Сошествие в Аид (ЛП) - Райли Хейзел

Он берёт меня за затылок всей ладонью, наклоняет голову и целует снова. Движется так медленно, так сладострастно, что я не представляю, что сделаю, когда он оторвётся. Он стонет мне в губы, и я отвечаю стоном — целиком во власти парня, который перевернул мои последние три месяца так, как никто.

Он сам обрывает поцелуй. Глаза затуманены желанием, дыхание рваное; грудь ходит почти в такт моей.

Он раскрывает рот, но я опережаю:

— У тебя ещё есть время не говорить то, чего я боюсь.

Он тихо смеётся:

— А что, по-твоему, я должен сказать?

— Должен взять меня за руку, — я переплетаю наши пальцы, — отвести к себе, швырнуть на кровать и заняться со мной любовью, как я с тобой на пляже, в Афинах. А потом прижать и шептать всю ночь: «прости».

Свободной рукой он откидывает волосы назад — всё его прекрасное лицо как на ладони:

— Пройдёт. Сейчас тяжело, потому что у нас был отличный секс, Хейвен. Но мы быстро забудем друг друга, поверь.

— Нет, Хайдес, только не начинай…

Он снова становится прежним. Никакой нежности и страсти в глазах. Он освобождает руку и делает шаг назад:

— Будто мы и не встречались. Мы же не любим друг друга, правда? И даже если бы любили, у каждого в жизни много любовей. Мы найдём те, что нам подходят, не парься.

Я сжимаю кулаки:

— Хайдес…

Он уже даже не смотрит на меня:

— Держись от меня подальше и не липни. С этого момента, если заговоришь со мной, я не отвечу.

Я хочу что-то возразить, но слова не идут. Меня всё ещё трясёт — от нашего поцелуя, от его признания, что всё это — из-за родителей, и от того, что он предпочитает сдаться и ранить меня. Я больше не понимаю, чего хочу. Орать все матюки, что знаю? Снова его поцеловать? Развернуться и сделать вид, что никогда его не знала? Но как? Это всё равно что играть в игру без правил. Невозможно.

Я выныриваю из мыслей только тогда, когда слышу, как его шаги шуршат по траве — всё дальше, пока не затихают. Я не оглядываюсь, чтобы проверить, что он вернулся к братьям.

До меня долетают ноты песни, которую Аполлон играет на гитаре. Голоса студентов. Смех. Чьи-то визги. Команды тем, кто руководит установкой ёлки. Слышу даже, как Лиам напевает что-то незнакомое. И над всеми звуками — снова и снова — шаги Хайдеса, уходящего от меня. Они гремят в голове, пока я не сгибаюсь вперёд; зажмуриваюсь, пытаясь вытолкнуть их.

Когда всё растворяется, когда звуки впитываются и на секунду воцаряется тишина, меня догоняет еле слышный шёпот. Как дыхание по коже — слабый, но ледяной, безжалостный.

Это мой голос говорит:

— Я его люблю.

И пусть это был почти неслышный шепот, секрет, свидетелем которого остаюсь только я — пути назад уже нет. Три слова липнут ко мне и поднимаются к горлу, стягивая его в удушающую петлю.

Я влюбилась в Хайдеса Лайвли. В парня, который при первой нашей встрече сунул мне в руку огрызок своей яблока. В парня, который чуть не раздел меня догола на глазах у всех вовремя Голой правды. В самодовольного, мегаломаньячного, нарциссичного и невоспитанного.

В того же парня, который мухлевал на играх сестры, лишь бы не бить меня. Который ненавидел 17 ноября, а потом испёк мне именинный торт. В парня с именем бога, который поклонялся мне, как богине.

В нескольких шагах загораются огни ёлки — серебро и неоново-синий вспыхивают салютом. Они освещают огромный кусок газона и приковывают общее внимание, даже если для многих это уже привычное зрелище.

Лиам как раз внизу и говорит с каким-то парнем, которого я не знаю:

— … можно я поставлю эту Y на верхушку?

Тот оборачивается, будто впервые замечает его:

— Ты вообще кто?

Я хихикаю — рада любой отвлекающей мелочи. К моему смеху тут же примешивается другой — и я едва не умираю от испуга. Я и не заметила, что опустилась на колени в траву, пока ладонь Перси не появляется у меня перед носом.

— Ты в порядке? — спрашивает он.

Я принимаю его руку с благодарностью, и он помогает мне подняться. Тут же отпускаю, чтобы отряхнуть колени от травинок.

— Нет, — отвечаю совершенно честно. — Но я найду способ справиться.

Перси дарит мне улыбку, полную сочувствия. Свет огней позади падает на его лицо, подчёркивая скулы и глаза. И пока его губы двигаются, произнося что-то, чего я даже не слышу, я наконец понимаю, что в нём сегодня другое.

— Твои глаза, — вырывается у меня.

Перси замирает и смотрит на меня с недоумением.

— Они чёрные, — объясняю. — С первого дня, как я тебя знаю, они всегда были карие.

Звучит безумно, и я чувствую себя сумасшедшей, особенно под его пристальным взглядом.

— Что ты несёшь, Хейвен? Они у меня всегда были чёрные.

Но я не сошла с ума. И воспоминание прорывается в голову.

— На Хэллоуин. Я же спрашивала, носишь ли ты линзы.

Перси взрывается смехом и делает шаг ко мне, но я инстинктивно отступаю. Не знаю почему. Он ведь не маньяк какой-то, а вокруг полно людей. Но нутро вопит: держись подальше.

— Хейвен, ты всё путаешь.

— Ничуть, — огрызаюсь. Во мне закипает раздражение. Моим воспоминаниям можно доверять, как и моему зрению — все десять диоптрий. Его глаза всегда были карими. Тёплыми и мягкими. А этой ночью они чёрные. Настолько чёрные, что невозможно отличить зрачок от радужки.

Перси засовывает руки в карманы брюк, взгляд опускается вниз. Он качает головой и тяжело вздыхает. Потом замирает. И медленно поднимает на меня глаза. Передо мной уже другой человек. Совсем другой. Губы искривляются в тонкой усмешке.

— Наконец-то ты поняла.

Глава 35

Золотое яблоко

У Зевса был Гермес — его вестник. Скорость ведь и вправду была одной из черт этого бога, носившего крылатые сандалии.

Я окидываю Перси взглядом с головы до ног. И чем дольше смотрю, тем меньше он кажется мне знакомым, несмотря на то что мы провели вместе три месяца. У него всегда было доброе, простодушное выражение, слегка сутулая осанка, ленивая походка. А сейчас… полная противоположность. Губы искривлены в вызывающей усмешке, глаза прищурены — два чёрных провала, в которых не осталось и тени прежней мягкости. Он стоит прямо, идеально выпрямившись, и излучает такую уверенность и самодовольство, что я сама начинаю чувствовать себя ничтожной.

Он закатывает рукава чёрного гольфа до локтей, обнажая бледные руки с проступающими жилами. Скрещивает их на груди.

— Что случилось, Хейвен? Ты выглядишь потрясённой.

Я несколько раз моргаю.

— Значит, я не сумасшедшая. История с глазами…

Он закатывает глаза.

— Да, Хейвен, я носил коричневые линзы. Настоящая морока, если честно. Представь, однажды Лиам умудрился проглотить одну.

Мрачность момента рушится. На миг я теряю бдительность.

— Как он вообще умудрился проглотить линзу?

— Поверь, тебе лучше не знать, — отрезает Перси.

Я отступаю назад, пока не упираюсь спиной в ствол дерева. Всего несколько минут назад я была в той же позе, целуясь с Хайдесом. А теперь передо мной стоит человек, которого я считала другом, и понимаю: он всем нам лгал. Я не знаю, кто он и что ему нужно.

— Ты меня боишься, Хейвен? — спрашивает он, склонив голову набок и выгнув бровь. — А зря. Я милый. Гораздо милее Хайдеса и его семейки психов. Конечно, я тоже могу психануть, но ты ведь никогда не заставишь меня злиться.

Он подходит слишком близко, и мне некуда отступать. Поэтому я делаю единственное, что умею: притворяюсь сильной.

— Я не боюсь тебя. Я только пытаюсь понять, кто ты.

Он усмехается.

— Кто я? Я Перси. Разве непонятно?

Он издевается. И получает удовольствие.

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Знаешь, почему я в шоке. Убери с лица эту самодовольную ухмылку.

Перси нахмуривается и делает шаг ближе.

— Да с чего ты так завелась? Ну солгал я про цвет глаз — и что? Это что, преступление?