Сошествие в Аид (ЛП) - Райли Хейзел

Я знаю, отец что-то скрывает. Знаю, он вполне способен обманом втянуть её и, даже если решение должно быть добровольным, заставить Хейвен оказаться с нами в Аду. Он пообещал оставить её в покое, если я закончу этот поединок и порву с ней навсегда. Мне остаётся только верить этому обещанию, каким бы идиотом я ни был, доверяя его словам. Всё что угодно, лишь бы у Хейвен не оказалась та же судьба, что у меня и братьев.

— Привет, Хайдес. — Её голос произносит моё имя с неуверенной улыбкой. Но я вижу: она искренне рада.

В голове я иду к ней. Беру лицо ладонями, любуюсь пару минут и, наконец, целую. Целую при всех и отрываюсь только тогда, когда не хватает воздуха. В голове — я целую её и говорю «привет».

В реальности я отталкиваюсь от каменной ограды, прохожу мимо Гермеса и начинаю подниматься по боковой лестнице, ведущей обратно на остров. Не хочу оборачиваться: не знаю, выдержу ли выражение её лица.

Через несколько секунд остальные догоняют. Знаю: сразу за мной идёт Гермес, а рядом с Хейвен — Аполлон, верный рыцарь, готовый утешить её и заставить улыбнуться. Но как я не могу быть с ней — так и он не сможет.

Я сворачиваю направо, в сторону короткой дороги к вилле, но Гермес хватает меня за руку и указывает в другую сторону. Сердце мгновенно тревожно сжимается.

— Куда мы идём?

— В зал…

— Только не говори: «Афродиты», — зажмуриваюсь.

Гермес дёргает меня за руку:

— Афродиты.

Зал Афродиты — последнее место, куда я хотел бы привести Хейвен сегодня. Кто бы ни решил, что вечер пройдёт так, — мне хочется ему врезать. Я бы лучше отвёл её в свой клуб и заставил участвовать в моих Играх.

— Мы идём к Афродите? — спрашивает Хейвен, куда ближе, чем я думал. У меня сводит мышцы. — Можно мне сыграть?

Вот. Как всегда. Я срываюсь:

— Нет. Абсолютно нет.

— Ах, теперь ты со мной разговариваешь? — тут же огрызается. Она ждала этого момента. — Невоспитанный мудак, — бурчит.

Я прикусываю губу, чтобы не рассмеяться. Гермес тоже ухмыляется. Мы оба довольны, но промолчим.

Я уверен в одном: Аполлон тоже не допустит, чтобы Хейвен участвовала в играх Афродиты. На Гермеса я не рассчитываю, но на Аполлона — да.

Мы все трое держим к ней разные чувства. Гермес и правда её любит — по-своему, видит в ней сумасшедшую, импульсивную подругу для всех безумств, что никто из нас не одобрил бы. Аполлон влюблён — это очевидно. Он бы защищал её до конца.

А я… я её люблю. Я влюблён. Ещё не понимаю, что значит любить и как это делать правильно, но не вижу другой причины для того, что чувствую. Знаю только одно: если Гермес просто дорожит ею, а Аполлон краснеет и отводит глаза, то я бы сгорел заживо, лишь бы Хейвен не пострадала.

Музыка из зала Афродиты не предвещает ничего хорошего. Каждая песня там тянется медленно и чарующе, как фон для секса. Само здание — куб, каждую стену окаймляют пульсирующие фуксиевые огни. Они такие яркие, что невозможно смотреть дольше нескольких секунд.

Хейвен заворожена. Розовый свет играет на её лице, без макияжа, чистом и нежном. Она машинально тянется к входу, и у меня зудит рука схватить её за локоть и унести отсюда. Запереть в комнате. Только бы не видеть её здесь.

— Хейвен…

Она даже не оборачивается:

— Заткнись. Продолжай делать вид, что меня нет.

Гермес прыскает смехом. Он идёт следом за ней, оставляя меня с Аполлоном. Мы синхронно вздыхаем. Аполлон закатывает рукава голубой рубашки и кивает на дверь:

— Единственный способ удержать её от глупостей — дышать ей в затылок.

Я согласен. Не спорю и захожу вслед.

В зал сестры я не заходил месяцами. По понятным причинам: плевать мне на её вертеп, набитый людьми с разгорячёнными гормонами. Но тут ничего не изменилось. Если мой клуб — современный и минималистичный, её — полная противоположность. Греческая классика: мраморные колонны, увитые плющом и красными розами. Вместо пола — бесконечное море алых лепестков, вздымающихся при каждом шаге. Барная стойка — белый мрамор, тоже утопающий в цветах. Свет — только розовый. Столько розового, что голова кружится.

Стоит взглянуть на танцпол — и я тут же жалею. Это похоже на оргию с саундтреком: тела вплотную, руки скользят, губы слипаются.

Гермес потирает руки, глядя на толпу:

— Интересно…

Я хватаю его за ухо и тащу к столику, который успел занять Аполлон — самый укромный, что удалось найти. Там уже сидит Афина с видом монашки, насильно втащенной в бордель.

Я плюхаюсь рядом, тянусь к её золотой серьге-кольцу и дёргаю. Афина кривится и хлопает меня по руке.

— Ты как всегда — помеха.

Я оскаливаюсь во все зубы, лишь бы довести её.

— Сказала самая зануда из Лайвли.

— Я не зануда, — поправляет она, задирая подбородок с присущей ей грацией. — Я умная. Я умею делать рациональные выборы.

Мимо проходит девушка с подносом бокалов. Я хватаю один — розовый коктейль — и делаю глоток. Морщусь: клубника, сахар и спирт.

Афина пригубливает свой тёмно-красный, указывает бокалом на сцену. Я следую за её взглядом. Гермес уже прижался к другой танцовщице, тискает шест и корчит рожи.

Я кривлюсь и отвожу взгляд. Может, если залью в себя достаточно, завтра утром и не вспомню.

— Возможно, ты права. Но только отчасти.

Она улыбается. Для Афины это уже верх проявления нежности. Она не из тех, кто выражает чувства — ни словами, ни прикосновением. Её способ показать, что ей приятно твоё общество, — короткая улыбка. Никогда не с зубами, всегда собранная, как и сама она.

Когда из толпы доносятся крики и свист, я понимаю: в зал вошла Афродита. Как обычно — в длинном красном платье, усыпанном блёстками. Шлейф у него нелепый — у свадебных платьев бывает короче. Разрез тянется от бедра, открывая полную розовую ногу, завершающуюся шпильками, выше которых я ещё не видел. Она машет рукой, словно звезда на подиуме. В её защиту: для публики мы и есть звёзды. Сложно устоять перед соблазном подыграть и позволить им относиться к нам как к богам.

Афродита сразу нас замечает и направляется к нам. Её взгляд останавливается на Хейвен, и вот тогда из богини красоты, желанной всеми, проступает та сестра, которую знаю я. Она улыбается мягко.

— Хейвен, как приятно тебя видеть. Надеюсь, тебе здесь нравится.

Не нравится. Я читаю это на её лице. Это не место для Хейвен. Она выдавливает улыбку и кивает. Залпом допивает свой бокал — такой же, как у меня в руке.

— Тебе нравится то, что ты пьёшь? — спрашиваю.

Хейвен смотрит прямо в меня, и я на миг теряю равновесие.

— Да. Очень.

Я пододвигаю к ней свой бокал.

— Возьми и мой.

Афродита ловит ход разговора, и Хейвен не хочет, чтобы ей стало обидно. Я почти слышу все оскорбления, которыми она осыпает меня в голове, пока принимает мой «щедрый» подарок и шипит сквозь зубы спасибо.

Я усмехаюсь. Под столом каблук врезается мне в голень, и я смеюсь громче. Хейвен кривится, отворачивается, но я всё равно вижу улыбку, которую у неё вырвал.

В голове я говорю ей, что она вредина. В голове пересаживаюсь рядом, выгоняю Аполлона, пью оба бокала, чтобы избавить её от этой бурды. Потом растрёпываю ей волосы и целую в лоб.

В реальности вынужден изображать равнодушие и делать вид, что танцпол меня заворожил. Но краем глаза замечаю каждый её жест. Аполлон наклоняется к ней, что-то говорит. Хотел бы знать, что именно. Обычно он молчун и зануда — с чего вдруг столько слов сегодня?

И тут нас перерезает своей навязчивостью Гермес. Двое танцоров за его спиной останавливаются, чтобы поприветствовать Афродиту, и она посылает им воздушные поцелуи.

— Ну что, во что играем, ребят? — хлопает он в ладоши.

— Сейчас не лучший момент для игр, — отвечает Аполлон своим правильным тоном.

Афина опирается локтем о стол, кладёт подбородок на ладонь и смотрит на Хейвен с опасным блеском.

— Не знаю, Герм. Мне бы хотелось увидеть, как Хейвен играет. Было бы забавно.

Афродита уже пьяна. Умудрилась стащить бокал у Хейвен и осушает его, как будто не пила полсотни дней.