— Всех этих несчастных слуг тоже подвергнете процедуре стирания памяти? Они сейчас глухи, как тогда ваши слуги?
— Да, — одним словом подтверждает он.
— А мои родители? — пугаюсь я.
— С нами всё в порядке! — успокаивает меня мама, аккуратно кушая со своей тарелки маленькие кусочки мяса, или делая вид, что ест.
— А она? — киваю я на Марго.
— Ее не надо ни оглушать, ни лишать памяти, — говорит отец. — Она самый надежный помощник.
В подтверждение папиной мысли серые глаза Марго смотрят на меня с материнской любовью.
— Ясно… — бормочу я и каламбурю. — Зачем пожаловали? С жалобой на то, что я на вас упала? Прошу прощения, я нечаянно.
— Что вы! — нарочито вежливо отвечает Фиакр. — Мне было даже приятно. Правда, когда я пришел в себя — не обнаружил вас в своих объятьях…
В этот момент встает отец и, кивнув маме, подходит, чтобы помочь ей подняться. Не обращая внимание на мои выпученные глаза и открытый рот, родители чинно покидают большую гостиную. За ними удаляются и все слуги.
Пару минут мы сидим молча. Потом я встаю, специально делаю неуклюжий поклон и тоже направляюсь к дверям. Расстояние не маленькое, я даже успеваю устать. Но огромная дверь не открывается ни внутрь, ни наружу. Оборачиваюсь, чтобы крикнуть Фиакру обвинение и в этом, и натыкаюсь взглядом на его крепкую грудь с жабо и камнем.
— Куда-то торопитесь? — вежливо спрашивает незаметно подошедший сзади Фиакр.
— В свою спальню, — докладываю я и почти не вру. — Устала за вчерашний день. Смертельно.
— Сначала вы дадите слово и только потом сможете выйти, — любезно сообщает он.
— Какое слово? — живо интересуюсь я. — Наверное, честное?
— Естественно, — мило улыбаясь, подтверждает он. — Sorcière дают слово только однажды и никогда его не нарушают.
— Значит, я буду первой, кто это сделает, — решительно говорю я.
— Вы не признаете Абсолютное Знание? — искренне удивляется он.
— Я не признаю вас женихом, — объясняю я доброжелательно, испытывая сильную головную боль.
Судя по выражению лица «моего жениха», ему тоже не так хорошо, как он хочет показать. Это видно по волне боли, затаившейся в глубине его черных глаз.
— Почему? Почему нет? — вдруг говорит он, делая еще один шаг мне навстречу.
Головная боль усиливается.
— Мы прекрасно друг другу подходим, — настаивает Фиакр и снова переходит на «ты». — Мы не только спасем Империю, но и друг друга.
— Я хочу замуж по любви, — с трудом отвечаю я.
Да что со мной?
— Это Тьма, — поясняет Фиакр. — Ее задача — не дать нам быть вместе.
— Прекрасно, — скриплю зубами от боли, которая от головы растекается по всему телу. — Значит, не быть.
— Я не верю, что тебе безразлична судьба такого количества ни в чем не повинных людей! — морщится Фиакр.
— Мне не безразлична их судьба, — возражаю я, говорить трудно, будто кто-то или что-то не дает дышать. — Просто у меня пятерка по математике и логике. И память хорошая, нестираемая. Я помню, что Алтарь примет только искренне влюбленных.
— Моей искренности хватит на двоих, — Фиакр делает еще один шаг мне навстречу и неожиданно хватает меня за плечи.
Сила удара потрясает нас обоих. Так же неожиданно и быстро, как обнял, Фиакр меня отталкивает.
— Почему раньше так не было? — удивляюсь я, медленно сползая спиной по двери.
— Было. Во время твоих прорывов. А потом перестало. Наверное, предыдущая Sorcière перемещалась между мирами. Это единственное объяснение. Тьма сосредоточилась на ней, опасалась только ее, — тяжело дыша отвечает мне Фиакр, который невероятным усилием воли остается на ногах.
Когда Фиакр отходит от меня шагов на десять, дышать становится легче.
— Сегодня ночью Великий Бал, на котором нас объявят женихом и невестой, а завтра на рассвете — венчание перед Алтарем, — сообщает мне Фиакр.
— Алтарь убьет меня, — напоминаю я «жениху». — И Империю не спасу, и себя угроблю…
— Я не дам этому случиться, — уверяет «жених».
До Великого Бала остается менее часа. Вокруг меня суетятся мама, Марго, Нинон и еще пара служанок. Результат потрясает даже отца, который заходит за нами в мою спальню.
Платье черное, с зеленой вышивкой, напоминающей перо павлина — «павлиний глаз». В распущенные волосы вплетены черные, белые и зеленые жемчужины. На шее и груди невероятной красоты колье, напоминающее зеленую татуировку.
— Это серьги моей матери, — отец открывает черную бархатную коробку.
Серьги великолепны: они формой напоминают те же павлиньи перья.
— А где твои родители сейчас? — осторожно спрашиваю я.
В моей земной памяти информация о том, что папины родители умерли, когда он был еще студентом. Мамины родители умерли недавно, уже после рождения Шурки. Успели с ним поводиться.
— Они развеяны Тьмой, — тихо отвечает отец. — Когда мне пришлось исчезнуть из этого мира, их наказала Тьма.
В глазах прислуживающей мне Марго блестят слезы. Мне становится жутко. Еще одно напоминание о том, что я не в сказке, как думает Полинка, как считает Моника-Лариса, а в магическом мире, где опасно.
— Во время танца ты должна дать согласие, — наставляет меня отец в темноте огромной кареты.
— Танца? — недоверчиво переспрашиваю я. — Нам невозможно прикасаться друг у другу.
— Будете танцевать на расстоянии, — просто отвечает он.
Большой тронный зал дворца Императора полон празднично разодетыми придворными. Все возбужденно счастливы.
Возле трона Императора Раймунда установлен второй трон — для Императрицы Елены. Император и Императрица в золотых одеждах. Возле трона Императора Короли и Фиакр.
Как же Елена прекрасна! Особенно теперь, когда спокойна и счастлива.
Отец подводит маму и меня к тронам. В зале такая тишина, что слышно, как все дышат, боясь пропустить хоть слово.
— Ваши Императорские Величества! — отец делает легкий поклон. — Ваши Королевские Величества! Ваше Высокопревосходительство!
Мама, необычно красивая в темно-синем платье, делает глубокий уважительный поклон.
— Ваше Сиятельство! — Раймунд улыбается радостно и доброжелательно. — Госпожа Клер! Госпожа Николетт! Как мы счастливы видеть вас на нашем общем празднике!
О! Моя мама, Светлана Петровна, теперь Клер?! А я и спросить не догадалась.
Черноглазая Елена растерянно смотрит на меня. Губы ее беззвучно двигаются. Всё! Нет способности передать мне мысли на расстоянии и наговорить гадостей! Слабо мне верится, что Елена теперь лишена своих способностей! Надо спросить ее про Антона и Генриетту. С ними-то что?
Фиакр торжественно красив. Он во всем фиолетовом. Жабо теперь черное, а камень на нем прозрачный. Он не отрываясь смотрит на меня.
— Sorcière… Sorcière… Sorcière… — разносится по залу шепот.
— В честь нашей свадьбы мы объявляем танец Его Превосходительства Господина Решающего и Госпожи Николетт, дочери Его Сиятельства Господина Надзирающего! — объявляет Император Раймунд. — Музыка!
Оркестр начинает играть что-то легкое и непонятное по жанру. Как танцевать это танец, не имею ни малейшего представления.
Фиакр делает мне издалека легкий поклон. Отвечаю тем же. Мгновенно освобождается центр зала. Все встают вокруг. Начинается наше движение по кругу, сопровождаемое бесконечными поклонами. Каждый поклон Фиакра публика воспринимает, как нечто замечательное. Это охи, ахи, аплодисменты. Каждый мой поклон встречается гробовым молчанием. Это что за дискриминация? И вдруг в моей голове голос Фиакра.
— «Они по-прежнему считают тебя порождением Тьмы»
— «Чудненько. И их мне надо спасти ценой своей жизни?»
— «Всех нас. И не ценой жизни. Я не дам случиться плохому»
— «Как же ты не дашь?»
— «С твоей помощью»
— «Я планирую вернуться домой, в свой мир»
— «Я не отпущу тебя»
— «Я не собираюсь спрашивать у тебя разрешения»
