Сложные люди. Все время кто-нибудь подросток - Колина Елена

Мамой Берта уже была, а подростком никогда не была. Можно ли, пропустив подростковый возраст, став взрослым, неосознанно взбунтоваться – а теперь, когда больше нет блокады, когда мир, свобода, любовь, я буду вести себя как хочу, и всё тут! Это было совершенно подростковое поведение, подростковый бунт, – ах так, вы все говорите, что я должна, а я не буду! Как если бы подростка Берту мама не пускала на свидание, а она бы вскричала «а-а, гори всё огнём, а я пойду, пойду!» и убежала бы назло маме на свидание к мальчику, тому самому, растворившемуся в окне блокадной комнаты Мальчику. Если бы он был жив, если бы мама была жива, если бы история позволила Берте быть подростком.

Она выполняет свой долг, у нее есть для Сони всё, что требуется, – и любовь, и преданность, и суп, и музыкальная школа… Отдавать всю себя ребёнку? Интересоваться детскими переживаниями? Разговаривать? Обнимать? Заглядывать в глаза, смотреть, о чем печалится? Ну нет, с нее хватит. У нее – любовь, у нее – работа. К тому же это примета тех лет, общество полностью на ее стороне: дети пусть сами себя растят, главное для настоящего человека – работа.

Вот так они и жили: друг другу безусловно преданы и бесконечно далеки друг от друга, не докричаться. …Кто виноват в таких отстранённых отношениях? Кто первый начал? Очевидно, Берта первая начала: она мама, Соня ее ребёнок. Но кто виноват, что Берта в тринадцать лет услышала «теперь ты за маму»?

…Сначала мама исполняла долг перед Соней, потом Соня перед мамой. Между Бертой и Соней была зона молчания – никогда ни о чем душевном, ни о чем действительно важном. Через эту привычную застывшую зону молчания невозможно было пробиться. И только через много-много-много лет, когда поговорить уже можно только мысленно, возникла зона кричания – как же так!.. мы с тобой!.. ни разу в жизни!.. ведь мы так сильно любили друг друга!.. Нет, не любили, мы так сильно любим друг друга, ведь любовь к маме никуда не девается, а уж любовь мамы и подавно – вот она, всегда тут.

…Человек, даже такой маленький, румяный и щекастый, как Соня, слышит, что ему нашёптывает бог.

Соня слышит: «Мир опасен, мир ненадёжен, ты только посмотри, что может случиться с твоей жизнью!» Соня кивает: «Ты, безусловно, прав, я и вообразить не могла, что на свете существует такое…» Но что Соне с этим новым знанием делать? Бог говорит: «Человека может повести к силе или к слабости. Решай сама, куда тебе». Маленькая Соня – она ведь, в конце концов, дочь своей мамы, выбирает быть сильной. Ей нравится «решай сама», ей подходит «решать самой», она и решает сама: утраченную власть над своей жизнью можно вернуть себе только контролем, всё – всё! – нужно контролировать самой.

Словарь неизвестных в то время понятий, а если и известных, то ненужных

Травма поколений: человек сам не переживал травмирующее событие, но психологическая травма, пережитая предыдущими поколениями, влияет на его жизнь.

Избегающий тип привязанности. Формируется у ребёнка отстранённой матери. Ребёнок рано становится независимым, учится управлять поведением, сам себя растит. Став взрослым, предпочитает всё контролировать, избегать эмоциональной близости.

У силы – если выбираешь быть по-настоящему сильным, всегда ведёшь себя правильно и всё контролируешь, – есть ого-го какое неожиданное последствие – искушение всё делить на силу и слабость. Считаешь силой своё нежелание проявить нежность. Не помнишь, что сила не только долг, но и внезапная беспечность. Совсем не можешь быть слабым, растерянным, смешным, беспомощным. Не умеешь сказать о своей боли, не закрываясь. Думаешь, что всеобъемлющий контроль гарантирует безопасность, и забываешь напомнить себе – разве безопасность вообще возможна, как бы правильно мы себя ни вели?

Три встречи перед началом репетиций

Марина – актриса, живёт в Тель-Авиве, Ляля – писатель, живёт в Санкт-Петербурге.

Марина и Ляля дважды близкие, близкие подруги и близкие родственницы. Помните, сестры, Берта и Клара, помните, блокада? Помните, девочки плыли на барже за «военным корабликом» из блокадного Ленинграда от смерти к жизни? Вот это и есть жизнь – Марина и Ляля. …Поскольку я сама – невнимательный читатель, на всякий случай объясню, чтобы не было путаницы и читателю не нужно было думать, кто тут кому кто. Две сестры, две линии семьи. Марина – внучка Берты, дочка румяной щекастой девочки Сони из предыдущего рассказа. Ляля – дочка Клары. Между Мариной и Лялей значительная разница в возрасте, когда Марина лежала в пелёнках в маленьком уральском городке, Ляля ходила в БДТ и читала «Новый мир».

…Что еще важно? На самом деле важно, что Берта и Клара выжили в блокаду. И теперь совсем другая жизнь. Тогда всё было просто – жизнь или смерть. А сейчас всё сложно – жизнь. Марина – актриса, живёт в Тель-Авиве. Ляля – писатель, приехала из Петербурга в гости. В Тель-Авиве проходит ежегодный фестиваль монодрам, до финала конкурса удаётся дойти лишь нескольким моноактерам. Марина и Ляля работают над текстом монодрамы для Марины. Это биографический текст, Марине важно рассказать и сыграть. Ляле важно услышать и потом думать – почему так, откуда что взялось, и вообще… Ну, теперь, надеюсь, всё стало понятно.

Встреча первая. Подросток не знает, сколько нужно платить

Марина, как смущённая первоклассница, которой трудно начать. Для меня не имеет значения конкурс, дойти до финала, победить. Для меня очень важно рассказать. Я представляю себя на месте человека, которому, может быть, было бы важно это услышать… как я начала свой путь с ощущения полной никчёмности… Я думаю, что стоит рассказать. Если хотя бы один человек поймёт, что это возможно – найти в себе силы принять себя. Если бы я знала это раньше, у меня не ушли бы годы на то, чтобы думать «я какая-то неправильная».

Ляля. Мне трудно в это поверить. Ты такая красивая. И ты актриса, профессия у тебя вовсе не для неуверенного в себе человека.

Марина. У тебя так никогда не было. Когда думаешь, что разочаровываешь людей, просто входя в комнату. Входишь не с радостной уверенностью «ура, вот я!», а с робким чувством «извините, что я здесь, я не помешаю?». Когда все тебе всё время говорят, что с тобой что-то не так, ты думаешь: «Ну, они же знают». Думаешь, что люди знают о тебе больше, чем ты сама. И мгновенно теряешь веру в себя, ведёшь себя как жертва. Говоришь как жертва, думаешь как жертва. Становишься жертвой.

Ляля. Давай договоримся обойтись без слов «жертва», «нарцисс», «токсичные отношения», «осознанность», «обесценивание». Все эти слова от частого повторения уже сами обесценились. И чур, не говорим «абьюз». Ты просто расскажи. Как будто рассказываешь историю. Это же я. Ты ведь можешь мне рассказать?

Марина. Ну… да. Мне двадцать лет, я хочу стать актрисой.

Меня прослушали в двух театральных школах. В одну не взяли, в другую взяли. В первой на экзамене сказали: «Ты очень красивая, но этого недостаточно», во второй: «Ты очень красивая, может быть, этого тебе будет достаточно».

В первый день учёбы режиссёр собрал весь курс. Каждый должен был прочитать монолог, который читал на экзамене. Я села с краю, как нежеланный гость, понимая: я не справлюсь.

Почему я такая – всегда думаю, что не справлюсь, что я неудачная, неправильная, никчёмная? Это легко объяснить: так мне говорили все.

Моя фамилия в конце списка, до меня тридцать девять человек. Как только начну, все поймут, что я не должна тут быть, я не подхожу. Чтобы прочитать монолог перед всем курсом и не опозориться, недостаточно быть красивой. Всё это время, что я слушала тридцать девять человек, я думала: под каким предлогом сбежать. У меня заболел живот? Голова, ухо? Голова, ухо, живот… Нет, живот неприлично, лучше голова… или все-таки ухо? Когда меня наконец вызвали, я встала. Я забыла свой монолог!..

Можно было убежать… но я не убежала. Сила воли или умение идти к цели были здесь совершенно ни при чем: я не убежала от страха. Убежать страшней, чем остаться: все будут смотреть, как я в слезах бегу на своих высоких каблуках… Но что мне читать? Я напрочь забыла свой монолог. Я встала и начала говорить то, что пришло в голову, как на собеседовании. «Мне было пятнадцать лет, когда мы приехали в Израиль…»