Лера Виннер
Эмери
Серж говорил, что книги живут, пока их читают…
Эта история началась с девушки.
Обычной плохо обученной и очень молодой ведьмы с прозрачным взглядом.
Она жила на окраине города, почти за его пределами, и, научившись варить сонное зелье, уверовала, что может все.
Обещая людям помощь, она обращалась к духам и часто не спрашивала о цене.
Наблюдать за ней было забавно.
Не откликаясь ни на один из ее призывов, я предпочитала смотреть со стороны, почти любуясь тем, как искусно она платила за работу подобных мне собой.
Своей молодостью.
Своей красотой.
Отведенными ей годами жизни.
Люди в те времена жили меньше и болели чаще, поэтому она совсем не смутилась, когда начала слепнуть к двадцати годам.
Люди, приходившие к ней, зачастую готовы были отдать все за волшебное, потустороннее, необъяснимое вмешательство в свои беды, и она взимала с них плату полной мерой, в то время как никто из мне подобных не помышлял о том, чтобы снизить цену для нее самой.
Потому что так было правильно. Потому что раздать себя нам по кусочкам стало ее доброй волей.
Брезгуя этими ошметками, я находила забавным иногда гадать: сколько еще она проживет? Год? Три? Десять?
Не самое увлекательное занятие, но способное немного разбавить вечность, как смертные иногда разбавляют похожие друг на друга вечера вином.
В какой-то момент мне даже стало любопытно, какое из двух событий произойдет раньше: мне наскучит или ведьма, имени которой я теперь не вспомню, умрет?
На деле случилось третье.
Он пришел к ней поздней весенней ночью. Пристыженный собственной слабостью, толкнувшей его к «проклятому порогу». Трепещущий в предвкушении и не способный отказаться от мечты, которая вдруг померещилась ему так близко.
Его звали Серджио Амани.
Он был высок и хорош собой. Его тонкое, как будто угловатое лицо украшала короткая бородка, а в голубых глазах, прикрытых постоянно падающими на лоб темными волосами, горела лишь одна жажда – писать.
Ему было уже двадцать пять, – так много по тем временам, – но он так и не разучился считать окружающий его мир прекрасным.
Не умея, но страстно желая облечь свой восторг в складные, красивые слова, он просил только одного – таланта.
С помощью тупой, обреченной по собственной же воле девки он желал обрести тот восхитительный дар, что позволил бы ему своими руками создавать одно из главных чудес света - книги.
Могла ли я не откликнуться на ее просьбу и в этот раз?
Разумеется, могла.
Достаточно было лишь как обычно остаться в стороне и наблюдать, но стоило ей закончить заклинание призыва, как я сорвалась на этот зов первой.
Не резкость, но тихий нежный напев.
Не сила, а виртуозно сыгранная робость.
Она поверила.
Она повторила за мной и убедила Серджио, что я стану ему самой лучшей помощницей, дам все, что он только пожелает.
Ведьма была такой глупой и слабой, что сочла слабой меня. Ничего не боясь, она позволила мне занять свое тело и напрямую говорить с ним.
Серджио смотрел на меня с восторгом.
Он ни на секунду не усомнился в том, кто перед ним, в том, что губами этой дуры с ним говорит совсем иное, еще не освоившееся в материальной оболочке существо, и для него это было чудом.
В его восхитительных глазах сверкали искры, и, немного запинаясь, он объяснял мне, почему для него так важно писать. Обещал уплатить ту цену, которую я назначу.
Если бы я захотела денег, он, бедный бастард одного крепко пьющего виконта, непременно нашел бы способ заработать их.
Если бы я пожелала увидеть чудесные, укрытые нетающим снегом земли вдали от его родных краев, он, не задумываясь, отправился бы туда, чтобы показать мне.
Если бы я потребовала крови, он нахмурился бы и с искренним сожалением ответил, что плата слишком высока.
Он оказался слишком добрым, слишком жалостливым человеком, чтобы убить.
Таким хорошим.
Поняв это, я попросила его стать мне другом. Тем, кто будет говорить со мной. Тем, для кого я стану первой и самой преданной слушательницей его историй.
Серджио просиял, а потом поклонился мне.
Он сказал, что согласен, и это решило судьбу глупой ведьмы раз и навсегда.
Когда она поняла это, ее душа забилась где-то во мне, внутри ставшего с той минуты моим тела, – отчаянно, горько, как умирающий под абажуром лампы мотылек.
Эта агония длилась недолго, всего пару минут – ей не хватило ни сил, ни смелости, ни знаний, чтобы сопротивляться по-настоящему. Даже желания жить, и того в ней не было.
Поднявшись из-за стола, за которым они, – мы, – с Серджио сидели, я пошатнулась и едва не упала, не устояв на дрожащих ногах, запутавшись в юбке.
Так непривычно это было, так ново.
Так тяжело.
Серджио тут же вскочил, чтобы помочь мне, но стоило ему заглянуть в мои глаза, – ее – глаза, вдруг ставшие такими живыми, такими осмысленными, он понял.
Все понял и в первое мгновение отшатнулся от меня в ужасе, а потом застыл.
Я не могла солгать ему. Не потому что согласилась стать его верной спутницей, помогать ему и следовать за ним, а потому что он не заслуживал того, чтобы ему лгали.
Измученный своим молчанием, он научился быть таким чутким, что и причину моего поступка понял сам.
– Как мне тебя называть, красавица? – на последнем слове его голос все-таки дрогнул, упал до полушепота.
– Эмери, – я сказала ему правду, хотя могла солгать и в этом.
Серджио нахмурился, разглядывая меня.
Он видел не только произошедшие с телом перемены, но и то, как неудобно мне еще было носить его. Как тесно, как невыносимо тесно мне было в ее маленьком доме с низким потолком и провонявшими свечным салом стенами.
В тот момент он еще мог уйти. Отречься от нашего договора, сказать, что такая компаньонка ему не нужна и прогнать меня. Мне бы не оставалось ничего другого, кроме как уйти, оставив бездыханное тело ведьмы лежать прямо там, с продолжающей коптить печью.
Но Серджио рассудил иначе.
– Пойдем? – он печально, но так искренне улыбнулся одними уголками губ и протянул мне руку ладонью вверх.
Необученный, неопытный, но тонко чувствующий и смелый, он уже знал, что нужно делать.
Я не смогла, – не захотела бы, – притворяться ею, жить в ее доме ее бестолковой, жалкой отвратительной жизнью. Это значило, что нам нужно было бежать. Уехать той же ночью как можно дальше, не попадаясь никому на глаза.
Он говорил, что мы будем путешествовать, что сможем ехать, пока нам не надоест или пока не найдем место, деревню или город, в котором захотел остаться. Обещал показать мне все то, что так любит в этом мире.
Рассказывая обо всем этом, он быстро собирал вещи – то немногое, что мог взять на первое время из этого дома. То, что непременно понадобится человеческому телу, коль скоро оно у меня появилось: одежда, белье, щетка для волос.
У нее, – у меня, – были длинные, светлые, легкие как пух волосы.
После мы под покровом ночи пробрались к нему, чтобы он тоже мог собраться. Серджио брал только самое необходимое – одежду, бритву, запас необходимой ему провизии.
Ни одного исписанного листа бумаги он с собой не взял.
– Почему? – спросила я.
– Потому что я не хочу, чтобы ты меня таким видела, – ответил он.
И я поняла.
То вдохновение, тот талант, что я могла подарить ему, не шел ни в какое сравнение с его былыми бледными потугами, а он желал стать для меня тем, кто все может. Тем, кто меня достоин.
Так началась наша жизнь. Для него новая, для меня – украденная.
Ни я, ни Серж не видели в этом ничего предосудительного.
Проведя в пути всю ночь и утро, на следующий день мы мылись в реке. Я все еще не сразу справлялась с телом, движения выходили неловкими, и он принялся помогать мне смывать дорожную пыль и еще не успевший выветриться запах чужой души.
Осторожно, не уверенная в том, что не сожму его слишком сильно и не причиню вреда, я коснулась его плеча. Впервые ощутила его под своей ладонью, узнала, какой теплой была его кожа. Какой он, оказывается, сильный. И хрупкий одновременно.
