— Всё верно, — ответила я, глядя ему прямо в глаза, — есть такое правило, вот только оно касается молодых незамужних девушек. Опуская глаза, они пытаются показать покладистый мягкий характер, готовность подчиняться мужчине, стыдливость и скромность. Я не замужем, но, как вы вчера верно подметили, моя молодость давно миновала. Покладистым характером я похвастаться не могу, не планирую подчиняться мужчине, стыдиться мне перед вами не за что. Что до скромности...
— ...то у вас её нет. — Герцог неожиданно улыбнулся.
— Ну почему же. Скромность украшает любого человека, что мужчину, что женщину. Но она как соль, главное с ней не переборщить.
— По моему мнению, вы из тех, кто сильно недосаливает или не солит вообще, — он ухмыльнулся собственной шутке. — Доказательство — вчерашний случай. Причина случившегося не только недоразумение, как мы выяснили, но и ваша невероятная для женщины самоуверенность.
— Спасибо за комплимент.
— Это не комплимент. Другая ещё три раза подумала бы, имеет ли она право носить королевские драгоценности настолько высокого класса. Вы же не усомнились в своём праве надеть их. Скромность уберегла бы вас от беды. Готовность подчиняться заставила бы спросить позволения. Мягкий покладистый нрав помог бы не вызвать во мне желание вас проучить.
— Хотите сказать, что я сама во всём виновата?
Он криво улыбнулся. Нет, ну всё же, гад-то какой.
20
Я смотрела в его холодные чуть насмешливые глаза, и у меня всё быстрей билось сердце. Если бы герцог меня хотя бы немного жалел, ради внуков и дочери, я бы и в ноги к нему бросилась, и молила бы о спасении жизни. Но после пяти сотен лет, проведённых в заключении, уверена, способность жалеть и сочувствовать в этом человеке полностью атрофировалась.
Всё, что я могла сделать — предложить ему сделку, как акуле бизнеса, без сантиментов и с явной выгодой для него, превышающей расходы и неудобства.
Учитывая, что сама я ничем интересным для него не владею — придётся продать ему воздух.
— Прошу, помогите мне, Ваша Светлость. К огромному сожалению, мне нечего вам предложить, кроме собственной благодарности и благодарности королевской семьи. Если вы спасёте меня или хотя бы честно попытаетесь это сделать, моя дочь этого никогда не забудет. Я знаю её, для Анжелы долг, тем более долг жизни — не пустой звук. Даже если сейчас вы не нуждаетесь в особом расположении короля и королевы, когда-то это может измениться.
Герцог скрестил руки на груди, наклонил голову к правому плечу. Разглядывал меня, будто я любопытное насекомое или зверёк. Его улыбка показалась мне неприятной.
Удивительно, как вздорный характер портит природную красоту человека. У герцога привлекательное худое лицо. Яркие тёмные глаза, красивый разлёт бровей. От него веет силой, мужской харизмой. Но вот эта глумливая улыбочка, ехидненькая усмешечка — как ложка дёгтя в бочке не такого уж сладкого мёда.
Но какая разница, мне с ним детей не крестить. Лишь бы согласился помочь.
— Я предлагаю вам сделку с последующей оплатой, открытый чек, в котором вы сможете вписать нужную сумму или, скорей, услугу, которую вам окажут из благодарности за помощь мне. Иметь в должниках королевское семейство — отличный актив. Рекомендую моим предложением воспользоваться и сделать это как можно скорей.
— Даже скорей?
— Именно. Моё предложение ограничено по времени, причём по двум причинам. Первая — товар. Я могу умереть, и тогда некого будет спасать. Вторая — откат. Есть вероятность, что мой зять потеряет терпение и начнёт давить на вас. И вы в его глазах превратитесь в преступника, имеющего возможность спасти человека, но без особой причины отказывающегося это сделать. Убивающего бездействием всего лишь из вредности или каприза. И тогда ваш потенциальный актив превратиться в обременение. Даже если вы спасёте меня, подчинившись принуждению короля, размер его благодарности снизится. Ведь это не вы будете спасать меня по собственной воле, а он будет бороться за мою жизнь, принуждая вас к доброму поступку.
Герцог Валентайн внезапно захлопал в ладоши. Он делал это медленно, чётко и громко. Аплодисменты вышли, скорей, издевательскими и зловещими, чем подбодрили меня.
— Ни слёз, ни рыданий, одна холодность и трезвый расчёт. Браво, леди-иномирянка.
Я смотрела в его лицо, терпеливо ожидая решения.
— В вашем плане по обременению меня собой есть одно упущение. Убедившись в этом на практике, уверен, вы сами откажетесь от своего предложения и с криками убежите, забудете, как о жутком кошмаре, о желании мне докучать.
Он встал, и я поднялась тоже. Страшно хотелось потереть от волнения ставшие холодными руки.
— И что же это за упущение?
— Процесс лечения, верней, облегчения симптомов. Следите за тем, что я делаю, крайне внимательно.
Он шагнул ко мне ближе, и, как и вчера, внезапно всё переменилось. Не самый приятный, но, в общем-то, обычный мужчина вдруг стал казаться исчадием ада. Его глаза стали темнее, чем прежде. Захотелось зажмуриться, лишь бы не встречаться с ним взглядом. Я едва заставила себя оставаться на одном месте, такая тревога меня охватила.
Герцог подошёл ко мне вплотную, и я всё же не выдержала, опустила взгляд. А он двумя пальцами ухватил шарф, которым я скрыла следы вчерашнего проклятья. Потянул за украшенный вышивкой край, и тонкий шёлк заскользил по коже, открывая красные пятна и синяки.
Мужчина наклонился ко мне, и его тёплое дыхание коснулось шеи. По спине пробежал холодок, и сердце стало биться так, как никогда прежде. Словно хотело пробить дыру в рёбрах и сбежать из груди.
Герцог замер. Несколько мгновений ничего не происходило. Я стояла, буквально не дыша, в ожидании неизведанного. Смотрела прямо перед собой — так получилось, что на чёрный сюртук герцога, украшенный малозаметной издали, а вблизи ясно различимой вышивкой чёрным и серебряным шёлком.
Портной выбрал необычный узор — змей, сплетающихся в смертельных объятиях, воронов, сверкающих глазами-агатами, голых ветвей деревьев, или их корней — понять невозможно. Мои глаза будто приклеились к драгоценным бусинам, изображающим глаза каркающей птицы.
Наконец, когда не дышать стало физически невозможно, я шумно вдохнула ртом. И именно в этот миг герцог решил укусить меня за шею. От неожиданности я дёрнулась, и мужчина схватил меня за плечи.
Сказать, что укус вышел болезненным — не сказать ничего. Он пришёлся в то место, где находился самый крупный синяк, что умножило болезненные ощущения.
Я заорала, начала вырываться, замолотила кулаками по кажущимся железными плечам и груди. Попыталась лягнуть герцога, что с этими всеми юбками — та ещё задача. А он всё пытался меня сожрать, ну точно как в фильме про зомби.
А Констанс ведь предупреждал, что герцог не вполне человек.
21
Когда герцог так же неожиданно, как напал, отпустил меня — равновесие не удалось удержать. Я шлёпнулась на пол. Попыталась отползти от безумца, но он не предпринимал попыток преследовать меня. С невозмутимым видом достал из кармана белый платок — ослепительно яркий на фоне абсолютно чёрной одежды. Белая ткань тотчас покрылась чёрными пятнами, когда герцог вытер запачканный чем-то тёмным подбородок и рот.
Затем герцог сплюнул в платок, смял его и швырнул в горящий в камине огонь.
Я всё ещё сидела на полу и не двигалась, только наблюдала за ним. Немного отдышавшись, коснулась шеи. Твёрдо считала, что залитый чем-то чёрным подбородок герцога и ставший чёрным платок — обман зрения. И ничего, ни следа крови на пальцах не увидела. Кожа в том месте стала влажной, и только.
Так это у него такое лечение? То есть он не обезумел, а сделал это, чтобы мне помочь? Сложно поверить в такое варварство, но других объяснений не находилось.
Я так и осталась сидеть на полу, глядя то на собственную ладонь, то на герцога, в свою очередь разглядывающего меня с непроницаемым видом.
