Сошествие в Аид (ЛП) - Райли Хейзел

Я резко поворачиваю голову.

— Что? Нет! Так не было в правилах!

Афродита смеётся. Впервые слышу её голос — звонкий, кристальный, как и ожидала. Гермес уже не может усидеть на месте. Он облизывает губы, не сводя с меня глаз.

— Хайдес, — грозно произносит Афина, — хочешь, чтобы Хейвен разделась догола прямо перед тобой?

Его серые глаза сужаются. Он обводит меня взглядом с головы до ног столько раз, что я почти верю — он и правда собирается остановить игру. Но разве может?

Каждый в комнате замирает, как будто он собирается раскрыть тайну загробного мира.

Я бросаю взгляд на Ньюта и друзей. Брат сидит, уткнувшись лицом в ладони. Лиам, рядом с ним, поднимает палец вверх:

— Отличная фигурка, Хейвен, — шепчет.

И вот это случается. Хайдес расстёгивает чёрные джинсы.

Я замираю, задержав дыхание.

Он останавливается. Смотрит на меня.

— Нет, — произносит он почти шёпотом.

Потом бросает взгляд на пульсометр, будто сам не уверен, сказал ли правду. Но пульс ровный. Никаких скачков. Тот же ритм. Его ритм гулко отдаётся у меня в ушах, перекрывая все другие звуки.

— Хейвен. Раздевайся, — приказывает Афина.

— Нет! — выкрикивает Ньют.

Афина наконец замечает его присутствие.

— Отойди. Она проиграла.

— Ты поменяла правила! Это нечестно! — защищает меня брат, пунцовый от злости. Джек тянется коснуться его руки, но он резко её отталкивает.

Перси опускает взгляд, будто из уважения к тому, что вот-вот случится. А Лиам, как всегда, нагло таращится прямо на меня.

Я закрываю глаза и считаю до десяти. Это не проблема. Главное — не сама нагота, а унижение проиграть только потому, что правила перекроили в последний момент. Я вела игру. Я должна была выиграть.

Как с Троянским конём. Всё было подстроено. У меня не было ни единого шанса, потому что они в любом случае нашли бы способ меня обставить. Я проиграла ещё до того, как села играть. Я бы проиграла даже в случае победы.

Я снимаю майку, бросаю её к ногам и остаюсь только в белье. Хайдес следит за движением, потом хмурит губы:

— Давай, Хейвен, — добавляет.

В толпе — человек двадцать студентов. Кто-то, как Перси, опустил глаза. Большинство — смотрят.

Я выдыхаю. Завожу руки за спину и нащупываю застёжку лифчика. Там три крючка. Отстёгиваю первый. Потом второй.

Но прежде, чем срываю третий, кто-то встаёт передо мной; наши тела сталкиваются, и я отшвыриваюсь спиной к холодной стене.

Апполон заслоняет меня, раскинув руки.

— Довольно. Игра окончена. Хейвен, оденься.

Я жду, что Афина возмутится. Или любой из Братьев Яблок. Но нет — тишина.

— Я могу? — шепчу.

Апполон поворачивает ко мне голову, не всё лицо, только профиль.

— Да. Любой из нас пятерых может остановить игру. Одевайся.

Хайдес выходит из главной комнаты, даже не пытаясь накинуть рубашку. Я торопливо натягиваю вещи, сердце бьётся так сильно, что вот-вот вырвется из груди. Намного быстрее, чем в тот момент, когда я отвечала на вопросы. Апполон всё ещё стоит, прикрывая меня от чужих глаз.

Глава 5

Гнев Афины

Среди черт Афины были не только мудрость и выдающийся ум, но и гордый нрав, легко превращавшийся в жажду мести против любого, кто осмеливался бросить ей вызов.

— Тебе холодно?

— Нет.

— Должно быть: на тебе одна майка.

— Я в порядке.

Вечеринка-открытие закончилась. После того как Аполлон вмешался и остановил игру, Афина выгнала всех присутствующих и заперлась у себя. Афродита пошла за ней — наверное, чтобы попытаться её успокоить.

Я сижу в том же кресле, где до моего прихода восседал Хайдес. Аполлон — на диване, и уставился в свои руки, будто неловко самому себе.

Это один из тех случаев, когда лучше промолчать. Но я, как всегда, не могу. Любопытство зудит в голове, и слова сами рвутся наружу:

— Почему ты не смотришь на меня?

Зелёные глаза Аполлона резко поднимаются на меня — а потом тут же опускаются, словно это вышло случайно.

— Смущаться должна я, — продолжаю. — В конце концов, это я едва не осталась с сиськами и вагиной наружу перед всеми.

Он вздрагивает от моей прямоты. Я тоже понимаю: можно было выразиться чуть изящнее. Но Аполлон — не из тех, кому легко говорить без фильтра.

И вдруг — неожиданно. Он тихо усмехается. На этот раз по-настоящему.

— В итоге ведь этого не случилось.

И тут в голове возникает главный вопрос:

— Почему ты это сделал? — шепчу.

— Хейвен, — он тянет моё имя мучительно медленно. Морщит лоб, подбирая слова. — Ты знаешь, что ты первая, кто согласился сыграть в «Голую правду»?

Я моргаю. Вот этого я не ожидала. Начинаю машинально снимать и снова надевать пульсометр на палец — никто так и не пришёл его забрать.

— Я думала, это стандартная часть ваших вечеринок-открытий.

Он кивает:

— Так и есть. Но никто никогда не соглашался участвовать. Обычно играют Гермес и Афина. И всегда побеждает она. В основном потому, что Гермесу нравится быть голым. — Он поднимает палец, когда я открываю рот. — Не спрашивай почему. Мы давно перестали задаваться вопросами насчёт брата.

— Ясно.

Мы замолкаем. Но тут с хлопком открывается дверь, и шаги становятся всё ближе. Входит Хайдес. Смотрит сперва на брата, потом на меня. Хмурит губы, кивает Аполлону и исчезает.

— Видимо, я ему неприятна, — пробую пошутить.

— Думаю, он просто удивлён, что ты согласилась играть. — Аполлон мнётся, проводит рукой по своим длинным каштановым волосам. — И твоими ответами.

Я сначала не понимаю, почему он сказал это таким тихим голосом, почти застенчиво. «Ответами»? Ах да. Я же соврала, когда заявила, что не легла бы с ним в постель. Он об этом? Приходится уточнить:

— Ты имеешь в виду, когда твоя сестра спросила, переспала бы я с тобой, а я ответила «нет»… и оказалось, что это неправда?

Аполлон распахивает глаза. Сбивчиво дышит, ёрзает на диване, словно ему вдруг стало тесно.

— Я… э… да.

— Ваши приборчики глючат, — начинаю оправдываться. — Я не врала.

В тишине резко запищал ускоренный сигнал. Мы оба уставились на пульсометр у меня на пальце. Я срываю его и бросаю ему. Теперь уже мне по-настоящему стыдно.

Он сжимает губы, пряча улыбку, ловит прибор и прячет в карман.

Надо срочно сменить тему. Сказать что угодно, лишь бы увести разговор.

— Так какие яблоки твои любимые? Хайдес твердит, что красные лучшие. А ты?

Аполлон откидывается на спинку дивана. Всё ещё избегает моего взгляда. Думает серьёзно, я это вижу. И снова поражаюсь — насколько же яблоки важны для этой семьи.

— Жёлтые, однозначно, — бормочет. — Они самые сладкие.

— Объясни, почему вы так помешаны на этих фруктах?

Он смотрит прямо на меня. Всего несколько секунд, но их хватает, чтобы у меня внутри всё перевернулось. Он открывает рот, готов что-то сказать — и в этот момент что-то врезается мне в грудь и накрывает пол-лица.

Происходит всё так быстро, что я даже не успеваю испугаться. Хайдес стоит в нескольких метрах от меня, рука всё ещё вытянута вперёд. Я смотрю, что он только что швырнул в меня. Обычная чёрная толстовка на молнии.

Бесполезно сопротивляться и говорить, что она мне не нужна. Я надеваю её и застёгиваю до конца, радуясь теплу.

— Спасибо.

— Завтра верни. До обеда. Лестница западного крыла, — отвечает он плоским тоном.

— Да, конечно, я… — но Хайдес уже отвернулся и пошёл прочь. Опять.

Это было… по-своему заботливо. Но при этом — совсем нет. Разве можно быть и добрым, и недобрым одновременно?

Я вздыхаю. Краем глаза замечаю, что Аполлон смотрит на меня. Встретив мой взгляд, он резко отворачивается.

— Пожалуй, мне лучше вернуться в свою комнату. Брат, наверное, волнуется.

Аполлон медленно проводит пальцем по нижней губе, тёмно-вишнёвой, словно вино.