Москва майская - Лимонов Эдуард Вениаминович

«Дед» Кропивницкий и Аркадий Акимович Штейнберг умерли, мир их праху. Автор вынимает время от времени мутное фото и долго глядит на него… «Дед» Кропивницкий и автор сняты со спины: уходят по тропинке в лес. Что-то символически грустное есть в этой любительской фотографии. Уходят поэты… Прошло время поэтов, вот что!

Игорь Ворошилов разочаровал автора. (Его разочаровали многие, но они не были ему близки.) Злой и поганый ко многим, автор его любил и выделял. Любил видеть уральского человека, любил хищно шевелящийся нос художника, ему нравилась ворошиловская «Женщина в красном», и он верил в ворошиловский талант. То, что значительного художника из уральца не получилось, автор воспринимает как личную неудачу. Но более всего ему стало горько, когда редкие агенты, курсирующие раз в десять лет между Западным Берегом и Москвой, донесли до него удручающее сообщение: Ворошилов остался недоволен одной из публикаций автора о нем (в толпе прочих). Глупо, друг мой. У нас была общая юность, хотим мы этого или не хотим. И невозможно запретить другим наблюдать тебя. И автор написал о тебе исключительно доброжелательно. Тебе не понравилось что? Что ты шел с похмелья, завернутый в одно одеяло с ним и почившим в бозе (жалко Герку, сына горбатенькой мамы) Геркой Туревичем? Так это было, друг мой… Были крики, драки, искусство…

Ты, выходит, против того, чтобы автор попытался сохранить нашу эпоху и тебя в ней, вышагивающего с раздавленными по плащу яичными пятнами? А вспомни, как у тебя был флюс. Алейников оставил вам с Лимоновым квартиру, и, проспав на противоположном краю тахты ночь, твой друг Лимонов проснулся с раздувшейся щекой. Вы делили даже флюсы!

Фиктивный брак с Женей Берман закончился, по вине Мишки Преображенского, разоблачением авантюристов. Штампик московской прописки в паспорт Савенко заполучить не удалось. Мама Жени, не в силах более наблюдать жизнь дочери с паразитом-самозванцем (Мишка таки достал анаши [20] и целые дни проводил на диване, покуривая и пожирая запасы еды семьи Берман), призналась мужу в обмане. Рыдая, Женя с трудом уговорила разгневанного папу-бухгалтера отказаться от идеи доноса в органы милиции. Мишка был изгнан из квартиры на Цветном и, поболтавшись в Москве, исчез куда-то. Деньги честная Женя возвратила законному мужу (удержав стоимость свадебного банкета), и Эд купил на них свою первую пишущую машину «Консул». Лжесупруги развелись лишь через пару лет.

Автор надеется, что напишет все же завершающую книгу Похождений Блудного Сына, посему он не сообщает здесь о судьбах персонажей, переходящих из данного тома в четвертый том. Об Анне Моисеевне, Бахе, Брусиловском, гангстере Стесине и многих других… Если же, паче чаянья, книги не случится, ничего страшного, незаконченные произведения обладают своим особым шармом.

Что же осталось от эпохи? Смерти, неудачи, множество плохих и горстка хороших стихов, да… но разве только это? От эпохи остался жгучий, как портвейн московского разлива, трагизм. Ибо любые действия, если протагонисты предаются им честно, безоглядно и восторженно, имеют своим результатом трагизм чистейших кровей. А к чему привели каждого его индивидуальные усилия, это уже другое дело. Мы все живем в первый и последний раз, сравнить нам нашу жизнь не с чем. Каждый старается как может. К тому же против своего генетического кода (как доказали новейшие исследования биологов) не очень-то возразишь.

Москва? Все так же стоит на полянке на берегу реки шоколадный торт Кремля. Автор видел по «тиви». Он не может взять билет и слетать туда. Да и если бы мог, не хочет. Что там делать? Не справившись с постройкой хрустального дворца коммунистического общества, двести семьдесят миллионов проснулись и энергично предались строительству новой коллективной мечты — курятников благополучия. Молодежь, глупая, как всякая молодежь, — современные Губановы, Делоне, Галансковы и Лимоновы — практикует рок-н-ролл, как некогда практиковала стихи. Два раза в год на Красной площади еще происходят мускулистые военные парады, как в послеобеденном сне императора Павла, еще кружат стрекозами вертолеты в афганских горах, но в жилах нации течет уже не жаркий алкоголь с благородным мужским холестеролом, но спокойный состав среднезападного разлива с примесью пепси-колы: русская нация близка к интернациональному идеалу человека — говнопроизводящей машины (хорошо жрать и хорошо испражняться) как никогда.

Когда голландский журналист спросил автора, почему бы ему не поехать в «новую» Руссию, автор улыбнулся и ответил ему (несколько загадочно) словами героя джойсовского Улисса. «Мне говорили: „Умри за Ирландию!“ Пусть Ирландия умрет за меня».