Москва, Адонай! - Леонтьев Артемий

Участковый проигнорировал вопрос хозяйки. Увидел, что врач начал упаковывать свою сумку, и подошел к нему.

– Ну что, на экспертизу?

Врач достал из нагрудного кармана мятую пачку и подцепив зубами сигарету, прикурил.

– Регистрируй уже, но о подозреваемых можешь забыть. Сейчас наряд ваших приедет, так и скажите все… Сначала, как только увидел, что художник, был уверен – передоз очередного лунатика… поиск музы, утраченное вдохновение. Обычная практика… но нет характерного запаха и никаких следов… Думаю, сердце разорвалось. Не знаю, может, инсульт был, хотя у молодых редко… Вскрытие покажет, в общем, но своя смерть, это без сомнений. Налицо слишком сильное истощение.

Лейтенант кивнул:

– Ладно, можете забирать его… Девушка, погодите…

Полицейский подал Лике планшет с протоколом.

– Распишитесь в графе понятого. Все данные, там выше еще несколько строк заполнить нужно.

Лика оперла планшет на стену и вписала паспортные данные.

– Телефончик еще не забудьте оставить.

«Этого еще не хватало! Такого романтичного мента у меня еще не было – рядом с трупом-то, самое то».

Поймав на себе недоуменный взгляд женщины, полицейский смутился:

– Да нет, вы не поняли, в протоколе имею ввиду, чтобы в случае чего, могли связаться с вами…

– А-а-а…

Лика натянуто улыбнулась и вписала телефон, после чего снова подошла к картинам.

В эту минуту в комнату вошел нерешительный молодой МЧС-ник с курсантскими погонами и молочными щечками. Раздухарившаяся хозяйка, казалось, только сейчас его вдруг разглядела, как будто только что проснулась, разлепив свои жирные веки. Она подбоченилась и с вопросительным вызовом уставилась на интеллигентного юношу:

– Так, господа спасатели, а это что за щекастый хуесос тут нарисовался?

МЧС-ник со шрамом моментально среагировал:

– О Аллах всемогущий… женщина, это не хуесос, это наш стажер – Ванюша Андреевич… Ванюш Андреич, яви нам интеллект и чувство собственного достоинства.

– Гав! Гав!

Хозяйка брезгливо сощурилась:

– А почему он тявкает?

– Это он от нервов, сука-урод. Все-таки первая рабочая смена за стажировку, а уже седьмой человек за эту ночь его щекастым хуесосом зовет… И главное, – тут спасатель Роман возмущенно воздел руку к потолку. – И главное, как сговорились все, вот почему именно щекастый? Предположим, что на хуесоса он действительно очень даже похож, но почему, ради всего святого, почему именно щекастый?

– Гав! Гав! Гав!

Спасатель растрогался и с нежностью посмотрел на взволнованного стажера, как будто вспомнил что-то задушевное, известное о жизни курсанта лишь ему одному.

– Между прочим, очень тяжелой судьбы молодой человек… Да не переживайте, Ванюша Андреевич, скоро пойдем домой, я знаю, что вы тоже возмущены, но что поделаешь, такие у нас условия работы… Идите к ноге, Ванюша Андреич, вот сюда, к ноге, кому говорю…

Щекастый хуесос с курсантскими погонами суетливо подбежал к ноге спасателя, Роман почесал ему за ушком, а затем похлопал по макушке бритой головы.

– А теперь сидеть, Ванюша Андреич, сидеть… место, говорю, сука-урод.

Курсант послушно сел и затеребил хвостом по грязному, липкому полу.

Явление V

Через полгода после рождения сына Лиля вышла из зоны недосягаемости, всплыла на поверхность, как субмарина. Лика организовала для Орловского свидание с ней – назначила подруге встречу в кондитерской, куда пришел актер и ничего не подозревающая молодая похорошевшая мать: подчеркнуто опрятная и здоровая, чуть раздавшаяся хлебной белизной и вызревшая. Когда Арсений увидел ее, почему-то почувствовал на губах тонкое молочное послевкусие. Наткнувшись на Орловского, она вздрогнула, попятилась.

– Да погоди ты, не уходи-ты, Лиля, что ты… я просто хочу немного поговорить… Я же не прошу ничего… расскажи о ребенке, о себе… только это. Пара слов.

Актер резко встал, стол со скрипом отодвинулся в сторону – Лиля вопросительно смотрела, в пол-оборота. Насторожилась, как поднявшая голову антилопа – обернулась на треск сучьев и приготовилась бежать…

На минуту Арсению показалось, что он переигрывает.

Лиля долго и пристально смотрела – выжидательно, с боязнью заглянула в глаза – нащупала там спокойствие и прошла к столику, где Арсений только что сидел.

– Хочешь что-нибудь? Здесь какао и латте вкусный: я уже три чашки выпил, пока тебя ждал.

Равнодушно приподняла брови и пожала плечами.

– В принципе, не откажусь.

– Официант, можно еще два латте… один опять с ликером, а второй просто.

Смазливый парень с зализанными русыми волосами кивнул и пошел к бару. Пахло шарлоткой, вишневым пирогом и кофе.

Арсений с жадностью разглядывал лицо Лили, глаза торопливо перебирали каждую морщинку, коснулись ямочки на подбородке.

– Как бы после четвертой чашки тебе плохо не стало…

– Сегодня меня даже мышьяк с ног не свалит, такая во мне жажда жизни, – улыбнувшись, вскинул руки в стороны. – А вообще я уже полгода хожу, как оглашенный… очень счастлив, что ты родила ребенка… Хоть и не мне… счастлив, что он просто есть, существует…

Поправила русые волосы. Розовые губы дрогнули.

– С одной стороны, мне приятно твое отношение к наш… к моему ребенку, а с другой, я обеспокоена… Зачем ты здесь? Еще и Лику умудрился подговорить, чтобы она меня сюда заманила… Что задумал? У нас семья, и мы счастливы. А если говорить прямо: третий лишний – это же очевидно.

Поджала губы, как захлопнутые двери.

Актер развел руки в стороны:

– Ничего не задумал, просто хотелось больше узнать о ребенке… Несколько слов – что? Разве это много?

«Мы счастливы…», «разве это много?». Господи, неужели Дивиль действительно считает, что эти диалоги годятся? Меня сейчас просто вИривит… вИрвит, блядь, со всей этой слащавой ахинеи…

– Представь себе, носить в голове мысль, что у тебя есть сын, и не видеть его, вообще ничего не знать… Хоть фото покажи.

Лиля, почти не моргая, смотрела на Арсения, пытаясь проникнуть в его мысли:

– Это не твой сын… Зачать – еще не значит быть отцом.

Нет, ну просто еб твою мать… Прям афоризмы уже в ход пошли… Прям ебаный в рот какой-то…

Орловский фыркнул:

– Слушай, давай без избитых истин? В любом случае физиология остается физиологией, наследственность – не пустой звук… Покажи фото, я прошу. Иначе ты бы могла зачать от первого встречного и не парилась бы насчет выбора…

– Мы его еще не снимали… слишком маленький. Некоторые в соцсети выкладывают фото новорожденного… дикость! Я всем запретила его фотографировать пока.

– Суеверна? Боишься, что через фото что-то забрать можно?

– А даже если и так? Почему вот иконы нельзя снимать, совершенно справедливо запрещают в монастырях и соборах фотографировать… фото разрушает энергетику, оно что-то меняет… Ярослав для меня – моя икона, мой монастырь, и я не хочу, чтобы его фотографировали. Пока он такой маленький и хрупкий.

Актер опустил взгляд:

– Пожалуй, ты права…

– Он здоровенький, бойкий, глазки умные… Что я могу сказать? Он самое святое, что у меня есть.

Лиля поджала губу. На лбу выступила плотная вена:

– Еще раз благодарю тебя за него, тысячу раз тебе это скажу…

Орловский взвешивал ее слова, держал в ладонях, как печеную картошку, чувствовал телесное тепло каждого слога, наполненного искренним чувством:

– Знаешь, я так изменился после встречи с тобой… Больше не хочу жить так, как жил до этого.

Ну все, теперь соцреализм пошел… Николаша! Островский! Физкульт-привет от потомков!

Лиля с интересом смотрела ему в глаза:

– А как ты жил?

Арсений отмахнулся:

– Инертно… но дело не в этом, а в том, как сейчас буду…

Слушайте, ну это же обоссаться можно… Не понимаю, как я согласился на эту убогую роль?

Подошел официант и поставил на стол два бокала с латте. Актер снова глянул на Лилю и широко улыбнулся: