— Важность моего венчания с Решающим? — возмущаюсь я. — Разве венчания Императора с его избранной недостаточно?
— Это спасло душевное равновесие Императора и всех его подданных. Остановило Елену в ее мстительном порыве уничтожить Империю. Кстати, порыв этот заранее был обречен на провал. С таким количеством Высших Магов, с их силой и желанием защитить Империю… С величием и возможностями Последнего Решающего… Победа над Еленой — часть Абсолютного Знания. Но чтобы победить Тьму на долгие столетия, надо, чтобы Последняя Sorcière обвенчалась с Его Высокопревосходительством Господином Решающим! — передо мной вовсе не мой отец, это грозный и неумолимый вершитель судеб — Надзирающий Империи.
— Надо, — начинаю по-настоящему злиться я, не уступаю отцу ни силой характера, ни глубиной логики, — надо поставить перед Алтарем влюб-лен-ных!
— И что не так, моя любовь? — нежно спрашивает мама.
— Всё! — ору я — Всё не так! Нет никаких влюбленных! Нет! Что говорит об этом Абсолютное Знание?
Отец мрачнеет, но честно отвечает:
— Не знаю. Сейчас оно мне недоступно.
— Вот и хорошо! — резюмирую я, трясущимися руками проверяя прочность камней, украшающих мое платье. — Поэтому, мои дорогие родители, отправляйте меня обратно. В мой мир. Настаиваю — он мой. Я там поживу. С Полинкой и Шуркой. А вы в гости приезжайте, если сможете!
— Я говорила, — странно радостно реагирует на мои слова мама. — Я говорила тебе, Сережа…
— Говорила, — мрачно подтверждает папа. — Но это не меняет ситуацию. Ты хочешь, Люба, чтобы эта Империя исчезла вместе с твоими родителями?
— Я, Люба, — голосом выделяя свое земное имя, громко говорю я, но голос предательски дрожит. — Не согласна быть Sorcière. Не хочу быть какой-то там Николетт, покорительницей народов. Не желаю жить в этом мире. Свободу Любкам! Верните меня к Шурке! И к Полинке!
— Ты обещал не давить… — строго напоминает отцу мама. — Ты клялся…
— С вами совершенно невозможно! — сердится Главный Надзирающий Империи. — Это просто бабье войско какое-то! Это вам не ваш мир! Это Магическая Империя! И ее надо спасать даже ценой собственной жизни! Это мой долг! Это ваш долг!
— Не смей нарушать обещания! — не менее грозно вступает в борьбу мама. — Ты знаешь и без Абсолютного Знания, что меня тебе не переспорить! Это наша дочь! Сначала это дочь! И только потом Sorcière!
— Нет! — крик отца превращается в рык. — Будет так, как сказал я! Будет так, как надо!
Отец хмурится — и по комнате с закрытыми окнами проносится настоящий вихрь, который поднимает завесы полога над огромной кроватью, роняет огромную вазу с чудовищным количеством роз, задирает наши с мамой юбки.
— Ваше Сиятельство! — в открываемую дверь протискивается уже знакомая мне приятная женщина. — Их Превосходительство ждут и сердятся!
Ее добрые серые глаза с какой-то сумасшедшей любовью смотрят на всех нас: на отца, на мать, на меня.
— Пусть ждет! — говорит отец женщине и потом обращается ко мне. — Делайте прическу, мадемуазель, мы принимаем гостя!
— Прическу мне может делать только Нинон! — вредничаю я. — Мне не нужна другая служанка.
— Хорошо, — внезапно соглашается отец. — Будет тебе Нинон, но ты примешь участие в приеме высокого гостя добровольно. Ясно?
— Так точно! — раздраженно отвечаю я.
Через полчаса в моей новой спальне (то есть на футбольном поле), даром что детская моего отца, появляется счастливая и испуганная Нинон.
— О! Госпожа! — падает она мне в ноги. — Моя Госпожа! Благодарю вас за то, что не забыли о моей просьбе! О! Какое платье!
— Давай! — тороплю я ее. — Приступай! И рассказывай, что знаешь!
Пока преданная Нинон, время от времени закатывающая глаза от счастья, делает мне прическу и болтает, я внимательно слушаю новую для себя информацию.
Император и Императрица устраивают Великий Бал в честь своего венчания и возвращения Великого Надзирающего. Приглашена вся Великая Империя.
Начались народные гуляния в честь Императрицы, героя Империи — Последнего Решающего и его невесты — Sorcière. В Империи разрешен зеленый цвет в одежде, но пока ни одна дама не решилась на это.
Главное — все заключают пари, за сколько дней Решающий добьется взаимности от Sorcière и каким вином будут всех поить на свадьбе тысячелетия. Говорят, Короли поставили на три дня, а Король Базиль на два. Ее Императорское Величество Елена на один.
Последняя информация приводит меня в бешенство. Хочется ломать мебель, бить посуду и переворачивать всё вверх дном.
Нинон пораженно ахает — моя-папина кровать поднимается над поверхностью пола, потом с грохотом падает на свое место.
— Это я? — удивляюсь я.
Ничего себе! Начинаю силой мысли передвигать по комнате предметы. Получается очень легко. Какая прелесть!
Нинон в испуге и в восторге.
— Я личная служанка самой Sorcière! — причитает она, с опаской глядя на летающую мебель.
— Пора, моя дорогая! — в спальню возвращается мама.
Она в нарядном бело-золотом платье. Красивая и незнакомая мне госпожа.
— Как ты с этим справилась, мама? — удивляюсь я. — Как не сошла с ума?
— Ради его любви ко мне. Ради моей любви к нему. Ради тебя, — просто отвечает строгая дама.
Большая гостиная оказывается неприлично большой. В ней стоит длинный стол, украшенный подсвечниками с горящими свечами и накрытый для торжественного обеда. Накрытый на двух концах стола.
По залу, топая каблуками начищенных сапог, раздраженно ходит Фиакр. Он в черном костюме с белым жабо, на котором мрачно и угрожающе сияет какой-то большой темно-синий камень. Отец тоже здесь. Он сидит во главе стола. Внешне спокойный. Даже расслабленный.
Сопровождаемая матерью, я захожу в зал, вижу Фиакра — и у меня почему-то сжимается сердце от дурного предчувствия. Решающий перестает двигаться и замирает, глядя на меня. Я знаю, что выгляжу неплохо. Да что там! Потрясающе! Именно так я подумала, а Нинон произнесла вслух, когда закончила оформлять мою прическу.
— Мадам… Мадемуазель… — хрипло говорит Фиакр, сделав почтительный поклон в нашу сторону.
— Ваше Высокопревосходительство! — не менее почтительно отвечает мама, сделав глубокий поклон и оставшись в нем.
— Встаньте, пожалуйста, — спокойно разрешает Решающий.
А я и забыла, что перед Решающим в Империи обязаны склоняться все, кроме Императора и Королей. А я не буду.
Мамина рука тянет меня вниз. Я тяну мамину руку вверх. Фиакр против воли усмехается.
— Разрешите проводить вас к столу, — приглашает он, но не протягивает мне руку.
— Боитесь, что я заблужусь? — ехидничаю я.
— Опасаюсь, что трусливо сбежите, — парирует он.
— Трусливо?! — возмущаюсь я — и тяжелые портьеры на огромных окнах зала колышутся.
— Николетт! — тихо, но строго предупреждает меня отец.
— Да, Ваше Сиятельство! — иронизирую я. — На Сергея Сергеевича вы больше не откликаетесь?
— Прошу всех к столу! — выдержка не изменяет отцу, хотя выражение глаз говорит об обратном.
— Присоединяйтесь к нашей скромной трапезе! — паясничаю я. — Папенька! Надеюсь, что в нашем меню есть и фиакрус, и фиакрина?
— Говядина в желе, молодой картофель в масле, на десерт взбитые сливки, — медовым голосом говорит руководящая лакеями Марго. — Вам понравится, мадемуазель!
— Жаль! — громко говорю я, хватая руками крыло какой-то жареной птицы и, почти чавкая, добавляю. — Это, наверное, птица фиакриния?
Мама мило краснеет: ей стыдно за поведение взрослой дочери. Папа хмурится, но молчит. Не молчит Фиакр.
— Благодарю вас, мне всё нравится, — обращается он к Марго.
— Зачем пожаловали? — спрашиваю я его.
— Как вы себя чувствуете? — отвечает он вопросом на вопрос.
— Без вас — прекрасно! — вызывающе говорю я.
— А я без вас — отвратительно! — мило улыбнувшись, говорит он.
Меня совершенно раздражает и сражает эта его улыбка. Хочется сказать какую-нибудь важную гадость. И я говорю:
