Сошествие в Аид (ЛП) - Райли Хейзел

— Прости, что соврал. Я не думал, что это так важно для тебя. Не думал, что ты… влюблена в меня. Ты никогда не показывала.

Джек смеётся сквозь слёзы.

— Я показывала, Ньют! Сотни раз! Ты смотришь, но не видишь.

— И в чём разница? — встревает Лиам.

Я сверлю его взглядом, чтобы заткнулся.

— Какие именно знаки? — настаивает Ньют. Отпускает её руку, скрещивает руки на груди, утопая в чёрной худи. — Я пытался перейти за черту дружбы. Но ты выстроила стену высотой с небоскрёб.

Джек смотрит на него с выражением полного неверия. И только спустя несколько секунд находит голос:

— Я знаю твои любимые блюда в столовой. И всегда беру их для тебя, потому что ты приходишь поздно, и они заканчиваются. Знаю, что ты любишь колу с лимоном, но без льда — чтобы не разбавлялась. Знаю, что, когда болеешь, лежишь в кровати и пересматриваешь все фильмы High School Musical. Знаю, что ненавидишь белые носки и носишь только чёрные. Знаю, что тебе нравятся ручки с синими чернилами. Я стараюсь садиться рядом с тобой. И если уже сижу, а ты ищешь место, молюсь, чтобы ты выбрал его рядом со мной. Я замечаю, когда ты грустишь, и пытаюсь тебя развеселить, помочь выговориться. Я всегда рядом, Ньют. Всегда. Настолько, что я боялась: вдруг ты поймёшь, что я чувствую. Но ты — ничего не понял.

Мы все ошарашены. Я-то понимала, что Джек нравится Ньют, хотя бы немного. Но точно не ожидала, что настолько серьёзно. Наоборот, была уверена: из двоих именно мой брат чувствует больше. А теперь уже и не скажешь, что там у Ньюта внутри.

— Джей-Джей…

— Ты чувствуешь то же самое ко мне, Ньют? — шепчет она.

Вот он, момент, когда он должен сказать «да». И всё решится. Вся история с Лиззи потеряет смысл, останется позади.

— Джей-Джей, нет.

У меня отвисает челюсть. Оборачиваюсь к Лиаму — и он делает то же самое, рот открыт, как у меня.

Джек пытается уйти, но Ньют снова её останавливает:

— Раньше я бы сказал «да». Но ты даже не представляешь, насколько твои слова расходятся с тем, что ты показываешь. Джей-Джей, ты так привыкла прятать эмоции, чтобы никто не догадался, что я бы в жизни не подумал, будто я тебе нравлюсь. Если бы это Лиам признался, а не ты, я бы меньше удивился. — Он опускает голову. — Я смирился. Для меня ты стала лучшей подругой. Вместе с моей сестрой. Прости. Я… я не…

По щеке Джек скатывается слеза и застывает на губах. Но она улыбается. Резко стирает слезу ладонью.

— Я поняла. Всё в порядке, Ньют. Правда.

Он пытается что-то добавить, но она прерывает:

— Нет. Хватит. Прошу.

Она уходит первой. Никто её не останавливает. И зачем? Ньют остаётся ещё на пару секунд, избегает моего взгляда — и исчезает следом за ней. Я остаюсь одна с Лиамом. В воздухе густая, тягостная тишина.

— Ну что, идём на рождественскую вечеринку? — предлагает он, прочистив горло.

Я кривлюсь. Рождественская вечеринка Йеля. Последняя неделя перед праздниками, перед Рождеством и тем, как кампус опустеет. Студенты наряжают главную ёлку во дворе у входа. Она металлическая, геометрическая, вся увешана гирляндами. Украшают её синими шарами — в цвет школы, — а сами в это время тусуются в саду, едят, пьют, слушают музыку. Было бы красиво, если бы не один трэшовый штрих: вместо звезды на макушке — блестящая буква Y, символ Yale. Вот уж шедевр.

Последнее, чего я хочу, — это сидеть в комнате одна и думать о Хайдесе. Лиам — не лучшая альтернатива, но уж точно лучше одиночества. Поэтому я прошу пять минут: занести книги, освежиться. Переодеваюсь в красный свитер, чёрные джинсы, заплетаю волосы в две косы. Умываюсь — мне всегда нравилось ощущение чистой, прохладной кожи. Смотрю в зеркало и улыбаюсь отражению, хотя глаза с кругами и лицо совсем не выглядит счастливым.

Лиам ждёт у стены в коридоре, рядом с ним Перси. Когда наши взгляды встречаются, он широко улыбается:

— Привет.

Сегодня в нём что-то другое. Обычно он воплощение пай-мальчика: добродушное лицо, гладкая кожа без намёка на щетину, аккуратные волосы, простая одежда. Сегодня вроде бы то же самое, но детали… Под светом ламп его волосы кажутся чёрными, а не каштановыми, и кое-где торчат нарочно растрёпанные пряди. Кожа бледнее обычного. И ещё что-то — то ли выражение, то ли осанка — выбивается из привычного образа. Вдобавок — чёрный гольф, цвет, которого я на нём никогда не видела.

— Всё нормально? — возвращает меня к реальности Лиам, заметив моё замешательство.

Перси смотрит на меня странным взглядом, будто доволен тем, что сбил с толку. Я киваю.

— Конечно. Пошли.

Йель гудит. В коридорах толпы студентов, главный холл шумит как никогда. Двери зафиксированы в распахнутом состоянии — иначе с этим потоком было бы не справиться. Столько лиц, что я на секунду теряюсь. Но плюс в том, что в такой толпе проще не столкнуться с Хайдесом. Уверена: смогу его избежать.

— Гляньте, там Гермес и Хайдес, — вскакивает Лиам. И машет руками, как флагами, пытаясь привлечь их внимание. — Эй, ребята!

Я тут же наваливаюсь на него, чтобы остановить. Но Хайдес уже заметил. Его серые глаза метко находят Лиама и прищуриваются, потом скользят на меня. Поглощающее движение кадыка — и всё ясно. Гермес пока ничего не понял, поэтому Хайдес его подталкивает к выходу, уводя прочь.

Лиам мрачнеет. Но вместо того, чтобы злиться, хлопает в ладони и улыбается:

— Пойдём посмотрим, чем угощают.

Он ускользает вперёд, а Перси шагает рядом, руки в карманах.

— Чудак он, да?

— Про Лиама или про Хайдеса?

Он усмехается.

— В этот раз про Хайдеса. — Я молчу, и он продолжает: — Почему он тебя так избегает? Что случилось?

Перси прокладывает дорогу сквозь толпу, помогает мне пройти, и вот уже холодный декабрьский воздух ударяет в лицо. Просторно, легче дышать. Но он всё ещё ждёт ответа на свой чересчур любопытный вопрос.

— Ничего, — выбираю честность. — Он просто перестал со мной разговаривать в какой-то день. Причины я не знаю.

Перси хмурится.

— Мило. Всегда он мне не нравился.

Я не хочу слушать, как кто-то ещё поливает Хайдеса. Смена темы:

— Ты пропустил разговор Джек с Ньютом. Полчаса назад. Там теперь уже точно ничего не будет по-старому.

Слева от нас уже собирают ёлку. Человек десять возятся с конструкцией, другие издалека подсказывают.

Перси чешет затылок.

— Не думал, что он с Элизабет стали такими… близкими.

Я приподнимаю бровь.

— Элизабет?

Он смотрит, как на дуру:

— Ну да. Лиззи.

— Лиззи — это Элизабет? Я и не знала.

— Ну, «Лиззи» вообще-то от немногих имён может быть. Так что, думаю, да, Элизабет. Хотя не уверен. — Смеётся. — Ладно, я предположил.

Он кивает на столик с напитками, молча приглашая. Я замираю, не отвечая. Потом качаю головой:

— Не хочу пить.

Перси всё равно уходит к стойке, видимо, за стаканом для себя.

И в этот момент до меня долетает перебор акустической гитары — звук мягкий, хоть инструмент и настроен не идеально.

Я резко оборачиваюсь. В нескольких метрах от монтируемой ёлки сидит на траве Аполлон, вокруг него быстро собирается круг девчонок. Гитара у него на коленях, как раз настраивает. Длинные, тонкие пальцы перебирают струны; он наклоняется вперёд, из-за чего на лицо падает каштановая прядь.

— Своих тёзок-греческих богов они воспринимают чересчур буквально, да? — замечает Перси, тоже глядя на Аполлона. Теперь у него в руке стакан.

Он прав. Аполлон был богом музыки, среди прочего.

Я так залипаю на эту картину, что инстинктивно тянусь к нему. Подошвы шуршат по траве, и меня словно тянет всей кожей — к Аполлону и к музыке. Будто почувствовав меня, он поднимает голову и смотрит. Пальцы сразу замирают. Он улыбается — робко, по-своему.

В конце концов, мы целовались. И хоть поцелуй был невинный, мы больше не говорили. Как и он со мной. Сегодня за обедом стоял позади меня в очереди в кафетерии — могла бы обернуться и поздороваться. Или он мог бы тронуть меня по плечу и начать первым. Не знаю.