Сложные люди. Все время кто-нибудь подросток - Колина Елена

Вторая фея подарила ум, и не какой-то заурядный, а мощный логический ум, способный любое знание разложить по полочкам, с таким умом и сообразительностью девочка сможет преуспеть в любых науках… Тем более что третья фея подарила невероятное трудолюбие, так и сказала: «Эта девочка не остановится, пока не доделает». Феи одарили Соню как мало кого, но всё же ум и красота не оригинальный подарок, а вот четвертая фея выбрала интересный ход: девочка сама сможет сделать выбор, быть ли ей сильной, иметь ли характер твёрдый как алмаз, или быть слабой. Захочет – возьмёт силу духа, как пирожок с полки, не захочет – не возьмёт.

Папа строил завод, мама лечила, Соня росла. К семи годам Соня была уже совершенно самостоятельной личностью, отдельным человеком: сама собиралась в школу, одевалась, причёсывалась (с раннего детства Соня сама водила расчёской по черным кудрям), после школы отправлялась в музыкальную школу и вечером одна возвращалась домой.

Городок был серый, летом пыльный, зимой снежный, искрящийся снегом, но всё равно серый. В сером городке… в сером-сером городе по серой-серой улице шла девочка – красотка нездешнего вида, большеглазая, чернобровая, кудрявая, румяная, как с картинки, цыганка-молдаванка, а уж щеки у нее… румяные щеки были ее достоянием. А за ней шёл серый человек.

Вечером окраинные улицы городка темны и пусты. Когда Соня шла в музыкальную школу, было еще светло, а когда возвращалась домой, было темно, и улица, как все улочки городка, была темной и безлюдной. В темноте за каждым кустом прятался… ну, кто-то страшный… волк. Чтобы не бояться, Соня громко пела: дома петь не хотелось, мама говорила, что у нее не настолько хороший голос, чтобы петь на людях. Украденный утёнок уютно пригрелся в кармане пальто, Соня в такт нажимала на утёнка – «пик-пик», и почти кричала: «Я хату покинул, пик-пик, пошёл воевать, чтоб землю в Гренаде, пик-пик…», и на «пик-пик» ощутила чьи-то руки на шее. Она и не слышала, как он к ней подошёл, – слишком громко пела.

Поджидал ли он именно Соню, следил ли за ней? Выбрал ли он Соню заранее, выделив из стайки девочек самую яркую, самую красивую, или ему просто повезло увидеть на пустой темной улице маленькую одинокую девочку с нотной папкой?

Он схватил Соню за руку и потащил за собой по дороге. Он волок ее по дороге, а она думала – утёнок! Это наказание! Ее наказывают за кражу утёнка.

Соня не закричала, но если бы и закричала? Это ее не спасло бы: на пустой улице они были вдвоём, он и Соня. Он затащил ее в подвал. Был ли подвал присмотрен им заранее или это был случайный подвал?.. Почему вообще на улице был открытый подвал?!

Семилетняя Соня могла быть изнасилована и убита в этом подвале. Могла бы, но ее хранила судьба. Он ничего с ней не сделал, только с собой. Расстегнул свое пальто, расстегнул пальто на Соне, прижал Соню к себе… Соня не поняла, сколько времени прошло, прежде чем он отпустил ее. Когда он исчез, растворился в темноте, Соня встрепенулась – от пережитого ужаса все ее мысли слиплись в ком, но одна мысль выскочила как рефлекс – она же опоздает домой! Ей нельзя опаздывать. Мама на работе, папа на работе. Когда мама придет с работы, она должна быть дома.

Жизнь была построена на соблюдении правил. У каждого человека есть чёткие обязанности: Соня должна вовремя прийти из школы, поесть, оставить кухню идеально чистой, сделать уроки. Мама работает, слова «мама на работе» самые главные на свете. Сонина мама, Берта, – единственный акушер-гинеколог на городок и окрестные посёлки. Ее называли «наш доктор», без имени, – все знали, о ком идёт речь. Она днём в больнице и вечером в больнице, а ночью… ночью она может быть дома, а может и не быть. Ее будят звонком: «У нас сложные роды», или «Поднялась температура», или «Неправильное прилежание», «Что-то пошло не так» – и она убегает в больницу. Берта была необычным врачом. В то время с беременными и женщинами в родах, когда человек чувствует себя максимально испуганным, беззащитным, беспомощным, было принято быть грубыми: «терпи, сама виновата», такая была концепция. Хорошая слава тоже разносится быстро, не только дурная, и весь район знал, что Берта заботится о роженицах «как родная мать»… как родная мать, как родная мать.

Соня бывала в больнице, слышала, как ласково мама разговаривает со своими пациентками: «Девочка, нужно потерпеть» или «Постарайся, девочка, всё будет хорошо». Видела, как уходят домой с детьми, кулёчками в розовых или голубых лентах, и говорят ее маме: «Вы спасли нас», «Если бы не вы…», «Дай вам бог…», «Земной вам поклон». Домой тоже приходят сказать спасибо, но это чаще мужчины. Соня говорит им: «Мамы нет дома, она в больнице», они отвечают: «Дай ей бог…», или «Твоя мама – врач с большой буквы», или «Твоя мама – настоящий человек», или не знают, что сказать, молча смотрят, и из глаз льётся благодарность. Мама живёт, чтобы помогать людям: принимать роды, лечить от бесплодия, вылечить от бесплодия и принять роды. А Соня пока просто живёт. Она живёт сама, как отдельный человек. Станет настоящим человеком, когда вырастет. И еще… Когда она вырастет и будет рожать, мама скажет ей ласково: «Потерпи, девочка».

Соня была идеальным ребёнком, умным, красивым, послушным, и ужасной вруньей. Врала она не как обычно врут дети, скрывая двойку или разбитую банку варенья, она врала изобретательно, виртуозно, – и непонятно зачем, с какой для себя выгодой. Последнее Сонино вранье было такое: учительница попросила Соню узнать у папы, сможет ли он дать автобус (а Сонин папа к тому времени из молодого специалиста стал почти самым главным начальником на заводе), чтобы Сонин класс отвезли на экскурсию в соседний город. На следующий день Соня, честно смотря на учительницу своими черными глазищами, сказала: «Я спросила, папа сказал, что даст автобус». Учительница и не сомневалась – Сонин папа много помогал школе и не раз организовывал экскурсии. В назначенный день весь класс дисциплинированно стоял у школы, Соня кротко ожидала автобуса со всеми, можно сказать, стояла, где врала. Сонин папа, ответственный и обязательный, пришёл бы в ужас, узнав, что пока он, не подозревая о Сониной неблагонадёжности, руководит заводом, класс во главе с учительницей напрасно ждёт автобуса… который он якобы обещал дать.

Сейчас Соню отвели бы к психологу, психолог сказал бы: «Ребёнок выстраивает независимый тип привязанности», но в те простодушные времена и поступили простодушно – удивились. Соню уличили, добились признания, пристыдили, наказали, и в школе, и дома. Никто не задался вопросом – а, собственно, зачем? Зачем она соврала? Ну, правда Соня и не призналась бы – разве легко сказать вслух: «Хочу, чтобы папа был только мой и мама только моя, не хочу, чтобы они были всех, мне самой их мало». Резонное желание, если подумать… Никого не интересовало, почему румяная щекастая красотка Соня врала. Домашнее наказание было внушительным, состояло в том, что папа расстроился и мама расстроилась, Соня, стоя в углу, «думала над своим поведением», раскаивалась… или не раскаивалась. Родители посчитали наказание таким весомым, что больше никогда даже не подозревали Соню в том, что она что-то замышляет… а она замышляла. Боролась за себя, как могла.

…Он втащил Соню в подвал. Соня хотела закричать, но не осмелилась. Мама не то чтобы не позволяла кричать, плакать и проявлять эмоции, она никогда не говорила «не плачь, не кричи» или «ребёнок при взрослых должен молчать». Это подразумевалось: с какой стати Соня будет засорять эфир собой? Она не закричала еще по одной причине: не знала, что можно кричать. Он был взрослый, взрослых нужно слушаться и уважать.

Соня на четвереньках выползла из подвала, ползти было не так страшно, как идти: когда ползёшь, у тебя четыре точки опоры. Пыль поднималась с пола на лицо, она тёрла глаза, и в какой-то момент в горло ударил тёмный ужас – она ползла и упёрлась в стену – здесь нет выхода, он ее запер!.. Повернулась, поползла в другую сторону и – сколько времени прошло? несколько минут или вечность? – выползла на тёмную улицу. Шла как замороженная. Она, конечно, не называла своё состояние глубоким шоком или психологической травмой, шла домой как маленький оловянный солдатик, будто ничего не случилось, и солдатик просто продолжает свой путь, – никто не схватил ее за шею, не тащил, не прижимал к себе, не было жуткой темноты подвала, она не ползла, не упёрлась в стену, думая, что умрёт тут взаперти…