Сошествие в Аид (ЛП) - Райли Хейзел

Я быстро набираю сообщение папе:

Это я, которая вспомнила написать тебе и пытается быть такой же хорошей дочкой, как Ньют. У меня всё ок! Как ты?

— Надеюсь, там будет Афина, — нарушает тишину Лиам.

— Ты с прошлого года ничему не научился? — бурчит Перси, идущий рядом. Иногда наши руки слегка задевают друг друга, и это меня почему-то не раздражает. Перси спокоен, с ним никогда не тяжело.

— Лиам, мне даже любопытно. Прочти один из стихов, что ты ей писал? — прошу я.

Джек, Ньют и Перси синхронно издают звуки раздражения.

— Хейвен! Зачем, чёрт возьми, ты это спросила? — шикнул Ньют, бросив на меня убийственный взгляд.

Лиам подпрыгивает от восторга. На нём малиновая рубашка и белые джинсы.

— Правда хочешь? Я все их распечатал и сшил в книжечку. Планирую подарить ей. Могу одолжить.

Я вдруг не уверена, что хочу.

— Сшил? Лиам, сколько стихов ты написал Афине Лайвли?

Он замирает:

— Ну… немного.

— «Немного»? Скажи цифру, — настаиваю.

— Начинается с единицы.

А. Я ожидала худшего.

— Пятнадцать? Шестнадцать?

— Сто пятьдесят, — поправляет.

Я замираю, рот распахнут. Только Перси замечает и задерживается рядом. Улыбается уголком губ и берёт меня за руку, подтягивая вперёд.

Я всё ещё ошеломлена.

— Лиам, это безумно много!

— Знаю, — кивает он. — Круто же, когда есть такая вдохновлялка, да?

Я запинаюсь. Лучше не рубить слишком резко.

— Ага. Именно это я и имела в виду.

Мы с Перси обмениваемся заговорщицким взглядом. И тут меня отвлекает телефон — вибрация в кармане. Достаю. Папа ответил:

Ты хорошая дочь, даже если забудешь написать старому отцу. У меня всё в порядке. Скучаю. Сегодня ночью подрабатываю уборщиком в парке. Четыре доллара в час, но это всё равно деньги.

Сердце сжимается. Приходится бороться, чтобы не разреветься.

Джек и Ньют останавливаются. Понимаю: мы почти пришли. И хотя брату явно не по душе планы на вечер, он знает — назад дороги нет.

Я догадываюсь, где комнаты Лайвли, по одной причине: перед дверью очередь. И шум стоит страшный.

Я делаю шаг вперёд. Ньют преграждает мне путь рукой.

— Что, серьёзно нужно стоять в очереди? — возмущаюсь.

Лиам тут же оказывается рядом, абсолютно спокойный:

— О да. На открывашку народу больше, чем в столовке в день, когда подают кабачки с фаршем.

— Почему?

— Потому что они божественные.

— Я про вечеринку, — шиплю.

Ньют оборачивается, и в его глазах я читаю облегчение:

— Ну, похоже, мы так и не попадём внутрь, Хейвен. Может, махнём отсюда и займёмся чем-то другим все вместе?

Джек пожимает плечами, готовая его поддержать, но я продолжаю идти:

— Идите. А я войду.

— Хейвен! — окликает Перси. Или, может, Лиам. Я не вслушиваюсь.

В паре шагов от двери очередь рассыпается, пропуская кого-то, кто выходит. Рыжеволосый парень. Всё было бы обычно, если бы не то, что он в одних боксерах и с ошарашенным лицом. Он пробегает мимо, выкрикивая проклятия.

Окей. Теперь я ещё более заинтригована. Что, чёрт возьми, там внутри происходит?

Я останавливаюсь на пороге и ищу взглядом Хайдеса. Может, он пропустит меня без очереди. За спиной уже кто-то ворчит. Я подаюсь вперёд — и нахожу его.

Он сидит в кресле у огромных окон, с почти пустым бокалом в руке, и выглядит довольным, наблюдая за шахматной партией: Афина играет против девушки, которая явно на грани поражения.

Комната полна студентов. Она больше стандартных комнат в общаге и обставлена совсем иначе.

Серые глаза Хайдеса задерживаются на мне. Никакой реакции.

— Пусти меня, — говорю я.

Он улыбается. Беззвучно шевелит губами:

— Нет.

Что?

Моё лицо его явно забавляет, потому что он тихо усмехается и возвращается к шахматам. А партия и правда близка к концу. Мне хватает беглого взгляда на доску, чтобы понять: Афина объявит мат через два хода.

Я машу рукой, и Хайдес снова смотрит на меня — лениво, словно я его утомляю.

— Пусти меня!

Он фыркает. Что-то пишет в телефоне, и, пока он его убирает, Афина ставит мат.

Я не успеваю рассмотреть реакцию её соперницы, потому что вдруг прямо перед моим лицом возникает Аполлон. Я отшатываюсь, напуганная, но он даже не моргает.

— Привет, — говорит он.

— Привет.

— Пошли. — Его спокойный тон почему-то сразу расслабляет меня.

Сегодня волосы у него распущены, с пробором сбоку, растрёпанные. Рубашка полностью расстёгнута, обнажая татуированный торс. Наброски в чёрных чернилах, а главный рисунок — огромная бабочка под грудью.

— Тут можно поесть и выпить, — объясняет Аполлон, ведя меня к правой стороне комнаты. На длинном деревянном столе — гора бутылок и миски с чипсами и орешками. — А там играют. — Он указывает на другой конец, где сидят Хайдес и Афина.

Там стоит всего один длинный столик со шахматами и колодой карт.

— И всё? Шахматы и карты? — спрашиваю я.

Аполлон поднимает бровь. Отвечает не сразу:

— Настоящие игры мы оставляем для настоящих вечеров. Но вот-вот начнётся «Голая правда».

— Что это?

Он пожимает плечами:

— Игра.

— Да, но…

Он вдруг кивает куда-то вперёд:

— Смотри. Наказание.

Та девушка, что играла с Афиной в шахматы, начинает снимать с себя одежду, всхлипывая. Афина сидит на подлокотнике кресла рядом с Хайдесом. Гермес и Афродита стоят, наблюдая.

— Да вы издеваетесь? — вырывается у меня. — Нельзя же заставлять человека раздеваться за проигранную партию в шахматы!

Аполлон запускает пальцы в густые волосы:

— Это правила. Согласившись играть, ты принимаешь условия. Никто не заставляет, но, если принял — назад дороги нет. Впрочем, ей повезло: сегодня мы решили оставить нижнее бельё. Обычно нет.

Я едва могу сглотнуть. Горло перехватило, сердце бьётся о рёбра. Это не похоже на нормальные правила и уж точно не на справедливые.

Бедняжка стягивает штаны — последний элемент одежды — и остаётся стоять перед Лайвли в чёрном белье. Тело у неё красивое, руки опущены вдоль бёдер, но пальцы дрожат.

Все смотрят только на неё. Но, сфокусировавшись на Хайдесе, я замечаю: он смотрит поверх девушки. На меня. Полуулыбка на лице, он допивает свой бокал и кивает.

— Почему она просто стоит?

Аполлон не понимает:

— Девушка? А, это правило. Она не может уйти, пока кто-то из нас не разрешит.

— Господи, это всё так неправильно, — взрываюсь я. И даже не знаю, отчего так злюсь. — Ладно, я…

Рука Аполлона обхватывает мой запястье. Он и не держит меня всерьёз, но мне всё равно кажется, будто я сковалась.

— Нет. Ты только разозлишь моих братьев и сестёр.

— Мне плевать, — шиплю я и дёргаюсь, освобождаясь.

Хайдес не отводит взгляда, пока я иду прямо к девушке и становлюсь перед ней, прикрывая своим телом.

— Всё, хватит. — Я обращаюсь к ней: — Возвращайся в свою комнату.

Афина рычит на меня:

— Ты кто вообще такая? Проигравшая уйдёт тогда, когда мы скажем.

Гермес явно развлекается, наблюдая моё выступление. Он похлопывает Хайдеса по плечу, и тот только кивает и глухо произносит:

— Знаю.

Знает что?

Устав от их игр, я делаю то, что меньше всего ожидала от себя. Подбираю взглядом вещи девушки на полу и тянусь, чтобы поднять их, но Афина перехватывает. Ставит ногу прямо на одежду и отталкивает её в сторону.

— Ну и? — бросает вызов.

Я улыбаюсь ей так, будто ничего не случилось. Расстёгиваю свою чёрную блузку, стягиваю её и протягиваю той студентке, имени которой даже не знаю.

— Надень. И уходи.

Она слушается, всё ещё в слезах. Ростом ниже меня, поэтому рубашка скрывает большую часть её худенького тела. Девушка выскакивает из комнаты, даже не оглянувшись.

Я поворачиваюсь к Лайвли. На мне осталась только майка и юбка. Складываю руки на груди и жду, кто заговорит первым.

Я знаю — это будет Афина. Вижу, как она сжимает челюсти и шумно втягивает воздух. Она резко вскакивает: