Сложные люди. Все время кто-нибудь подросток - Колина Елена

– А серый волк нас не найдёт? Не достанет? – выходя из дома, спросила Клара, и доверчиво объяснила: – Понимаешь, у него все-таки большие зубы.

– Не бойся, не достанет, если что, я ему как дам, – твёрдо сказала Берта.

На Владимирском их ждала машина. Их довезли до Финляндского вокзала, отвели на эвакопункт. Там Берта сдала их карточки и получила один килограмм хлеба в дорогу. «Мы спаслись», – подумала Берта. Она спасена, и спасена Клара. Что подумала Клара, неизвестно. У ребёнка, которого спасают, мысли короткие и конкретные. Скорей всего, она подумала: «Хлеб».

На поезде доехали до станции Борисова Грива (по дороге Берта придумала для Клары целую историю о Борисе и его волшебной гриве, которая переносит всех в безопасное место), от станции ехали на машинах до пристани. Девочкам не повезло: они не доехали до пристани, их машина сломалась, – дальше сами.

Пристань недалеко, но дорога не была лёгкой: Берта слабая, Клара слабая, Клара к тому же нервничала – «Жозефина устала», «Жозефина хочет пить», «Жозефина хочет писать», хотя это она устала, она хотела то пить, то писать. Два раза останавливались, Берта разматывала на Кларе платки, расстёгивала пуговицы, затем застёгивала пуговицы, заматывала платки… А когда Берта на секунду отвлекалась, выпустила Клару из вида, Клара вытащила Жозефину из своего узла, – «Жозефине грустно». …Клара хотела то пить, то писать, Жозефину засовывали обратно в узелок. На корабль они опоздали.

На корабль опоздали.

– Это наш военный кораблик плывёт? А почему он плывёт от нас? – спросила Клара.

Замотанные в платки, с чемоданом и узлами, стояли, смотрели, как уплывает корабль… без них.

Прежде, в мирной жизни, Берта, бывало, опаздывала на трамвай, это было досадно, но и только – ушёл этот, придёт следующий. Даже опоздать на поезд не было бы так страшно, в самом движении по земле заложена идея, что придёт следующий. Но видеть, как всё больше и больше воды между ними и кораблём, – это неотвратимость, невозможность, отчаяние: Господи, уплывает, уплывает без них!

Конечно, только Берта смотрела с ужасом, Клара смотрела бездумно или думала, какой долгий предстоит обратный путь в комнату на Владимирском. Берта сказала без упрёка, констатируя факт: «Если бы ты не захотела писать, мы бы успели». Спустя мгновенье сказала: «Стой тут, замри, никуда не отходи» – и побежала искать взрослых, просить помощи.

И вот удача: вслед за кораблём поплывёт баржа. Должно быть, кто-то взрослый Берту пожалел, уж больно она была растерянная, девочка, с узлом за спиной… кто-то взрослый сказал: «Поплывёте на барже?» Берта знала, что баржа хуже, чем военный корабль, плыть на барже опасно, баржу могут запросто потопить. Баржа – ненадёжно. Отец велел – только на корабле, и договорённость была такая – вывезти девочек на корабле.

Трудно ли было Берте принять решение – плыть или вернуться домой? Совсем не трудно. Ни минуты не думала, не сомневалась, не взвешивала риски и не вспомнила, что отец велел: «Только не на барже, только на корабле».

Девочек посадили на баржу, и они поплыли от смерти к жизни. Баржа плыла вслед за «военным корабликом», Берта с Кларусей смотрели по сторонам и вперёд, по сторонам – берег, впереди – «военный кораблик». Военный корабль разбомбили у них на глазах.

Когда раздался взрыв, запылал корабль, Берта вскрикнула «ой, мамочки!», обхватила руками Клару, уткнула себе в колени – не смотри!

– Что это? Серый волк? – из колен пискнула Клара.

Это… это… что сказать? Волшебный взрыв? Волшебный огонь? Серый волк? Это бомба.

– Это не бомба, это Серый волк рычит, Кларуся.

Военный корабль разбомбили и… И всё, баржа поплыла дальше. Тем, кто на барже, – жизнь, а тем, кто на военном кораблике, – нет.

Здесь не хочется говорить о чуде, ведь для тех, кто радовался, успел на тот корабль, это не было чудом. Но можно сказать – «судьба»: если бы Клара не захотела писать, не была бы обмотана платками, если бы Жозефине не стало грустно, девочки погибли бы. Успели бы, погрузились со своим чемоданом и узлами – и погибли бы под бомбами, и Жозефину унесло бы на дно Ладожского озера, и красную шапочку. Но судьба решила иначе: Клара захотела писать, Жозефине стало грустно, и они на ненадёжной барже уплыли к жизни.

Словарь неиспользуемых, неуместных и отчасти непонятных в то время слов и понятий

проблемы подросткового возраста

поиск идентичности

физические и эмоциональные изменения, влияющие на формирование личности

неуверенность в себе, колебания настроения от эйфории до глубокой грусти

низкая самооценка, тревожность, депрессия, агрессивное поведение

конфликты с родителями, желание автономии

помочь подростку почувствовать себя понятым и принятым, выстроить доверительные отношения со взрослыми

поддержка профессионального психолога, чтобы с оптимизмом и силой преодолевать проблемы

…Берта забыла.

Забыла? Или не хотела помнить? Или помнила, но не хотела говорить? Никогда – ни слова – о двух страшных зимах, бомбёжках, холоде, голоде, карточках. Блокада – это фигура умолчания. Но ведь не говорить, не вспоминать означает отказаться от части своей биографии, сказать себе: «Не хочу, чтобы это со мной было». Должно быть, она этого и хотела – вытеснить всё это в подсознание навсегда, чтобы перестало быть. Если помнить, как, обнимая лежащую на кровати слабеющую Клару, говорила: «Кларуся, танцуй, танцуй!», – чтобы она пошевелила пальчиками, если помнить, как лежала на снегу у Аничкова моста и думала: «Засну, умру, а Кларуся будет звать…» – то как жить?

Но вытеснить не означает уничтожить. Ничто не пропадает бесследно, прошлое прорастёт, пробьётся в нормальную жизнь, как травинка сквозь кирпичную кладку… Подросток Берта осталась одна с ребёнком… звучит, как будто она взрослая женщина, мать… На подростковое непонимание, что происходит с тобой, обрушилось непонимание, что происходит с миром, но нельзя быть подростком, нужно выжить и спасти ребёнка… Так что же, Берта никогда не была подростком? Но тогда почему ее дочка Соня с детства причёсывается сама?

Берта осталась одна с ребёнком… звучит, как будто она взрослая женщина, мать… Но она была подростком. На подростковое непонимание, что происходит с ней, обрушилось непонимание, что происходит с миром, но ей нельзя было быть подростком, нужно было выжить и спасти ребёнка…

Мнимый подросток

Мне семь лет, я самый плохой человек на свете.

Я украла резинового утёнка. Одна девочка принесла утёнка из дома. Утёнок был жёлтый, тёплый, весёлый. Я хотела, чтобы у меня дома было тепло и весело. Обещала себе назавтра утёнка вернуть. Честное слово, я хотела назавтра утёнка вернуть!

…Городок был серый… Это был даже не городок, а «посёлок городского типа» при строящемся заводе, главным в жизни городка был завод. У Сониной колыбели, как положено, собрались феи и, прежде чем одарить ее своими дарами, заспорили: как считать, Соня – из этого маленького уральского городка или из Ленинграда? Сонины родители, окончив институты, приехали из Ленинграда на Урал строить завод, папа инженер-строитель, мама с ним, врач, акушер-гинеколог, в городке ведь будут рождаться дети. Решили, что Соня хоть и появилась на свет в маленьком уральском городке, всё же немного «из Ленинграда», ведь ее мама девочкой пережила блокаду, значит, и на Соне есть этот отсвет «из Ленинграда», знак беды, гордости и почёта.

Придя к консенсусу, феи одарили Соню, – и очень щедро! Первая подарила красоту – пусть девочка ни на кого не будет похожа, ни на уральскую девочку, ни на бледную ленинградскую, пусть будет как цыганка-молдаванка, редкой для этих широт красоты: черные кудри, румянец, пухлые губы, глазищи с длинными черными ресницами… И да, ко всему этому – щеки, пока маленькая, пусть будет как… как иллюстрация из знаменитой книги «О вкусной и здоровой пище».