Восьмая шкура Эстер Уайлдинг - Ринглэнд Холли

– Тебя травили в школе, – напомнила Эстер.

– Да уж. А ты завидовала Ауре, потому что она растет быстрее. Я помню, как ты злилась на время: почему оно не может поторопиться? Ты бы тогда поспевала за Аурой. Была бы в точности как она.

Оба улыбнулись, но Эстер, не выдержав, закрыла лицо руками.

– Эстер! – Том потянулся поддержать ее. – Зря я это сказал. Да еще в такой вечер. Мне и то тяжело… не знаю, как ты все это выносишь.

Сердце Эстер застучало в такт синтезаторным басам Bananarama – Cruel Summer.

Эстер оглядела костюм Тома, его волосы, зачесанные назад и присыпанные тальком. Вспомнила текст приглашения: «…любые воспоминания об Ауре, какой она была в те годы, или то, что нравилось вам самим».

Ей вспомнился вечер, когда их, девятилетних, приняли в Космоклуб. Джек затеял этот клуб с еженедельными заседаниями, чтобы отвлечь Эстер от болезненных переживаний: Ауре исполнилось двенадцать, и она начала отдаляться от сестры. Еще Джек позвал в клуб Тома – лучшего друга Эстер. После церемонии они поставили любимое кино Эстер, «Парня-каратиста», и съели по тарелке вегетарианских гёдза [26], приготовленных мамой Тома. Потом, когда Том изображал мистера Мияги, а Эстер – Дэниела, Том наклонился и поцеловал ее, прижавшись сомкнутыми губами к ее губам всего на несколько секунд, но это был ее первый поцелуй. Который принадлежал только ей и ему.

– У тебя костюм мистера Мияги, – проговорила Эстер, глядя на крону березы и вспоминая, каким Том был в детстве. Она вспомнила его любовь к Космоклубу, его тактичность и серьезное лицо. Как покалывало губы после его поцелуя, странно влажного. Как в животе растеклось тепло.

– Я не так уж хорошо знал Ауру, – сказал Том. – У меня нет каких-то особых воспоминаний. А мое лучшее воспоминание о восьмидесятых – это как мы с тобой смотрели «Парня-каратиста».

Горло у Эстер перехватило от отчаяния. Она целый год училась плавать без руля и ветрил. А теперь все пошло насмарку. Том был таким знакомым – чудесное ощущение!

– Прости, Том. За…

– Тебе не за что просить прощения. Но если уж тебе так хочется, то и ты меня прости. – Том положил руку ей на локоть. – Нам на собственном горьком опыте пришлось узнать, что делают с дружбой несколько порций черной самбуки. – Он улыбнулся. – Господи, как вспомню, так блевать тянет. В смысле, как про самбуку вспомню, а не про, ну, другое. – Он слегка покраснел.

Эстер закатила глаза и покачала головой – неловко было обоим. Из шатра донеслись первые звуки To Her Door Пола Келли. От пальцев Тома, лежавших на локте, по всему телу растекалось тепло. Эстер коснулась его руки, он улыбнулся и спросил:

– Все нормально?

Не убирая руки, Эстер шагнула к нему. На лице Тома появилась неуверенность, но Эстер, не обращая внимания, взялась за пуговицу бежевой рубахи и нагнулась, чтобы прижаться к ней губами.

Том отшатнулся.

– Боже мой, Эстер, не надо. Прости, прости меня. – Он прижал ладони ко рту.

На пальце Тома, заметила Эстер, что-то блестит. Обручальное кольцо.

Поодаль кто-то тоскливо выл.

Пылая от унижения, Эстер бросилась бежать. Подальше от Тома, который кричал ей вслед: «Эстер, Эстер!» – через сад, подальше от навеса, родителей, подальше от самой себя.

Наконец музыка из плейлиста Ауры стихла. Эстер стояла на берегу моря возле старого Звездного домика и слушала, как шумит в ушах. Плескались волны, гудел в эвкалиптах ветер. Но вой добрался до нее и здесь.

Эстер не сразу осознала, что лицо у нее мокрое. И что воет она сама.

6

На лице Эстер, призывая ее из неглубокого сна в утро, играл солнечный свет. Эстер открыла глаза и не сразу поняла, где находится. Снова напомнила о себе почти забытая уже тошнота. Эстер огляделась. Она лежала в кровати у себя в комнате. В памяти всплыли обрывки ночи: Нин ведет ее домой. Укладывает спать.

Эстер откинулась на подушку. Натянула одеяло до подбородка. На стене переливались фиолетово-золотистым нечеткие тени деревьев, качавшихся за окном на ветру. В последний год каждое утро начиналось одинаково: сначала несколько блаженных секунд, а потом Эстер вспоминала, что Ауры больше нет. Сегодня Эстер настигли еще и звуки: визг покрышек, звон бьющегося стекла, металлический запах крови; руки ощутили мертвый вес погибшей птицы. Фотография Ауры улыбается в бликах диско-шаров. Поет мать, лучезарная в своем горе. Отец дарит ей, Эстер, тысячи галактик в кольце из большого и указательного пальцев. Том. Какое у него было лицо, когда он от нее отшатнулся. Эстер со стоном зажала уши, зажмурилась и лежала так до тех пор, пока мир не погрузился в немую тьму.

Сбежав от Тома, сбежав с вечера памяти, Эстер нашла убежище в Звездном домике. Какое-то время она сидела на веранде, тщетно рассматривая звездное небо. Время года не то, созвездие Лебедя опустилось ниже горизонта. Рядом сидит, касаясь ее плечом, Аура. «Мне папа рассказывал еще до того, как ты родилась. Водил меня сюда… показывал созвездие Лебедя и говорил, что моя младшая сестра уже летит ко мне на крыльях с самой яркой звезды, что в „шее“ Лебедя. А когда тебя привезли из больницы, я, оказывается, подняла крик и потребовала, чтобы тебя увезли обратно. Папа рассказывал: я ждала младшую сестру – звездного лебеденка, а мне подсунули бесформенного крикуна, лицо с кулачок».

Под утро к Звездному домику явилась Нин. Парик Тины Тернер она несла в руках; на лице читалась тревога. Эстер повисла на ней. Конечно, Нин знала, где ее искать. Когда Эстер переполняли чувства, она искала утешения в Звездном домике. В день, когда Ауру в последний раз видели живой, ее видели именно возле Звездного домика. Аура кричала морю: «Ала, Ала!» Она звала Эстер. И теперь Нин сидела с Эстер и смотрела на звезды, дожидаясь, когда та сможет встать.

Эстер повернулась на бок, пытаясь отодвинуться от воспоминаний, но только провалилась в них еще глубже. Лицо Ауры скрыто маской принцессы Ши-Ра, видны только глаза, в которых светится буйное озорство. «Сестры Тюленья Шкура и Лебяжий Пух! Шела и Ала! Взмахните мечом, возвысьте голос!» Восклицания эхом отдаются от гранитных валунов; Аура сбегает от Звездного домика на песок, мимо лиан и ракушек. Эстер с воплями несется следом за старшей сестрой, обе размахивают пластмассовыми мечами Ши-Ра.

Эстер села и пинком отбросила одеяло. Спустила одну ногу под кровать, дотронулась пальцем до мягкого пледа, внутри которого покоился мертвый лебедь. Быстро забилось сердце.

– Как ты там? – прошептала она.

За закрытой дверью лентой струился из прихожей смех Нин. Эстер встряхнулась, чтобы прийти в чувство, вышла из спальни и направилась на кухню.

На плите, шипя, остывали сковородки. В воздухе висел запах яичницы, тостов и кофе, и от голода у Эстер заурчало в желудке.

– Ya, Старри, – произнесла Нин с набитым ртом – она дожевывала остатки тоста с желтком.

– Ya, Старри. Nina nayri? – Куини, которая сидела рядом с Нин и обнимала ладонями чашку чая, подняла брови, осведомляясь о самочувствии Эстер.

– Доброе утро. Нормально, – ответила Эстер Куини, после чего повернулась к Нин: – Спасибо, что привела меня… – Она запнулась: Нин кому-то улыбалась. Шея покрылась гусиной кожей: Эстер почувствовала, что у нее за спиной кто-то есть.

– Неужто конденсатор потока [27] меня обманывает? – Отцовский голос. Эстер обернулась – отец протягивал к ней руки. – Или это наша девочка, которая вернулась домой?

– Привет, пап. – Эстер шагнула в его объятия, расслабленно прижалась к потертой фланелевой рубашке, такой надежной, вдохнула запах сандалового мыла, исходивший от отцовской кожи. Жесткая ключица вдавилась ей в щеку; зарыться лицом было не во что. Прошлой ночью отец был в мешковатом костюме, и Эстер не разглядела, как он похудел, какую плату взял с него этот год. – А где…