Сошествие в Аид (ЛП) - Райли Хейзел

Тыльной стороной ладони вытираю мокрый лоб, откидывая прядки, вырвавшиеся из хвоста и прилипшие к коже. Я бы сказала — отвратительной, но Гермес смотрит так, будто я и правда секси.

Аполлон бьёт по боксёрскому мешку.

— С этим мы закончили.

— В каком смысле?

Он едва улыбается:

— Месяц как ты лупишь мешок. До поединка с Хайдесом три дня — пора выйти против кого-то живого. Например, меня.

Гермес таращит глаза, потягивая кофе… прямо из кофеварки. Сегодня он заявился на полчаса позже начала тренировки с ковриком для йоги и дымящейся туркой в руках. Пока что успел лишь стереть лак с ногтей и намазать руки клубничным кремом. У него тут день спа.

— Я не могу выйти против тебя, — выпаливаю. Пятюсь, будто это поможет.

Аполлон раскрывает руки и идёт ко мне:

— Почему? Боишься, что тебе больно сделают? Обещаю, буду бережным.

Закатываю глаза — он тихо смеётся.

— Я не чувствую себя достаточно сильной. И не хочу бить тебя, Аполлон.

Стоит ему понять, что я боюсь причинить ему боль (хотя мы оба знаем, насколько это маловероятно), как взгляд у него становиться мягче, а щёки заливает румянец. Долго в глаза он всё ещё не может смотреть — больше пяти секунд даются с трудом, но прогресс есть.

— Хейвен…

Я снова качаю головой и отступаю:

— Нет. Не хочу тебя бить.

На этот раз он делает один шаг — и хватает меня за плечи. Тёплые ладони на мокрой коже заставляют меня дёрнуться — боюсь, ему неприятно. Пытаюсь вывернуться, но Аполлон крепче сжимает и тянет ближе:

— Хейвен, обещаю: ты мне не сделаешь больно, — говорит игриво и очень нежно.

— Эй, вы там долго, или начнёте уже лупить друг друга? — орёт с конца зала Гермес.

Аполлон кивает мне — в центр. Вздыхаю обречённо и иду навстречу аплодисментам и завыванию Гермеса. Тот затыкается только затем, чтобы кинуть брату пару перчаток.

— Сейчас попробую тебя ударить, — предупреждает Аполлон, затягивая липучки. — Я научил тебя всем своим способам блокировать и предвидеть. Примени на мне, ладно?

Киваю, хотя именно в этот момент не помню ни единого. И тут же взрывается знакомое интро — Eye of the Tiger. Я даже не оборачиваюсь: понятно, кто. Гермес держит переносную колонку и врубил песню на неприличной громкости.

Аполлон жестом велит не реагировать — кое-как держусь.

Встаю в стойку и жду. Его первую атаку я угадываю сразу: левую ногу вывел, плечо с противоположной стороны едва дрогнуло. Правый кулак Аполлона выстреливает слишком быстро, чтобы уйти, — ловлю его на блок. От удара меня отшатывает на пару сантиметров, но не больно.

Опускаю руки — у Аполлона глаза сияют довольством.

— Видела? Ещё раз.

Вторая попытка — финт. Знаю: он двое суток гонял меня распознавать и разыгрывать финты. Не просто читаю и ускользаю — решаюсь ответить. Проворачиваюсь, спиной упираясь ему в спину, и бью локтем, заставляя согнуться. Проскакиваю по инерции мимо, цепляю шею, следя, чтобы не пережать.

— Удивился? — шепчу, очень довольная.

Лица его не вижу. Но ладонь накрывает мою и мягко гладит по косточкам.

— Нисколько. Я знаю, на что ты способна. — Цокает языком. — Но в боксе локти нельзя. Это было жульничество.

— Вы всегда жульничаете. У вас же на этом все игры держатся?

Глаза вспыхивают одобрением.

— Отличный ход, Хейвен.

И я допускаю грубую ошибку — позволяю себя отвлечь его добротой. Аполлон переворачивает расклад за секунду: делает рычаг на моих руках и поднимает меня, крепко удерживая. Когда снова ставит на пол, его ладони уже на моём корпусе: одна поднимается к горлу, обхватывая его, другая сползает на обнажённый живот. Из такого захвата я легко бы вышла, но всё произошло так быстро, и Аполлон так смело пошёл вперёд, что я застываю.

Дышать нечем. Грудь ходит часто-часто — стыдно, потому что с его роста вид отлично.

— Удивилась? — возвращает вопрос с вызовом.

— Ещё как, — признаю. — Я не знаю, на что ты способен.

Чувствую, как он наклоняется, тёплое дыхание врезается в ямочку у ключицы:

— И лучше, чтобы ты так и не узнала. А пока — не опускай блок. Даже если соперник чертовски обаятелен или льстит.

— Это ты у нас льстец или обаятельный?

Он размыкает хват и я оборачиваюсь. На лице — улыбка, но голову он склоняет к полу:

— А если я и то, и другое?

— Вау, — откликается Гермес с пончиком, присыпанным сахарной пудрой, зависшим в воздухе. Даже не хочу знать, откуда он его достал. — Напряжение зашкаливает. Зал пропитан запахом гормонов.

Аполлон заливается бордовым и спешит к скамье, где лежит его сумка. Достаёт бутылку и отворачивается, делая длинные глотки. Его стеснение никогда не перестанет меня умилять.

Гермес наблюдает, довольный, что вывел брата из равновесия:

— Было бы эпично, если на этот раз девушку у Хайдеса увёл бы ты. Как он Минту.

— Герм, — одёргиваю.

Он жует с открытым ртом, давая мне полюбоваться, как зубы перемалывают сахарную корочку:

— Слишком бестактно?

— Да, — отрезаю.

Он кивает сам себе и пару секунд жуёт молча — но я уже знаю, что продолжение будет. Точно: запихивает остаток пончика в рот, стряхивает с ладоней сахарную пудру.

— Тогда было бы эпично, если бы я увёл девушку сразу у обоих. Маленький Рай, как тебе идея? Я тебе нравлюсь?

Аполлон уже допил всю воду, которая ему вовсе не была нужна. Скрестив руки, смотрит на брата с мрачным терпением. Я, несмотря ни на что, хихикаю:

— Гермес, ты правда секси.

Он несколько раз быстро дёргает бровями, облизывает нижнюю губу.

— Все знаем пословицу: когда два брата грызутся — третий кайфует. И в данном случае слово «кайфует»…

— Объясни, почему ты вечно сексуально фрустрирован? — перебиваю его, искренне любопытно услышать ответ.

Вдруг настроение у него меняется. Лицо делается как у невинного ребёнка — контраст к тому сальным намёкам, что звучали пять секунд назад:

— Вообще-то я очень романтичный парень.

Я едва не смеюсь.

— Ты?

— Как-то на День святого Валентина я заказал у Аполлона тортик в форме сердца для одной девушки. Он был прекрасен, одна из твоих лучших работ.

Аполлон выглядит не в восторге:

— Да уж, спасибо.

— Милый поступок, — осторожно замечаю, но держу оборону.

Гермес пожимает плечами:

— Ага. Сверху я положил записку: «И это не единственный орган, который я хотел бы получить от тебя этой ночью».

Я застываю с открытым ртом. Ищу поддержки у Аполлона — тот чешет затылок с видом человека, который, увы, подтверждает эту историю.

Кажется, я уже неплохо знаю Гермеса. И вообще Лайвли. Может, Афродита и Афина для меня всё ещё остаются в тени — но это логично: Афина ненавидит меня с первой встречи, а её истерики приходилось тушить Афродите, вот та и держалась в стороне.

Когда Хайдес заявил, что я должна поехать на этот дурацкий бой в Грецию, а потом вернуться и делать вид, будто мы не знакомы, — больно было по двум причинам. Первая — это всё, что я к нему чувствую; от этого я не могу и не хочу бежать. Вторая — я привязалась к Гермесу и Аполлону. Полюбила «Маленький Рай» и всю неуместность Гермеса, как и то, как Аполлон выговаривает каждое слово, придавая ему вес, и как его глаза никак не задерживаются на моих.

Игрок внутри меня точно знает: с Олимпом я не закончила. Огромный остров Лайвли. Тринадцать залов, тринадцать игр — они манили меня с того момента, как Хайдес только рассказал, что они существуют.

Все в Йеле стараются держаться от Лайвли подальше. И мне стоило бы. Потому что стоит подойти ближе — и всё, дороги назад к прежней жизни нет. Да и не хочется — если начистоту.

Перед носом возникает бутылка. Я сразу узнаю руку, которая её держит: Аполлон.

— Пей, ты потеряла много жидкости, — говорит он и, произнося это, уставляется на мою блестящюю от пота грудь.

Принимаю с улыбкой и шёпотом благодарности. Делаю всего один глоток — ловлю его раздражённый взгляд, мол, выпей нормально.