Восьмая шкура Эстер Уайлдинг - Ринглэнд Холли

После той злополучной свадьбы они с Томом не общались, но, когда жители городка приступили к поискам Ауры, Том появлялся в Ракушке первым и уходил последним. О тех днях у Эстер остались лишь смутные воспоминания, но одно она помнила твердо: присутствие Тома. Он приходил к ним утром и поздно вечером: разливал по термосам горячий чай, готовил горячие сэндвичи с сыром и помидорами. Он был с Уайлдингами, когда полиция объявила, что поисковую группу отзывают, а дело об исчезновении Ауры передают коронеру; когда Джек держал в объятиях бившуюся в рыданиях Фрейю, когда прибежала Куини с медицинским саквояжем. Том был в Ракушке и в ту ночь, когда Эстер выскользнула из дома, думая, что уходит незамеченной. А потом, оглянувшись, увидела, что Том смотрит на нее в окно. Смотрит, как она сидит на березе и обдирает с дерева кору.

Эстер посмотрела на Тома, одетого мистером Мияги. Интересно, а он тоже вспомнил ту ночь? Серебрилась кора березы, увешанной электрической гирляндой. Под березой стоял столик, накрытый неоновой скатертью. Большая тетрадь в твердой обложке открыта, посредине лежит ручка. A-ha запели Take On Me.

– Ты уже написал что-нибудь?

– Нет, – ответил Том и поспешно добавил: – Но напишу.

– Да мне все равно.

Интересно, подумала Эстер, остался ли еще пунш.

– Я так понимаю, ты тоже не собираешься ничего писать?

– Нет. – Эстер фыркнула и отбросила от лица прядь жестких от лака волос. – Чтобы написать об Ауре, мне не хватит всех тетрадей мира.

Том мягко посмотрел на Эстер и попросил:

– Расскажи мне о ней.

Эстер почесала нежный рубец на запястье.

– Если хочешь, конечно, – прибавил Том.

Эстер помнила, что значит дружить с Томом. Помнила, как деликатно он соблюдал ее границы. Он всегда соблюдал ее границы.

– Аура любила эту старую березу, – прошептала Эстер и смущенно добавила: – Но ты и так знаешь эту историю.

– Расскажи еще раз. – У Тома на глазах выступили слезы. – Хочу послушать.

Из-под навеса раздался перебор гитар: The Church исполняли Under the Milky Way.

Эстер сделала глубокий вдох.

– Мы были подростками. Мне тринадцать, а Ауре, значит, шестнадцать. Мама как раз собралась расширить свое тату-производство. Помнишь?

– Помню.

– Она подумывала переделать этот уголок, но тогда пришлось бы срубить березу. Аура взбесилась. Мы все знали, что ей дорого это дерево, но тут она просто с катушек слетела. И в знак протеста начала составлять список фактов.

– Потрясающий был список, – улыбнулся Том.

– Да уж. – Эстер вспомнила, как Аура ходила за Фрейей по пятам по всей Ракушке, читая вслух то, что она узнала о березах; ее голос дрожал от страсти, гнева и веры в свою правоту: «Кора серебристой березы обновляется так же, как человеческая кожа. В дикой природе серебристые березы редко растут поодиночке: они легко размножаются семенами и растут, как правило, рощами. Каждое дерево дает кров и пищу сотням живых существ». И так – каждый день. Каждый день битва между мамиными татуировками и рассказами Ауры начиналась снова.

– Я знаю, на кого бы я поставил. – Том взглянул на березу.

Эстер улыбнулась.

– Самый убойный аргумент она предъявила как-то вечером, за ужином. Объяснила наконец, что когда она за год до всей этой истории попала в больницу с аппендицитом, то очень боялась операции. А Эрин объявила ей, что береза будет ждать ее. Рассказала, что у народов Восточной Европы серебристая береза почитается как средство от печалей: надо высказать дереву душевную боль, обнять его – и береза заберет все твои горести. А потом сбросит вместе с корой, как ненужную кожу. Все меняется: ты, твоя боль, дерево. – Эстер взглянула на березу, бледный ствол которой светился в вечерней темноте. – Тем вечером за ужином Аура поделилась, что после выписки из больницы у нее появился ритуал – рассказывать истории этой березе. Поэтому дерево было ей так дорого. Береза забирала ее печаль и страхи и сбрасывала их с корой, серебристой, как шкура тюленя. Вот почему Аура называла ее Деревом шелки. Мама тогда, я помню, побелела.

– Аура любила рассказывать истории про шелки, – задумчиво сказал Том.

– Да. Она по ним с ума сходила, сколько я себя помню, – прошептала Эстер.

Эстер и Аура свернулись рядом в креслах-подушках. Они в библиотеке начальной школы. На коленях у девочек раскрыта большая книжка со сказками. Ланч-боксы они пристроили рядом. Держа в одной руке половину вегетарианского сэндвича, Аура медленно читает, водя пальцем по строчкам, чтобы Эстер успевала за ней.

– Жители островов Северной Атлантики рассказывают о шелки – полулюдях-полутюленях, способных принимать человеческий облик. В самых известных легендах говорится о том, как шелки в полнолуние выходят из моря, сбрасывают шкуру и оборачиваются женщинами. Какой-нибудь любопытный рыбак крадет и прячет шкуру одной шелки, отчего ей приходится семь лет прожить с ним. Рыбак обещает вернуть шкуру, но медлит. Шелки находит шкуру сама. Набросив ее на себя, она снова оборачивается тюленем и возвращается в море.

Аура замолкает и, едва дыша, поворачивается к Эстер. Глаза у той широко раскрыты от восторга.

Эстер взглянула на небо. Звездный свет лился на березу, нежные ветки которой шевелил вечерний бриз.

– Она всегда была тюленем, а я – лебедем.

– И о чем Аура рассказывала Дереву шелки? – спросил Том, но тут же покачал головой. – Прости. Не говори, не нужно.

– Да ладно. – Эстер пожала плечами. – Наверное, обычную подростковую чепуху. Ее вера оказалась заразной. Через несколько дней после того, как Аура рассказала нам про Дерево шелки, мама возвращалась вечером из студии – и увидела нас. Аура привела нас с папой к березе, и мы говорили коре о своих бедах. Аура – что какие-то придурки в школе не дают ей жить спокойно. Я тоже кое о чем рассказала. Помню, как папа улыбнулся маме, когда она нас заметила: мол, нам ее – Ауру – не одолеть… А потом уже мама обнимала березу, а папа с Аурой плакали. Сильное было зрелище, но такая уж у меня семья.

– А что с планами Фрейи насчет расширения производства?

– Она о них больше не вспоминала.

Том усмехнулся и чуть погодя сказал:

– В этом что-то есть.

– В чем?

– В идее, что Дерево шелки способно забрать у человека его боль. Потому что деревья и правда как будто умеют чувствовать боль другого дерева.

Эстер скептически нахмурилась.

– Нет, все так и есть. Если какому-то дереву грозит опасность, оно может через корневую систему оповестить об этом другие деревья. Те примут сигнал и ответят. Если, например, коре Дерева шелки угрожают насекомые, оно посылает сигнал бедствия соседям, и их кора начнет вырабатывать особое химическое вещество, вроде репеллента. Так что не исключено, что в любимых Аурой народных сказках о березах имеется рациональное зерно.

Эстер взглянула на Тома: несмотря на сумрак, на его лице читалось сострадание. Том как он есть: взять у Эстер то, чем она с ним поделилась, внимательно рассмотреть это что-то, важное для нее, и вернуть ей – но уже чуть светлее, чем было. Оказывается, такую доброту трудно переносить. Эстер шутливо толкнула его локтем в бок.

– Ты чего? – спросил Том.

– Ничего.

Оба молча смотрели в темное небо.

– Твой отец всегда был таким. Хорошим, – произнес наконец Том.

Эстер взглянула на него.

– Живо представляю себе, как Джек рыдает, обнимая березу, которую его дочь назначила Деревом шелки, – пояснил Том. – Он всегда такой. Одной своей добротой всему добавляет нежности и чуда. Надо же, учил нас, десятилетних, искать будущее среди звезд. – Том покачал головой.

Эстер улыбнулась. Ей вспомнилось, как Джек в футболке Космоклуба спускается к Звездному домику. За ним хвостиком следуют Эстер и Том. Джек указывает им на участки неба, где можно увидеть созвездия.

– А знаешь, он все еще со мной.

– Кто?

– Знак Космоклуба. Когда мне хреново, я вспоминаю про десять тысяч галактик в песчинке. Никто из моих знакомых не рассказывал десятилеткам таких историй. – Том взглянул Эстер в глаза и откашлялся. – Иногда мне кажется, что в детстве Джек сходил мне за отца. Как ему в голову пришло рассказывать нам про космос? Про будущее?