Бесконечное землетрясение - Дара Эван

Он приближается к кругу, прочищает горло. Потом пинает землю. Дважды. И еще раз. Несколько человек поворачиваются. Он сгибается, как горбун, стучит по своей выгнутой спине.

РАБОТА, — говорит он хриплым голосом. — ГДЕ?

Мужчина в совершенно прохудившемся пальто поднимает руку, щелкает пальцами. Все остальные отворачиваются назад. Компания продолжает тереться плечами и шмыгать.

Он выпрямляется, трясет верхней частью тела. Смотрит в указанном направлении. Там царит обычное разорение. Встает, ковыляет в ту сторону.

Когда после тридцатиминутной тяжелой ходьбы вдалеке появляется сетчатое ограждение, сердце падает. Тень в его душе перекликается с тенями, которые он видит впереди. Особняки. Источник работы. Иначе говоря, единственная работа, куда его могли направить.

В этой группе только четыре дома. Все предсказуемо похожи. Многоскатные крыши, лжетюдоровский стиль, мерцающие окна, вдовьи площадки на самом верху. Лужайки, ровные, как поверхность озера до беды, прямые углы. Жильцов не видно, но осоловелые мужчины топчутся, потея, не обращая внимания на омерзительное поведение своих волос, у охраняемого периметра территории.

Но есть разница. Все дома имеют опорные стенки, но нет никакого движения вокруг них. Никто не забирается наверх, не водружает камни на другие камни, не соскальзывает к земле. Никто не стоит у поручня, господствуя над хлипким столом с кассой. Темные ступенчатые контрфорсы кажутся законченными. Неколебимо прочными. Вблизи особняков вообще нет людей.

Это должно было когда-то случиться. Работы больше нет.

Потерянный, не зная, что делать, он смешивается с людьми, ждущими у металлической ограды. Пятнадцать, двадцать мужчин с клочковатыми бородами. Многие фыркают, отхаркиваются, никто не разговаривает. Он не решается обременять их вопросами. Они смотрят в землю, встают на ноги, смотрят в землю. Мстительно пинают ее, когда у них есть для этого силы. Когда им снова нужно отлупцевать самих себя тщетностью. Поблизости закрытые ворога забора. Один охранник стоит рядом с ними.

Он тесными кругами обходит территорию, черпает некоторое утешение в присутствии других мужчин. Размышляет, бичуют ли они свой мозг мечтами о будущих трудовых возможностях. Ринутся ли они к этим возможностям впереди него.

Потом что-то меняется. Новые звуки. Из ближайшего особняка доносятся треск, приглушенный рокот. Мужчины вокруг него начинают двигаться. Поднимают глаза, поворачиваются. Он слышит, как они дышат открытыми ртами.

Все идут к ограде. Он присоединяется. Его неустанно толкают соседи, но он видит особняк. Возле ухоженного строения все спокойно. Потом еще звуки. Отпирается засов. С хрустом, словно она была приклеена к проему, открывается деревянная дверь. Мужчины вокруг него мелко топчутся на месте, шмыгают носами. Горловые звуки вырываются в воздух, поднимаются, смешиваются с людским белым шумом. Дверь зевает, и из темноты особняка появляются два человека в похожих на ливрею нарядах. Все ждущие снаружи забора отворачиваются. Смотрят вдаль или в пыльную землю. Он отворачивается тоже. Привлекать внимание все еще опасно.

Звуки не смолкают. Разговоры, шепоты, шаги, шарканье ног не видимых им людей. Потом другие неузнаваемые звуки — трение по дереву, скрип, — сопровождаемые кряхтением и хриплыми выдохами. Ворота ограждения начинают скрежетать, их металл гремит. Мужчины снаружи поворачиваются к ним. Он решает, что вправе сделать то же самое.

На лужайке перед особняком стоит паланкин. Прямоугольная кабина крепится к более широкой прямоугольной раме, из которой торчат длинные круглые палки. Все выкрашено в кроваво-красный цвет. Кузов имеет окна со всех четырех сторон. Внутри него виден изогнутый верх кресла. Спереди на дверце кузова, украшенной белой филигранью, красуется большая медная ручка в форме прописной S.

Четверо мужчин в красных жилетах стоят позади носилок. Человечек пониже в коричневой униформе ходит вокруг них, широко расставив руки. Мужчина наклоняется, осматривает всю штуковину сверху донизу. Носилки большие, как автомобиль, гремят не сильно. Издают только разнообразные скрипы.

Он стоит, слившись с толпой черных от сажи людей возле ограждения. Время от времени из-за сотрясений земли его толкают локтем или плечом. Мужчины вокруг него дышат тяжело, клонятся в направлении особняка, вцепляются пальцами в металлические звенья сетчатого забора. Слизывают грязь с блестящих губ. Он не понимает, на что смотрит. Он понимает это хорошо.

С другой стороны забора человек в коричневой униформе смотрит на особняк, кивает. Через несколько секунд из черной двери дома появляются еще четыре человека, одного несут трое других. Двое поддерживают свою ношу за бедра, один двумя руками оберегает поясницу господина. Ноги трех носильщиков шлепают и неловко торопливо переступают, они стараются не дергать руками из-за земных сдвигов. Человек, которого несут, плывет. На нем бежевые походные ботинки, глаженые джинсовые брюки, отутюженная белая рубашка с воротником на пуговицах. Гладко зачесанные назад каштановые волосы, чисто выбритое лицо. Яркое, даже сияющее. Каппа чистая.

Носильщики забираются на платформу. Мужчина в коричневом открывает дверь кузова. Господина поднимают за подмышки и переносят на сиденье кузова. Если там и есть ремень безопасности, он его не пристегивает. Носильщики разбегаются в стороны, дверь закрывается, обувь стучит по деревянной платформе.

Стоя возле кузова, человек в коричневом поднимает руку, крутит кистью, давая знак, что можно двигаться. Мужчины, ждущие снаружи забора, кидаются к закрытым носилкам.

Ему везет. Маленький и проворный, он добирается туда вовремя, чтобы, присев на колено, сунув пальцы в подстриженную траву, схватить одну из поддерживающих жердей позади портшеза. Как по волшебству, никто не пытается оттолкнуть его, отобрать конец палки. Может, она заразная? Как бы то ни было, он условно заявляет, что позиция принадлежит ему.

Он остается коленопреклоненным, смотрит на собравшееся вокруг войнство. От каждого угла платформы исходят, как лучи от нимба святого, две жерди, плюс по одной торчит с боков. Таким образом, носильщиков десять. Десять, несущих одного. Хотя он знает, что опаленные грязью мужчины, с досадой отваливающиеся от паланкина, жалеют, что это число слишком мало.

ВЗЯЛИ, — командует человек в коричневом. — ПОДНЯЛИ!

Быстрый вдох, и рабочие поднимают портшез, ставят на плечи. В первые мгновения все гнутся в три погибели, потом наконец им удается выпрямиться. Он принимает тяжесть перекладины на ключицу, но он меньше ростом, чем остальные, и потому опасается, что кузов будет крениться и ему придется тащить больший груз. Одной рукой он вынимает из рюкзака тюрбан, быстро опускается на колени, подкладывает мягкий головной убор под лежащую на плече жердь. Так лучше. Легче сбалансировать вес. Он постоит за себя. Хотя паланкин тяжелее.

Носильщики топчутся на месте, по возможности сглаживая колебания. Приглушают свое оханье, проглатывают его. С его обремененного плеча жгучая боль и растяжение переносятся на шею, левое колено сдавливается и хрустит. Через минуту, две — он рад, что не может свериться с часами, — он слышит шарканье ног по траве. Мужчины издают «хрфс». Потом раздается топот, и его с другими рабочими резко прижимает к земле. Паланкин становится тяжелее — значительно. Сообща, но каждый по отдельности носильщики сгибают колени, с усилием разгибают их и обретают шаткую устойчивость.

На платформу что-то нагрузили. Он не видит, что именно. Человек в отглаженной джинсе любит путешествовать с комфортом.

ГОТОВО, — говорит вожак в коричневом. — ВПЕРЕД.

Они выдвигаются в теплое утро. Поначалу носильщики ступают осторожно, постепенно, нестройно топая, все подстраиваются идти в ногу, и ритм становится равномерным. После небольшого поворота мужчины выносят паланкин через ворота за территорию особняков. Он не знает, куда они идут. И далеко ли. Сколько времени это займет. Зато знает, что не спросил по поводу оплаты и никаких вопросов задавать не станет.