Сошествие в Аид (ЛП) - Райли Хейзел

— Тебе нужны эти деньги, — говорит. — Ударь меня. Сделай это.

Я отхожу на шаг, в ужасе от его просьбы.

— Игра так не работает.

— Правила устанавливаем мы. И меняем — когда хотим. Я только что это сделал. Правила изменились, Хейвен. Ударь меня и забери эти деньги. — Вздыхает. — Но бить придётся сильно и много. Я отдаю тебе победу, но просто так не рухну. Это всё, что у меня осталось.

Кто-то свистит. Кронос орёт Хайдесу что-то злое, но я выталкиваю его голос из головы, чтобы не сорваться.

— Давай, Хейвен, сделай это!

Я машу головой.

— Дай мне в морду. Ударь коленом в нос. Быстрее!

Глаза наполняются слезами. Я всё ещё зла на него — за всё, что он говорил и делал. И даже за то, что «делал вид». Но так я не могу выиграть. И я не могу бить беззащитного, кто не защищается.

— Чёрт, Хейвен!

— Почему ты так этого хочешь? — ору на него во всё горло.

Он резко подаётся ко мне, сокращая разрыв, который я держала.

— Потому что я люблю тебя! Потому что я влюблён в тебя и готов принять все твои удары, лишь бы ты выиграла этот бой и тринадцать миллионов. Вот почему.

Всё тело каменеет. Я почти не чувствую, что у меня есть тело. Голова прокручивает эти слова, снова и снова, пока смысл не стирается. Я даже на миг думаю, а не придумала ли их. Но я слышу их его голосом. Это правда. Он сказал, что любит. Он влюблён. Парень, который верил, что не способен любить.

— Хайдес, — зову осторожно, будто он может раствориться прямо передо мной.

Он склоняет голову набок, не переставая мне улыбаться.

— Ударь меня и выиграй, Persefóni mou.

— Ты… любишь меня?

Ладно, возможно, это не лучший момент для подобных разговоров.

Он кивает.

— Да. — Оглядывается, будто впервые замечает реакцию публики. — А теперь — действуй.

— Повтори, пожалуйста, — шепчу.

Хайдес проводит ладонью по волосам, ещё сильнее их растрёпывая.

— Я люблю тебя, Хейвен. Люблю. Люблю и люблю. Люблю, ясно?

Мои губы сами расползаются в улыбку — через секунду она уже болит в скулах.

— И я тебя люблю, — отвечаю, а вокруг меня зрители подгоняют: пользуйся слабостью Хайдеса, добивай.

— Я уже знаю, — подмигивает он.

Хорошее настроение слетает с него в тот же миг, когда я тоже опускаюсь на колени. Начинаю стаскивать перчатки — он тянется меня остановить. Я отталкиваю его раздражённо и освобождаю забинтованные руки. Пока он не успел назвать меня дурой и велеть лупить его ради денег, я глажу его шрам на щеке.

— Мне нужны эти деньги, — признаюсь. Слеза срывается, я чувствую её соль на языке. — Очень нужны, Хайдес.

Он кивает. Убирает выбившуюся из хвоста прядь с моего лба.

— Поэтому я и хочу, чтобы ты ударила. Ты должна, Хейвен. Игра началась — победитель должен быть любой ценой. Проблема в том, что им никогда не буду я: я сделаю тебе больнее, чем ты — мне. Даже когда я окажусь на полу и не встану на «три», мне всё равно будет лучше, чем тебе было бы на моём месте.

Я щурюсь, чтобы сдержать слёзы. Хайдес берёт меня за затылок и тянет наше лицо к лицу.

— Прости.

— Знаю, — успокаивает он. — Но всё в порядке. Поверь.

Я шмыгаю носом. Его подушечки пальцев стирают влажные следы на моём лице.

— Ты будешь любить меня и после? — спрашиваю.

Он тихо смеётся — смех как ложка мёда.

— Буду ещё больше. Нет ничего сексуальнее женщины, которая бьёт меня и побеждает.

— Идиот, — огрызаюсь.

Он лёгким хлопком по плечу даёт знак подняться. Я подчиняюсь. Зал это приветствует. Особенно когда вижу, как я снова натягиваю перчатки и встаю в стойку. Хайдес остаётся на месте и молча меня подбадривает.

Я вспоминаю свой самый первый урок удара. Те самые приёмы, которым научил меня парень у моих ног — и которых ждёт сейчас. Отвожу руку, нацеливаюсь на его лицо, выбираю точку удара. Хайдес сжимает челюсть. Я вкладываю силу. Рука идёт вперёд — и на полпути холодная ладонь хватает меня за локоть и стопорит.

Кронос поднялся на ринг, и ни я, ни Хайдес не заметили. Он кипит от ярости. Я бы не удивилась, если бы он сам занял место сына и полез драться со мной. Думаю, он меня ненавидит. Или обожает в каком-то больном смысле.

— Похоже, здесь всё вышло из-под контроля, — монотонно констатирует он.

— Ничуть, — огрызаюсь.

Он оскаливается буквально на долю секунды, тут же каменеет, ещё злее.

— Это не тот сценарий, который мне нужен. Он мне не нравится. Не подходит.

— Плевать, — вмешивается Хайдес.

Кронос даже не смотрит на него. Но я замечаю, как вторая рука у бедра сжимается в кулак.

— Так не интересно. Поэтому, Хейвен, превратим всё в другую игру — игру выбора. Выбора, от которого не отступают. Идёшь?

— Что-то мне подсказывает, что у меня тут не особо есть право голоса.

Он поднимает обе брови.

— Вижу, ты научилась понимать, как я мыслю. Браво. — Он отпускает мой локоть, но давит руку вниз. — У тебя два варианта, Хейвен Коэн. Первый: ты бьёшь Хайдеса, пока он не встанет — пока он не перестанет подниматься, а он не защищается и не отвечает. Я хочу увидеть кровь моего сына на белом настиле этого ринга. И ты уносишь тринадцать миллионов, что залатают финансовые дыры, оставленные твоей матерью. Второй: ты отказываешься от боя. Снимаешься вместе с Хайдесом и уходишь без приза. Имей в виду: шанса выиграть эту сумму у тебя больше не будет. Ты больше не сыграешь с нами. Ни здесь, ни в Йеле. Я сам прослежу, чтобы тебе не дали такой возможности.

Перед глазами проходит вся моя жизнь. Каждый наш с отцом и Ньютом шаг, каждая жертва. Каждая разбитая и заклеенная обувь, каждый раз, когда еды в холодильнике не хватало на всех, и кто-то делал вид, что не голоден. Каждая ночь на узкой кровати, прижавшись к Ньюту, с мечтой когда-нибудь иметь свою собственную. Каждый день за учебниками — с надеждой на стипендию и карьеру. Каждое желание, загадочное шёпотом где-то на задворках сознания — потому что мне было стыдно хотеть большего.

И всё это я вижу, не отрывая взгляда от Хайдеса. Вспоминаю каждую прошедшую минуту — и смотрю на того, с кем хочу прожить все будущие. Тщеславного парня с идеальной укладкой, который стоит передо мной на коленях и смотрит глазами, полными любви. Парня, которого никогда не любили и не выбирали, — и который всё ещё ждёт, что это сделает кто-нибудь один.

И я его люблю.

Я выбираю его. Сегодня. Вчера — когда он делал мне больно. В самый первый день, когда мы познакомились, — когда он оставил мне в руку надкусанное яблоко. И завтра. Я уже знаю, что выберу завтра.

— Я отказываюсь от денег, — говорю громко, чтобы слышали все. — Я снимаюсь. И ухожу без приза.

Кронос молчит. Может, ждёт, что я передумаю; а может, решил, что я слабая и не умею идти до конца. И вдруг — с ужасом — я вижу, как он запрокидывает голову и разражается смехом. Грохочущая, оглушительная, слезящаяся истерика прокатывается по залу, оставляя на лицах изумление.

Он смеётся до слёз и не утруждает себя вытирать их. Самое мерзкое — у Кроноса нет суровых черт. Лицо располагающее, создано для приветливых выражений. В этом и беда: именно они делают его пугающим.

— В который раз, Хейвен Коэн, ты доказываешь, что у тебя неверная фамилия, — говорит он. — В который раз ты доказываешь, что должна быть Лайвли.

У Хайдеса округляются глаза. Мне чудится, что я ослышалась.

— Ох, не делай это лицо, — издевается Кронос. — Ты всегда была наша. Всегда — моя. С первого момента.

Я отшагиваю. Становится страшно. Тем более что страшно и Хайдесу — а значит, всё катится в тартарары.

— Ты несёшь чушь.

Кронос суёт руку во внутренний карман и вытаскивает то, что похоже на фотографию. Держит к себе.

— Всё предельно логично, просто ты этого пока не понимаешь. Дай объясню. Ты не против?

— Нет, — рычит Хайдес. Пытается встать, но Кронос одной ладонью вжимает его обратно на колени. — Ты же говорил… — он захлёбывается воздухом. — Говорил, что, если я оттолкну её и мы повторим этот тупой бой, вы оставите её в покое! Таков был уговор!