Бесконечное землетрясение - Дара Эван

Это беспокоит его, это не беспокоит его. Что есть мораль, если не поведение, которого ты ждешь от других? Теперь он обзавелся картой. Картой и перспективой. Он прячется за длинным сегментом металлического ограждения, очевидно упавшего с путепровода, который когда-то окружал нимбом эту некогда проселочную дорогу. Путепровод исчез, как и все святое.

Он садится, смакует предвкушение — или смятение, — затем раскладывает свое будущее. Бережно, стараясь не порвать, он разворачивает карту и расстилает ее на земле. Бумага с чертежом местности хрустит, подпрыгивает. Он бледнеет от ужаса. Теперь, когда оно совершенно ни к чему, грянуло Q2. Он закрывает глаза, медленно открывает. Итак, ладно. Он справится с Q2. Он будет амортизатором между миром и своим представлением о мире.

Карта ему понятна. Остров в форме зародыша морского конька. Пунктирные границы десяти приходов. Зелень побережий, накаляющаяся до желтого и красного на возвышенностях в середине острова. Тонкие линии рек, змеящиеся в сторону океана. На юго-западной границе красная звезда, торжественно возвещающая о местонахождении Виль-Эмиля, на севере черный кружок поменьше, обозначающий Мажино. Безымянные точки других населенных пунктов. Три или четыре главных озера, Карьеры, заболоченная местность, обозначенная блямбой перекрестной штриховки. Единственное пятно на острове, которое пока не тронуто, символизирует бывший аэропорт.

Он разглаживает карту на зыбкой земле. Потом встает, трепещет, как пламя свечи, оглядывает близлежащие поля. Карта ему не поможет. Ее скругленные формы, правильные линии, абсурдные цвета. Это карикатура, осознает он, еще большая карикатура, чем его собственные мысли. Неопределенность карты и отсутствие подробностей будут стоить ему много часов, миль, невосполнимой энергии. Он будет пытаться соотносить свои передвижения с фикцией, потом придется компенсировать доверие к фикции. Вычисление несостыковок в конце концов станет неосуществимым. Нестерпимым. Он не увидит того, что видит на карте. Увидит то, чего не видит.

Он снова садится на бьющуюся в судорогах землю, наблюдает, как бумага надувается и расправляется, напоминая медузу. К груди приливает отчаяние. Правой рукой он дубасит себя по бедру. Остров крохотный-прекрохотный, ничтожный грошик в бесцельной ставке времени. Неведомый целой планете людей, кроме тех, кто выброшены на здешний берег и мечтают ничего о нем не знать. Но все же слишком большой, чтобы он мог надеяться когда-либо обойти его целиком. Даже в хорошей обуви он способен пройти, вероятно, лишь мизерную его часть. И он сам на карте, которой принужден пользоваться, был бы микроскопическим, не стоящим траты чернил. Пылинкой, повисшей в солнечном луче.

Огромная часть острова покрыта горами, труднодоступна. Что, если оазис устойчивости там? Велика вероятность, что оазис устойчивости высоко в горах, максимально удаленный от источников земных вибраций. Над пылью, вдалеке от топота ног, словесных расправ. Но где бы ни находилось это место, если когда-нибудь он окажется рядом, он его учует. Почувствует. Тряска ослабнет. Шум стихнет. Энергия, потерянная землей, соберется у его ног, и он будет ступать твердо — твердо вперед. Со своей никчемной картой, единственным своим проводником.

Он вынимает из нагрудной сумки шариковую ручку, разглаживает карту, расчерчивает ее на квадраты. Проводит шесть линий с запада на восток, пишет под каждой буквы: А, В, С и так до F. Потом добавляет четыре линии с севера на юг, нумерует по порядку. Он видит, что начерченные им линии неровные, небрежные. Одна из них вихляет так беспомощно, что он рисует рядом другую, более прямую, чтобы закончить квадрат. И все же сгибы на бумаге карты острые, прямоугольные, беспощадные.

— Ты такой рассудительный.

Он сидел за столом в той серой забытой кухне, и он смотрел на нее снизу вверх. Она немного помолчала.

— Ты так веришь в здравый смысл, — сказала мать потом.

Он опустил глаза и помешал утреннюю овсянку.

— Это значит, что я вовсе не рассудительный.

Она глянула на него и улыбнулась. Отхлебнула чай.

— Что ж, — сказала она. — Разумно. — И снова принялась с ненавистью мыть кастрюлю. — Два балла, малец, — сказала она. Снова подняла глаза и улыбнулась.

— Один мне и один тебе, — уточнил он.

Он складывает карту и убирает в нагрудную сумку. Он встает, натиск Q2 почти сбивает его с ног. Он подпрыгивает на одной ноге, ставит на землю другую, восстанавливает равновесие. Думает о следующих шагах. На острове найдутся другие распределители. Новые шансы на работу. Особнякам всегда нужны камни для опорных стенок. Есть вода для питья, для стирки. Прорехи в земле, куда поместится его тело. Он будет спать там, где будет спать, есть, когда будет есть. Падать, когда и где будет падать. На такую систему можно положиться. На систему, которая станет пришпоривать, бесконечно пришпоривать его, чтобы он нашел свой оазис устойчивости.

Он возьмет курс на бывший аэропорт, квадрат В4 на карте. Это, рассуждает он, повысит его шансы. Возможно, аэропорт построили, повинуясь безотчетному знанию, инстинктивному предвиденью, что эта равнина обладает устойчивостью, так же как по всей Англии возведены церкви на местах языческих культовых сооружений. Первые люди на острове, видимо, отзывались на токи этой земли, чувствовали ее. Аэропорт на севере. Предварительно он пройдет мимо распределителя. Запасется провизией. Снова посмотрит на распределитель, прежде чем тот отойдет в прошлое. Опять же возможность купить лучшие опорки. Подходящую по размеру пару. Он отклоняет собственное предложение. Нужно беречь ресурсы.

Приготовиться к? Приготовления невозможны. Предсказуемость потеряла свою предсказуемость. Теперь вопрос только в продолжительности. Может ли недуг острова продолжаться вечно? Физические законы никто не отменял. Действие и реакция. Толчок и вектор. Инерция, сопротивление, разложение. Как мир смог так замерзнуть, что его настолько сильно знобит? Они в тропиках, здесь достаточно тепло, чтобы удовлетворить Матисса, даже Гогена. Для многих это определение рая. Он не видел ни одного объявления на информационном стенде и ни единого граффити, говорящего об источниках трагедии, даже диких предположений. Ресурсодобыча, уплотнительная застройка. Геологическая инволюция, понижение уровня грунтовых вод. Перенаселение. Сговор корпораций. Аферы в колониях. Падение рождаемости, ведущее к сокращению налоговой базы, ведущее к решениям расчистить землю. Божье соизволение. Никто не знает. Все дрожит. Ноги у него сильные.

На следующее утро он встает не спавши и выходит. Снаряженный рюкзаком и нагрудной сумкой, с шишковатыми от защитных накладок суставами, он ступает, ковыляет, ступает, ковыляет в сторону распределителя. Вокруг него разгорается светоч дня. Он убрал карту в широкий карман, прилегающий к груди, сложив тонкую бумагу только раз. Он не забыл. Карта неверная, несостоятельная, противоречивая, абсурдная. Так же как, осознает он, его поношения в ее адрес.

Он входит в распределитель, бродит по проходам, собирает провизию. Гуавы, горох, плантаны, маниок на будущее, когда он сможет разжечь огонь. Впервые он покупает мясо, бекон местного производства толщиной с протектор шины. Он смотрит на прилавок с куриными яйцами, утонувшими в гнездах из кедровых иголок, по восемьдесят флоринов каждое. Но сейчас его еще меньше обычного соблазняет мысль купить одно из них. Хотя когда-то он представлял, как проковыривает крошечную дырочку в белой скорлупе и выпивает полезный белок.

Потом он выходит. Двенадцать минут изнурительной ходьбы, и перед ним открывается простор. Коричневая земля, зеленые ручейки травы, оставшиеся возле города. Бледные потроха сломанных деревьев. Темно-коричневые пальмы и карапиты, кивающие вдали. Разбросанные повсюду, прячущиеся в тени мужчины, женщины, парни, девушки. Спотыкающиеся на поверхности земли, группами или в одиночку. Многие, большинство, тащат мешки.