жизнь и не готовила, я не могу…допустить…

— С ней надо говорить, барышня Гу! Звать, уговаривать…Матери обычно… — «Матери?!!!Будут тебе матери!»

— Сколько еще можно…тянуть?

— Думаю… пол-шиченя, не больше…