Москва майская - Лимонов Эдуард Вениаминович

Нравится?

— Нет. Слишком умное. И что за «индийский оттенок»? И почему «толкся»? Рвался?

— Под индийским оттенком имеется в виду восточное мировоззрение, ровная созерцательность, метафизичность, свойственная религиям Индии, буддизму или индуизму, в отличие от западного материального и суетливого мировоззрения, адептами какового являетесь ты и твои друзья. Я, между прочим, думая о тебе и твоих политиках, эти стихи написал.

— Мог бы что-нибудь и получше создать, поэт! — Революционер отыгрывается на нем за обвинение в самоубийственных тенденциях и несколько других моментов беседы, когда чаша поэта перетягивала вдруг Революционерову чашу.

21

В квартире Лены Ярмолинской он обнаруживает не полсотни обещанных слушателей, но едва ли половину. Рубль с человека — будет двадцать пять рублей, деловито цинично подсчитывает он. Он единственный поэт в Москве, продающий свои самиздатовские сборники и взимающий мзду со слушателей.

— Мы уж думали, что-нибудь случилось. — Лена, высокая девушка в серьезных очках в массивной оправе, — и хозяйка дома, и устроитель выступления.

— Я намеренно явился позже. Обычно приходится ждать, кто-нибудь опаздывает, и прочие сложности. У меня, если я жду, проходит артистическое возбуждение. Я тогда читаю хуже. Начнем?

Слушатели разместились на двух диванах, раскладных стульях и пуфах. Он обводит взглядом комнату. Удручающее количество девушек в очках… (В это время в Лондоне, может быть, вышел на эстраду «Маркии клуба» [16] Дэвид Боуи. Если бы наш герой родился на пару часовых поясов к западу, под Гринвичской нулевой параллелью, выходил бы и он на эстрады рок-клубов. Они ведь одного поколения, и оба — поэты. Они лишь развились по-разному, в соответствии с социально-культурным климатом стран, в каковых им суждено было появиться на свет.)

Лена Ярмолинская — филолог. Возможно предположить, что она организовала выступление для коллег-филологов. Высокий парень с длинными, как и у Эда, волосищами, обрезанными скобкой, машет ему рукой и улыбается. Они знакомы. Приятель детдомовки Аллы Зайцевой. Известен Эду как «структуралист Жолковский». Структуралист — это, кажется, когда анализируют структуру текста без всякой связи ее с автором? Эд хотел бы, чтобы его тексты связывали с автором. Жолковский уже слышал стихи Лимонова и купил у Зайцевой несколько лимоновских сборников. И Лена Ярмолинская распространяет его сборники. (Вовсе не наглый, поэт оказался неплохим менеджером своего таланта. Каким-то образом ему удавалось заставить других работать на него. Обаяние? Как бы там ни было, у него было с десяток распространителей, оптом закупавших у него сборники.) Советские интеллигенты покупают его стихи, хотя и ворчат порой: «Мы продаемся советской власти, а он что, лучше нас? Чистеньким хочет остаться!» Впервые услышав о подобной реакции от насмешливой детдомовки, Эд было разразился возмущенным монологом на тему «отношения между творцом и обществом», но Алка прервала его очень характерной зайцевской скептической ремаркой: «Пусть себе возмущаются, Эд, лишь бы стихи покупали…» В детдоме, подумал поэт, воспитатели научили Алку множеству полезных вещей, хотя и пороли ремнем, и пытались, согласно Алке, склонить к недозволенному законом сексу.

Он начинает с «Кропоткина», скандируя его нарочито механически. В борьбе с другими поэтами выковал он свой исполнительский стиль, стремясь избежать ненавистной ему сентиментальности, он до максимума усилил искусственность чтения, максимально удалил себя от соучастия в читаемом тексте. Крикливый манифест его, заставляющий вспомнить одновременно о пародии и о русском лубке, повергает слушателей в недоумение. Они переглядываются, пытаясь обнаружить на лицах соседей, как следует воспринять «Кропоткина». Может быть, и автор, и стихи его — розыгрыш, шутка? Умелый исполнитель уже тащит их в дебри трагедии… ибо традиционно переходит к «Книжищам».

После окончания большой симфонической вещи «Книжищи» несколько скептиков, вытянув ноги, расположившееся у окна, сменяют лица на значительно более мягкие. Лица скептиков, двоих юношей и одной злой девушки с крепкой недевичьей челюстью, розовеют. «А вы что, ожидали, я к вам шутки за рубль пришел читать? — думает поэт самодовольно. — Я вам выдаю настоящее крутое искусство. Полноценную профессиональную программу…»

Он читает им «Баба старая, кожа дряхлая, одежда неопрятная» и с наслаждением глядит на дело рук своих. Вся эта публика поверила, что не только автор Лимонов, но и все они не избегнут состояния, когда «петушком загнется» тело их. «Да… и мы не избежим того…» — поверили они.

На традиционное западное скучное действо чтения стихов, когда в зале три старушки и полторы девушки, это действо не было похоже. В комнате была исключительно молодежь, а поэт, хотя и не был прикрыт с флангов тремя музыкантами, вел себя как рок-н-ролл стар. Ранее автор уже сравнил его с самым интеллектуальным из рок-звезд, с Дэвидом Боуи. И тексты их, положенные рядом, презрев различие социальных систем, сожалеют о потерянном рае детства, сотрясаются фейерверочными страстями юности.

Подкрепив тело и дух стаканом вина, поэт продолжает концерт. Читается сегодня, он замечает, легко. Иногда бывало труднее. Где-то на переднем стуле, ясно видимый, или далеко за спинами мрачным силуэтом оказывался сидящим такой себе тип, ничем не примечательный визуально, и поглощал, зараза, сукин сын, как кухонная раковина, все прочитанное. Слова, как ни напрягал поэт свою волю, уходили в прорву где-то внутри этого человека, неудержимо влеклись к нему, как металлические опилки бегут к магниту. Что он с ними делал, куда слова девались, вливаясь в него, было неясно. Но слушателям слова не доставались, и это было совершенно очевидно.

Сегодня такого типа в комнате нет, и поэт позволяет себе удовольствие подать им каждое слово живым и трепещущим: на тарелочке с голубой каемочкой. Или как китайскому императору подавали изысканное блюдо: обезьяньи мозги. Крепко привязанная в клетке подносилась к столу обезьяна. Лишь верхушка обезьяньего черепа возвышалась над клеткой. Особый умелец-мэтр ловким ударом сабли срубал крышку черепа и вторым ловким движением сабли выдергивал еще живые, трепещущие мозги на императорскую золотую тарелку…

Концертируя, он взглядывает время от времени и видит далеко внизу маневры такси и троллейбусов у Белорусского вокзала. Родители Лены Ярмолинской — профессора, квартира в сталинской постройки доме, высока и обширна. Лена пока еще аспирантка, в свою очередь она будет профессоршей. Студенты, слушающие его стихи, станут аспирантами или будут работать в журналах и издательствах. Структуралист Жолковский, увидел он, что-то быстро записывает на клочке бумаги, положив его на колено. Жолковский станет большим ученым. А что произойдет с ним? Он все чаще пытается представить себе свое будущее. Он будет все более известен, вне сомнения. Начнет зарабатывать деньги написанием детских стихов? Может быть, Сапгир устроил его судьбу сегодня, познакомив его с Наденькой из «Детской литературы», кто знает? Прошедшей зимой его судьбу начал было устраивать Юло Соостер, хотел, чтобы Эд писал сценарии для мультфильмов, но, недоустроив, вдруг умер.

22

Короткая дружба с эстонцем началась, как многие московские его дружбы, с чтения стихов. Илья Кабаков устроил у себя светский вечер, пригласил модного полузапрещенного барда Александра Галича петь. Дабы его светские гости не скучали в перерывах, был приглашен молодой экстравагантный поэт Лимонов, очкастый волосатик, уже завоевавший себе определенную известность в среде. Круглолицему Илюше, явившемуся в Москву из Бердянска, куда более глубокой и вульгарной провинции, чем родной Харьков юного волосатика, по типу его кабаковского дарования (эксцентричного и, как ни странно, чувственного в своей поэтической сухости) импонировали тексты Лимонова, похожие, как уже было отмечено, на переводные картинки. Потому что работы самого Кабакова были похожи на переводные тоже картинки.