Танцор Ветра. Том 2 (СИ) - Зайцев Константин

Тварь зарычала и бросилась на меня.

Резкий разворот и сдвоенный удар цепями задел мои ребра. От боли в глазах потемнело, но я тут же ушел кувырком. Моё единственное оружие против этого громилы скорость. И я мастерски им владею.

Рывок вперед. Уйти от прямого удара ногой. Войти в клинч. Клевец — в бедро. Не чтобы пробить — чтобы сдвинуть ногу, нарушить стойку. Он пошатнулся. Этого достаточно.

Неуязвимых не бывает. Словно белка на дерево, я взлетел на его плечи. Его затылок не был закрыт броней и теперь он в моей власти.

Десяток ударов и он зашатался. Но я не останавливался продолжая бить пока не понял, что он подох. Его тело медленно осело, а я уже спрыгнул готовый к бою.

Из глубины шахты неохотно шли новые твари. Такие как я убивал раньше, вот только их что-то гнало вперед. Когда они подошли я понял, что вызывает волну. Резкий щелчок разнесся по шахте. Хлыст надсмотрщика гнал каторжников на убой.

— Ха, — я усмехнулся, опершись на стену, тяжело дыша. — Ну давайте. Всё равно я не сплю этой ночью.

Глава 6

Под звуки хлыста каторжники ринулись на меня, как муравьи. Они шли один за другим, совершенно не думая о защите. Они что-то хрипели, звенели своими цепями и кандалами, пытались залезть мне в голову, но мне было плевать. Здесь и сейчас я сражался за свою жизнь. Без жалости, без сожаления я крушил черепа, ломал кости, рубил их мертвую плоть.

— Может, я и сдохну, но не сегодня, — прорычал я сквозь зубы, и тяжелый клинок ножа перерубил позвоночный столб очередной твари. Чернота, заменяющая им кровь, лилась потоком, а пока его тело оседало, гремя цепями, я уже ринулся на новую жертву.

Ветер толкнул меня в спину, и я инстинктивно скользнул в сторону, пропуская удар. Шаг, поворот — и клевец ломает каторжнику ключицу, а я вновь совершаю оборот, словно танцую. Танец смерти — и тяжелый нож, подаренный Фангом, пробивает иссохший затылок.

Трое напали на меня разом, притом один оказался изобретательным: он каким-то чудом держался на потолке. Кувырок — и тяжелые цепи бьют мимо, а я бью прямо с земли клевцом. Хруст костей — и колено мертвеца подгибается, позволяя мне отправить его на покой следующим ударом. Выход в стойку, рывок — и тяжелое долото, предназначенное для шахтерских работ, летит в пах очередному.

Холодный азарт боя захватил меня с головой. Наставник учил меня сражаться, но раньше я никогда не чувствовал такого упоения схваткой. Все мои предыдущие бои, по крайней мере до становления драконорожденным, были гимном эффективности. А тут меня понесло.

— Ты слишком медленный! — Резкое движение — и мой клевец сломал позвоночник новому мертвецу. Я, не давая себе ни секунды передышки, рванулся вперед, тут же уходя подкатом прямо под ноги следующему каторжнику.

Его ржавые кандалы пронеслись над моей головой, а я, прогнувшись назад, тут же распрямился, вонзая нож под ребро и, не вынимая, рванул на себя, расширяя рану. Черная жижа брызнула мне в лицо, но мне уже было не до этого. Ветер толкнул меня в бок, и я, последовав его совету, тут же перекатился в сторону. Боль от камней, впивающихся в тело, — ничто по сравнению с тем, чего я только что избежал. Очередная цепь со свистом пролетела над моей головой, а сверху на меня уже летел очередной дохлый каторжник.

Я не стал уворачиваться, лишь поймал его тело на согнутые, как пружина, ноги и тут же распрямил их, посылая его иссохшее тело в каменный шип. Его собственный вес и мощь моих ног сделали всю работу — острый выступ скалы прошел сквозь гниющую плоть, и он задергался в предсмертных судорогах, как бабочка, пришпиленная иголкой.

С каждым мгновением их становилось все больше. Они лезли из темных углов шахты, сползали по стенам, выползали из щелей, словно сама тьма порождала их снова и снова. Их пальцы скрипели, сжимаясь в кулаки, их пустые глазницы следили за каждым моим движением, а рты беззвучно кричали, и этот крик бился о стенки моего черепа.

— Ну давайте же! — Я плюнул на землю и перехватил нож обратным хватом. Так его держат лишь наивные новички или же опытные профи. — Я еще не устал!

Наставник говорил, что обратный хват ножа — это смерть, притаившаяся в кулаке. И я с ним полностью согласен. Новичку использовать такую технику — подобно смерти. Ты лишаешься преимущества длины клинка и возможности наносить рубящие удары. В моем же случае все по-другому.

Лезвие, прижатое к запястью, становится продолжением руки — не оружием, а клыком, вонзающимся в плоть снизу вверх. Короткий, резкий удар под ребра — и клинок уходит в живот, как змея, бьющая из засады. Никаких широких взмахов — только точность и ярость, сконцентрированные в стальном клинке.

В тесноте шахты, где стены мешают двигаться, такой хват позволяет менять рисунок боя. Он не цепляется за выступы, не требует простора. Ты бьешь из любого положения — оттолкнулся от земли, провернулся на спине, рванулся вперед — и лезвие уже вонзается в горло, в глаз, в пах.

А если противник схватит тебя — тем лучше. Его пальцы сжимают твое запястье, а ты лишь разворачиваешь руку, и нож, будто живой, вгрызается в его пальцы, в запястье, в локтевой сгиб. Кровь хлещет, цепь падает, и ты уже рвешься дальше, оставляя за собой лишь хрип и лязг кандалов на камнях. Вот только у этих уродов вместо крови — чернильная жижа, но ее можно пролить, как и кровь.

Обратный хват не убивает красиво. Он помогает убивать быстро. И в этом его главная сила.

Один рванулся первым — я встретил его ударом в челюсть, и его голова отлетела назад с громким хрустом. Второй схватил меня за плечо — я развернулся на месте, перекинул его через себя и всадил нож в горло, прежде чем он успел встать.

Но третий оказался хитрее.

Его цепь обвилась вокруг моей ноги, и я почувствовал, как кость трещит под давлением. Боль пронзила тело, но я не закричал. Нет. Я улыбнулся.

— Ошибка.

Рывок на себя — и каторжник, не ожидая такого, полетел вперед, прямо на мой поднятый клевец. Острие вошло ему в глаз, пробило череп и вышло с другой стороны. Его тело обмякло, но я уже рвал цепь с ноги, чувствуя, как темная жижа стекает по голени.

— Еще! — Ветер смеялся вместе со мной. Ему нравилось освобождать эти заблудшие души. Он пел от восторга, что сейчас мы едины.

Они не останавливались. И я тоже.

Каждый мой удар выбивал из них последние искры нежизни. Каждый шаг вперед оставлял за собой лишь трупы и лязг кандалов. Я не знал, сколько их еще осталось. Не знал, смогу ли дойти до конца. Но одно я знал точно — если и умру, то завалю их телами весь этот проклятый тоннель.

Шахта дрожала. Мертвые падали один за другим, но воздух оставался плотным — как перед бурей. Я почувствовал это еще до того, как увидел. Что-то рвало само пространство, пробуждая в камне древний страх.

Тень скользнула по стене шахты — холодная, неестественно длинная. Воздух задрожал, и из глубины вышел тот, кто гнал на убой этих каторжников.

Его фигура, будто высеченная из темного нефрита, двигалась с глухим давлением — как осыпь, готовая обрушиться. На нем был халат грязно-зеленого оттенка, тяжелый, с рукавами, расшитыми узорами сплетенных корней — знаками власти над духами каторжников. Пояс, стянутый в тугой узел, был плетен из жил каменных змей, шевелившихся в такт его дыханию.

Его одежды отдаленно напоминали одежды чиновников прошлой династии. Зеленый цвет говорил о его ранге. Высший среди низших — седьмой. И словно в подтверждение статуса на его груди висела тяжелая бронзовая пластина с семью зубцами. Знак того, что он полновластный хозяин этой шахты, в чьих руках судьбы всех каторжан. Знак того, что именно он решает, кому жить, а кому умереть.

Лицо — маска без выражения, отполированная до зеркального блеска. Ни глаз, ни рта — лишь две узкие щели, из которых струился бирюзовый отсвет, зловещий и глубинный, как свет гнилушек в шахтной жиже. И все же он говорил — голосом, рожденным скрежетом, будто глыбы трутся в утробе горы.