Эмери (СИ) - Виннер Лера

Сила, которой я почти захлебнулась.

Сила – как целительная вода, в которой я начинала оживать, на которую я откликалась.

Она видела меня, – растерянную, озлобленную, ненавидящую по определению.

Знала, сколько мне на самом деле лет… Столетий.

Видела и не смеялась, не хотела утвердить свою власть над случайно найденным существом, которое вполне могло бы потягаться с ней в той самой силе.

– Сдачи не надо.

– Ч-что вы, л-л-леди Н-н-нильсон! Тут м-много! Бер-рите так! – ошалевший от суммы, которую она заплатила за меня, не глядя, торгаш начал заикаться.

– Оставьте, – леди Нильсон ответила ему коротко, неприязненно, чуть высокомерно.

Все, что ее интересовало в этой лавке, она уже взяла.

Вместо того чтобы положить в сумку, она несла меня домой в руках – показывала город, в котором мы обе жили. Шумный, красивый, сверкающий яркими летними красками.

– Эмма, милая, кажется, у тебя талант находить жемчужины, – стоило нам переступить порог, ее муж вышел навстречу.

Такой же высокий, как она.

Такой же сильный.

– Скорее, настоящий бриллиант, – она протянула ему книгу обложкой вверх. – Взгляни, какая красавица.

Он немного прищурился, разглядывая меня, а потом коснулся уголка переплета, как будто руку пожал:

– Добро пожаловать, Эмери.

В их голосах слышалось не подобострастие, не страх, но то уважение, что испытывает всякий по-настоящему одаренный человек, встречая существо вроде меня.

– Ты будешь работать? – Эмма спросила меня прямо.

– Нет, – я почти процедила это в ответ, хотя и понимала, как жестоко они могут наказать меня за отказ.

Леди Нильсон только нахмурилась, а потом кивнула:

– Ну хорошо.

Их библиотека оказалась огромной.

Подвинув лесенку к дальнему, укрытому изысканно сотканным мороком шкафу, она положила меня на самую верхнюю полку.

– Тогда будешь жить здесь. Спи, Эмери. Когда придет время, тебя разбудят.

Она не стала моей хозяйкой, но я знала, о чем она думала в тот момент.

О том, что я стала для нее настоящей удачей – заполучить такую силу было непросто и стоило дорого, а ей я досталась за мешочек золотых монет.

О том, что я опасна, и спрятать меня от мира, – а мир от меня, – положив книгу на верхнюю полку, будет правильно.

О том, что пока я просто не готова говорить хоть с кем-нибудь.

Для нее, – как для Серджио, – я тоже была равной, хотя она, в отличие от него, и знала свою власть надо мной.

А дом их бы пропитан силой.

Он буквально дышал ею, и эта сила утешала, укачивала теплой темной волной до тех пор, пока не подарила мне покой.

Я и правда уснула, лишь изредка откликаясь на происходящее вокруг, – на запах крови и слишком свежего воздуха, на тихие голоса и отданные стальным голосом приказы.

Здесь можно было не считать время, не бороться за себя и не помнить. Просто спать.

Спать до тех пор, пока не появился мальчик.

Подвижный и гибкий мальчик, молчаливый и гордый. Мальчик, который, будучи еще совсем маленьким, держал голову высоко поднятой, когда его матери приходило в голову ругать его.

Мальчик с черными, как сама тьма глазами.

Внук?.. Правнук?..

Праправнук той, кто принесла меня в этот дом.

Рожденный и воспитанный Нильсонами, он сторонился их, как будто чувствовал себя чужим.

Похожим больше на… меня.

По образу мыслей, по глубине той силы, которую он только учился подчинять своей воле.

В полудреме я просто любовалась им, не осмеливаясь трогать, потому что было слишком рано. Время еще не пришло.

Мальчик должен был подрасти.

Чем четче становились для меня очертания окружающего мира, тем больше я понимала: если мы заговорим, случится нечто непоправимое.

Он не был похож на моего Сержа.

Он ни на кого не был похож.

Даже на человека.

Он мог бы уничтожить меня из прихоти.

Он мог стать никчемным, повзрослев. Одним из тех, кто благополучно и бездарно сошел с ума, возгордившись тем, что было дано ему.

Мальчик должен был подрасти.

Уехать на два года, оставив огромный дом как будто пустым.

Нет, Нильсоны не измельчали, не стали слабее, но даже они с их темной сладкой силой были… не им.

Не тем существом, что воплотилось от их крови по какой-то своей прихоти.

Я удивилась тому, что его отъезд стал для меня почти потерей – с тех пор, как я осталась одна, никто не вызывал во мне такого интереса.

Напомнив себе, что людям свойственно покидать родные дома, я стала погружаться в сон снова, почти слилась с той силой, что струилась вокруг меня годами, питала, поддерживала, не давала исчезнуть.

Оставалось только утешить себя тем, что так было правильно. Что это было справедливо – лежать в забвении так же, как остался лежать Серджио Амани, чью книгу давно не читали.

– Привет, – тихий и немного удивленный, чуть-чуть дрогнувший от предвкушения голос снова вырвал меня из сна. – Кажется, мы раньше не встречались. Пойдешь ко мне, красавица?

Так я проспала момент, в который мальчик вырос. Превратился в юношу с такими же черными, как сама тьма, глазами и ненадолго вернулся домой.

Стоя на новой лесенке, он смотрел прямо на меня и видел так же хорошо, как я видела его.

Не хватал без спроса, но предлагал наконец спуститься. Увидеть мир и позволить ему прочитать нашу историю.

Я промолчала, потому что все еще не знала его.

Потому что он уже привык смеяться над тем, что обычно людей ужасало.

Такие мальчики, даже вырастая, не способны понять историю любви.

И все же я не сумела отказать ему.

Обнаружив, что на кожаном переплете, много десятилетий пролежавшим нетронутым, нет пыли, он коротко и как-то озорно усмехнулся, и забрал меня из библиотеки в свою комнату.

Я была уверена, что он меня бросит. Оставит лежать на столе или на полке, чтобы прочитать когда-нибудь потом, но он подвинул кресло к открытому окну и положил меня на перекинутые через подлокотник колени.

В тот момент я вдруг ощутила все – пульсацию силы и гомон жизни, пение шальных летних птиц в саду и тот подлинный интерес, что он испытывал ко мне.

Почти раздавленная этим, – всем тем, чего не чувствовала и не замечала так долго, – я застыла рядом с его креслом, наблюдая за тем, как он погружается в чтение. Переворачивает первую страницу. Вторую. Третью.

– Он правда стал тебе так дорог?

Нет, мальчик ещё не вырос.

Но достаточно повзрослел, чтобы искренне пытаться понять вещи, не имеющие отношения к его собственной правде.

Он точно не имел ничего общего с Серджио Амани. Был злее, умнее, просвященнее. Он видел меня такой, какая я есть, и ни секунды не обманывался во мнении о том, кого вдруг обнаружил в своем доме.

Уже теперь был тем, в чьих руках я могла бы стать не только музой и спутницей, но и оружием.

Тем, кому я могла бы подарить все без исключения свои таланты, не говоря уже о преданности.

А еще он терпеливо ждал от меня ответа, позволяя самой решить, хочу ли я дать его.

Я же так много лет молчала, что уже почти не помнила, каково это – говорить с людьми.

Истолковав эту бесконечную тишину как-то по-своему, он прикрыл книгу, хотя и не закрыл ее полностью, и подался немного вперед, ближе ко мне.

– Ты не хочешь, чтобы я читал ее?

Если бы я кивнула, он принял бы это и без обид вернул книгу на место, это я уже знала совершенно точно.

И именно поэтому качнула головой:

– Очень хочу. Книги живут, пока их читают… Кайл.