Именно тогда дверь отворилась, и на пороге появился он.
Гном, но разительно отличающийся от шумных Кремневых. Высокий для своего народа, с широкими сутулыми плечами, одетый в простую, добротную кожаную одежду без украшений. Его борода, где серебро седины смешивалось с черным, не была заплетена в хвастливые косы, а спадала на грудь водопадом. Но больше всего поражало лицо — словно старая карта, испещренная шрамами. Глубокий рубец пересекал левую бровь и терялся в бороде, придавая взгляду суровое, хищное выражение.
Он не стал искать компании. Молча прошел в самый дальний угол зала, сел за пустой столик и замер, превратившись в часть тени. Когда я подошла к нему, он даже не поднял головы.
— Пива, — бросил он голосом, глухим, словно из-под земли.
Я принесла ему самую дешевую кружку светлого эля. Он поставил её перед собой, но не притронулся. Вернувшись за стойку, я почувствовала его взгляд на спине: тяжелый, физически ощутимый. Первая мысль была о Ворте. Неужели этот жуткий человек уже нанял шпионов? Я пыталась сосредоточиться на работе, улыбалась гостям, принимала заказы, но часть сознания была прикована к темному углу. Шум и смех казались далекими и ненастоящими. Реальным был только этот молчаливый гном и ледяная тревога, расползающаяся по венам.
Он просидел так два часа. Обед закончился, посетители начали расходиться. Кремневые оставили на столе гору медных монет и ушли, продолжая громко спорить. Торговцы раскланялись и поспешили по делам. Харчевня пустела. Вскоре в зале остались только мы двое. Тишина, нарушаемая лишь тихим скрежетом «Паучка-Мойщика» в тазу на кухне, давила на уши.
Гном поднялся.
Каждый его шаг по дощатому полу отдавался в моей груди. Он не спешил, двигался с тяжелой, вековой основательностью. Подойдя к барной стойке, остановился и посмотрел мне в глаза. Взгляд был темным, как заброшенная шахта, и в его глубине не было ни враждебности, ни дружелюбия. Только выдержка и ожидание.
Молча он снял с пояса тяжелый кожаный мешочек и положил на стойку. Глухой стук заставил меня вздрогнуть.
— «Искра Глубин», — произнес он низким голосом.
Я растерянно моргнула. Название ни о чем не говорило — было похоже на название редкого камня или древнего артефакта из приключенческих романов, которые любил читать отец.
— Простите, что? — переспросила шепотом.
Гном не ответил. Лишь чуть наклонил голову, и темные глаза, казалось, заглянули в саму душу.
— Мы ждали достаточно, — сказал он. — Когда она будет готова, подай знак. Я приду и заберу заказ.
Я открыла рот, в голове роились десятки вопросов. Что это? Какой знак? Почему я? Но не успела произнести ни слова, как гном, словно выполнив миссию, резко развернулся и тяжелой поступью направился к выходу. Дверь за ним захлопнулась, погружая зал в окончательную тишину.
Я осталась одна посреди зала, залитого тусклым предвечерним светом. На стойке лежал кожаный мешочек. Несколько долгих минут просто смотрела на него, боясь прикоснуться.
Наконец протянула руку и развязала шнурок. На протертое дерево стойки высыпалось маленькое состояние. Золотые монеты, тяжелые, с профилем короля Альдриха, тускло блестели в полумраке. Их было не меньше полусотни. За такие деньги можно было купить дом в пригороде. Но вместо радости почувствовала, как плечи сгибаются под невидимой тяжестью. Это был не подарок и не плата за обед. Это был аванс. Обязательство.
Страх перед Вортом, острый и понятный, отступил перед новым ужасом — более глубоким. Это было наследие. Мой отец, Марк-Изобретатель, вел двойную жизнь, которая заключалась не только в создании кухонных помощников. Он заключал сделки. Давал обещания. И теперь эти обещания перешли ко мне вместе с харчевней. Тот гном пришел не к Мей, наивной двадцатилетней девчонке. Он пришел к наследнице Марка. И ему было все равно, что я ничего не знаю.
В голове царил хаос. «Искра Глубин». Подать знак. Что это означает? Паника подступала к горлу, хотелось все бросить, забрать деньги и бежать без оглядки. Но куда? И что потом? Я понимала, что такие, как этот гном, не прощают долгов.
Нет. Бежать не выход. Нужно понять.
Ясность пришла внезапно. Я собрала золото обратно в мешок, спрятала в потайное отделение под стойкой, которое показывал паучок-счетовод. Затем подошла к входной двери, перевернула табличку на «ЗАКРЫТО» и с грохотом задвинула тяжелый железный засов. Харчевня была моей крепостью. Но ответы хранились не в зале и не на кухне.
Я прошла в кабинет отца, пахнущий старой бумагой, чернилами и машинным маслом. Не колеблясь, подошла к тяжелому платяному шкафу и всем телом налегла на него, сдвигая с места. За ним показалась знакомая каменная кладка. Приложила ладонь к теплому камню-кнопке. Тихий щелчок. Дверь в стене открылась.
Магические светильники под потолком мастерской зажглись, выхватывая из темноты верстаки, заваленные инструментами, полуразобранные механизмы и стеллажи с чертежами. Воздух был густым, пропитанным запахом металла и озона. Это было сердце мира моего отца. И где-то здесь, среди бумаг и механизмов, должен был скрываться ответ.
Я подошла к главному верстаку, где лежали стопки дневников и рабочих журналов. Взяла верхний, самый толстый журнал, сдула с него пыль и открыла первую страницу. Поиски начались.
Глава 9
Поиски начались с надежды, а превратились в мучение. Мастерская, казавшаяся символом гениальности отца, стала лабиринтом из пергамента и пыли. Я сидела за его главным верстаком уже третий час, и тусклый свет магических ламп отражался в десятках стеклянных баночек с порошками, молчаливых свидетелей ночных трудов Марка. Воздух был неподвижным, пропитанным запахами старой бумаги, смазочного масла и холодного металла.
Первые журналы разочаровали. Я перебирала страницу за страницей, надеясь найти хоть какое-то упоминание о загадочной «Искре Глубин», но находила лишь привычные описания кухонных помощников. Вот подробнейшие расчеты траектории движения для «Половичка-Метлы Чистюли», чтобы он не врезался в ножки столов при уборке. Схема его крошечного мозга из латунных пружин занимала целых две страницы.
— «Чистюля очень гордый, — писал отец своим аккуратным почерком. — Если случайно наступить на его хвостик-щетку, может обидеться и три дня прятаться под кроватью. Лучший способ его задобрить — дать почистить что-то особенно грязное. Тогда он весь светится от счастья».
Между техническими записями прятались более личные заметки. Воспоминания об Эльзе, матери Мей, о том, как ее улыбка напоминала ему блеск полированной меди. Как он скучал по ее голосу, когда работал по ночам в одиночестве. Как мучился виной за то, что оставил маленькую дочь.
— «Мей растет без отца, и это моя вина, — писал он неровными буквами. — Но что я могу ей дать, кроме опасности? Она обычная девочка, без проклятого дара. Пусть лучше живет спокойной жизнью в деревне, чем прячется в тени вместе со мной. Марта вырастит ее доброй и счастливой».
Я нашла также записи о механизмах, которых пока не встречала в харчевне. «Стражник-Паук Дозорный» размером с собаку, с восемью глазами-линзами и острыми передними лапами. Тело и лапки обтянуты мехом, для пущей убедительности, что он живой. Его задачей была охрана мастерской по ночам.
— «Дозорный патрулирует периметр каждые полчаса, — описывал отец. — Умеет различать хозяев от чужаков по запаху и звуку шагов. При обнаружении незнакомца издает предупреждающий щелчок. Если угроза не отступает, переходит к активной обороне. Но главная его особенность — абсолютная преданность. Дозорный будет защищать то, что ему поручили, до последней шестеренки».
Еще один помощник — «Вестовой-Мышь Быстроног», крошечный механизм не больше настоящей мыши, способный передавать сообщения между комнатами дома.
— «Быстроног запоминает до десяти коротких посланий, — объяснял Марк. — Достаточно шепнуть ему на ушко, к кому доставить, и он помчится по своим тайным ходам в стенах. Очень полезен, когда руки заняты работой, а нужно что-то передать на кухню».
