Бесконечное землетрясение - Дара Эван

Быстрым движением запястья Пласидо подбрасывает ножи вверх — раз, раз, раз. Клинки искрятся на солнце и угрожающе пронзают воздух. Затем, взлетев к высшей точке, замедляются, снова набирают скорость и резко падают. Невероятным образом Пласидо ловит все три за рукоятки и снова подбрасывает их, не колеблясь ни секунды подвергнуть себя риску. Присутствующие разражаются благоговейными ахами и восклицаниями, потом внезапно замолкают. Пласидо нельзя отвлекать.

Жонглер бросает кинжалы вверх еще двумя петлями, высокими острыми параболами. А потом начинает вращаться. Запустив в воздух клинки, Пласидо оборачивается вокруг себя на месте — из-под кроссовок брызжет земля, перо на шляпе крутится, — затем снова поворачивается лицом к публике, чтобы продемонстрировать рискованный, ужасающий трюк — поймать кинжалы. Один — потом два — потом три. Люди ошеломлены. Никто не в силах сдержать изумленных вздохов. Но Пласидо продолжает. Он делает бросок и поворачивается вокруг два, потом три, потом четыре раза, каждый оборот более впечатляющий, чем предыдущий, — просто потому, что они происходят, потому, что они совершаются. После этого Пласидо мгновение отдыхает, вбирает в себя воздух. Потом буквально творит еще одно мгновение напряженного ожидания. После этой тяжелой тишины Пласидо смотрит в землю, поднимает глаза вверх — и посылает один из кинжалов очень, чрезвычайно, неправдоподобно высоко в небо. Изящный и гладкий, искрящийся белыми солнечными лучами, клинок взмывает на тридцать, сорок футов или больше.

Объятые ужасом зрители инстинктивно подаются назад. И потом снова изумленные возгласы — и тут Пласидо устремляется в толпу, и находит его, его стоящим во втором ряду, и предлагает ему подержать два оставшихся кинжала. На мгновение он пятится, затем берется за теплые рукоятки. Эйфория взлетает на такую же высоту, как и нож.

Пласидо бежит обратно в центр площадки, делает полуприсед, ждет несколько секунд, потом легко ловит последний кинжал, когда тот завершает свой полет к земле, схожий с падением мертвой птицы. Его рука хватает нож и вместе с ним опускается, останавливаясь, когда деревянная рукоятка касается земли. Красивое лезвие торчит вверх, сверкая чистым серебром. Пласидо держит так кинжал секунда за секундой. Он не дрожит.

Молчание в толпе. Пласидо не двигается. Когда он наконец выпрямляется и улыбается, публика взрывается ответным ревом небывалой силы. Горловые крики, и дружное одобрение, и топот ног, сотрясающий землю чуть ли не наравне с Q2. Через минуту собравшиеся проталкиваются мимо него и затопляют площадку, отставляя его стоять с двумя кинжалами в руках, похожими на шпили на крыше особняка.

Он смотрит на столпотворение очарованных людей. Кишащих, ликующих, с поднятыми руками. Благодарность. Он видит, как Пласидо, столь разительно отличающийся от других, уподобил своих поклонников себе. Для этих людей в этот момент землетрясения не существует.

Через некоторое время он слышит звон монет, падающих в чайник Пласидо. Это приятная музыка, бренчащий перезвон, бодрая пиликающая капель. Он открывает нагрудную сумку, находит несколько монет. Проталкивается вперед, мимо идущих навстречу людей, уже вознаградивших жонглера, видит, как патлатый человек в забрызганном грязью сером пальто падает на землю и хватает чайник. Что? Мужчина обнимает сосуд, разворачивается на месте, начинает уползать.

Убийственный, вероломный, предательский поступок. Украсть заработок Пласидо. Но он такого не допустит, он даст отпор. У него в руках два кинжала: с их помощью он остановит кражу. Он бросается к преступнику, замирает, увидев, как тот вытаскивает из кармана витой шнур длиной в фут. Потом мужчина продевает концы шнура в дырочки с двух сторон на верхнем ободе чайника, мастеря ручку, которой до этого сосуд был лишен.

Он сует оба кинжала в левую подмышку, ждет, пока сидящий на земле человек закончит связывать концы шнура. Когда мужчина уползает прочь, оставив чайник, он выступает вперед. Чайник вибрирует от подземных толчков, монеты тихо бренькают, и он хочет убедиться, что его флорины не упадут мимо. Он наклоняется к сосуду.

— О, нет-нет, — слышит он строгий голос.

Он поворачивается и видит Пласидо, который направляется к нему от толпы поклонников.

— Не может быть и речи! — говорит Пласидо и останавливается прямо возле него. — Ты уже внес свою лепту, мастер кинжалов. Не надо монет. — Пласидо улыбается ему. — Это я должен заплатить тебе.

Он замолкает, улыбается в ответ, отдает кинжалы Пласидо.

СПАСИБО, — говорит он.

Пласидо не отводит от него взгляда.

— Наоборот, тебе спасибо, — говорит он. — Пласидо держит кинжалы за кончики лезвий, прижимая к бедру. Таким образом они никого не поранят. — Как у тебя дела сегодня, Сэм?

Он смотрит на Пласидо.

ПОНРАВИЛОСЬ, — говорит он.

— Ну, — говорит Пласидо, — делаем что можем. — Пласидо улыбается, чуть поводит рукой, возвращается к ждущим его людям.

Он не знает, что делать. Он все равно хочет оставить флорины. Потирает пальцами ребристые края монет. Улыбается, довольный проявленным к нему вниманием.

Потом Пласидо возвращается.

— Слушай, Сэм, — теперь с серьезным видом говорит он. — Хочу с тобой кое-что обсудить.

Он смотрит на Пласидо. Вспоминает о своей животной вони, усиленной перемещением владельца особняка в паланкине. Слегка пятится.

— Знаешь, если тебе удобно, — говорит Пласидо, — ну, если ты не занят, можем мы встретиться здесь минут через двадцать — двадцать пять? К тому времени я уже должен закруглиться. Ладно? Тогда увидимся.

Немного отойдя от импровизированного парка, он закатывает рукав, смотрит на часы. Они по-прежнему ходят. Стрелки по-прежнему крутятся, показывают правильное время. Если они продолжат работать еще двадцать минут, он снова увидит Пласидо.

Он забредает на территорию неопределенного назначения, когда-то промышленную, теперь не подлежащую идентификации. Разрушенные остатки офисных зданий, кирпичи с отбитыми углами, куски штукатурки, несколько фрагментов витых лестниц, напоминающих расшатанные ДНК. Небесно-голубое основание кулера, опрокинутое, текущее проводами. Пустые места, некогда используемые для чего-то — вероятно, для парковки, вон, кажется, тормозные следы. Тревожная пыль. Месяцами он мечтал воспарить над всем таким. Идти-идти и мягко вознестись над безымянными местностями, полями, людьми-мертвецами, руинами. Сейчас он ловит себя на том, что думает об Антее. Борце из древнегреческих мифов. Антея нельзя было одолеть в борьбе, пока он стоял ногами на земле. Она была источником его силы. Одна нога на земле, и он становился непобедимым.

Возможно, землетрясение оказывает такое же влияние на него. Непрерывно возвращая его к максимальной связи с землей. Вопреки его инстинктам, несмотря на нещадную самомуштровку, остров пытается наделить его силой. Несомненно, сейчас он сильнее. И где еще он познал так много, как лежа на земле. В соприкосновении с грубой почвой. Ее структурой, ее переменчивостью, но и нескончаемой прочностью. Сверху можно видеть абстракции. Находясь на земле, ты изучаешь частности. А через частности постигаешь все на свете. Основополагающее сопряжение. Учись на частностях, черпай ненависть из абстракции. Эта мысль — абстракция, с которой он может смириться.

Остается четырнадцать минут. Он думает об исходящем от него зловонии, хотя сам его не чувствует. Об отталкивающем смрадном духе. У него есть время постирать, избавиться от отягощающих дивидендов работы на обитателей особняков. Он найдет правительственный фонтан. Обычно они расположены в общественных или псевдообщественных местах. Он не видел жандармов.

Он думает о человеке, который говорил об оазисе устойчивости, грязнолицем парне, месившем самого себя в чистой озерной воде. Наверно, недели прошли с тех пор. Был ли он на самом деле? Существовал ли этот человек выдра? Существовал. Но, возможно, он не был мудрецом. Возможно, оазис устойчивости не один. Около аэропорта он говорил себе, что не нашел оазиса устойчивости. Но это не означает, что таких мест не может быть несколько. Конечно, это никак нельзя доказать. Но если наличия чего-то нельзя доказать, нельзя доказать и отсутствия этого.