Сошествие в Аид (ЛП) - Райли Хейзел

Он замирает на миг, потом улыбается коже и поднимается всё выше, изматывающим танцем. Берёт меня за щиколотки и резким движением тянет ближе — так, чтобы иметь ко мне доступ любым способом.

Я стараюсь не отрывать взгляд — это наш немой поединок, и я не собираюсь уступать. Даже когда чувствую, как его ладонь полностью принимает меня, быстро, ловко смачивая каждый миллиметр.

— Как ты двигалась вчера ночью — сверху, на Гермесе? — шипит он, и в каждой букве — ревность. — Покажи, как ты двигалась на моём брате, в этом крошечном платьице. Двигайся о мою руку так же. Я знаю, что на самом деле ты хотела меня, Хейвен. Знаю.

Я клялась не подчиняться — и всё же делаю именно то, чего он просит. Более того — делаю лучше. Потому что то, как я играла с Гермесом вчера, ничто рядом с этим мгновением. Я скольжу о его ладонь, прижимаясь сильнее, сильнее, насколько возможно.

Он оказывается на мне за секунду. Меньше, чем взмах ресниц. Его рот прижимается к моему — жадным, сбивчивым поцелуем. Жадность толкает его на рваные движения, язык гонится за моим, как пьяный. Мне приходится схватить его за затылок, чтобы направить, чтобы хоть немного успокоить. Но эта лихорадка не стихает — наоборот, растёт с каждой секундой. И чем сильнее он показывает, как хочет меня, тем меньше я сама себя держу в руках.

Мои пальцы скользят к резинке его штанов; я провожу по ней рукой — просто чтобы помучить.

— Это чтобы ты помнил: тебе ничего не достанется, — шепчу.

И, пока я снова толкаюсь навстречу его ладони, Хайдес вводит в меня первый палец. Я громко стону — он спешит задушить мой звук своим ртом.

— Ты уверена? — шепчет губами в губы. — Думаешь, даря тебе всё это, я сам ничего не чувствую?

Отвечать нет сил. Он добавляет второй палец — и в следующее мгновение его голова уже между моих бёдер, язык — на мне. Он пожирает меня, как голодающий.

— Назови меня… ещё… — выдыхаю. — Назови меня…

— Persefóni mou, — шепчет он, даже не дожидаясь, пока я закончу просьбу.

Кожа покрывается мурашками — на руках, на ногах. Холодок пробегает по позвоночнику и цепляется у основания шеи. Я запрокидываю голову в подушку; как бы ни нравилась мне картинка Хайдеса внизу, сил смотреть уже нет.

Закрываю глаза и шепчу его имя — как напев, как молитву. И пусть Хайдес считает себя ближе к демону, я знаю, кому молюсь. Ангелу. Падшему ангелу, которого мне хочется вернуть со мной в рай.

Потому что это и есть слава: кончик его языка, что снова и снова меня окрещает влагой; длинные пальцы, входящие и выходящие; его гортанное рычание, которое он не в силах сдержать и которое сплетается с моими всхлипами; моя левая рука, вцепившаяся в его волосы, и правая, ищущая его свободную ладонь. Мы находим друг друга сразу. Я переплетаю пальцы с пальцами Хайдеса ровно в тот миг, когда оргазм начинает расти внутри. Двигаюсь навстречу ему, ноги дрожат, сердце грозит вырваться из груди — пока не достигаю пика.

Хайдес улавливает ту самую секунду, когда я кончаю. Но остаётся на коленях между моих бёдер и сильнее сжимает мою руку. Лишь через несколько долгих мгновений поднимает лицо. Я уже собираюсь что-то сказать — он останавливает меня: подносит мою руку к губам и целует тыльную сторону.

— Я знаю, ты думаешь, что тебе место в Аиде, — говорю я слабым голосом, всё ещё пропитанным тем наслаждением, которое он мне только что подарил. — Но для меня ты достоин Рая. Ты не демон. Ты падший ангел. Ангел, Хайдес. Падший из благодати — но это не значит, что ее нельзя искупить.

Он смотрит на меня долго, очень долго. Каждая секунда тянется вечностью, и я бы согласилась остаться так навсегда. Но в его взгляде есть что-то, чего я не понимаю, — и что он изо всех сил пытается от меня спрятать.

— Пора, — глухо говорит он.

Я с трудом сглатываю, только теперь по-настоящему осознавая, что нам предстоит. Часть меня боится и хочет бежать. Вместо этого я натягиваю на себя уверенность и иду в ванную. Чтобы выиграть ещё минуту, принимаю душ. Всего несколько минут — и горячая вода отпускает тугой узел в спине.

Когда возвращаюсь, Хайдес ждёт, стоя. Снова усаживает меня на кровать — но уже совсем с другими намерениями. В конце концов делает то, ради чего остался: одевает меня. Натягивает бельё — движениями, в которых нет ничего, кроме заботы прикрыть. Через несколько минут на мне лосины и верх для боя. Как будто это самое естественное на свете.

Он замирает напротив — я всё ещё сижу, ошеломлённая прошедшим получасом. Хайдес наклоняется, кадык ходит:

— Увидимся на ринге. — Его лицо перекашивает гримаса, шрам стягивается. — Пожалуйста, Хейвен, бей посильнее.

***

Звук моих подошв по полированному полу виллы начинает действовать на нервы. Не знаю, то же ли чувствуют Гермес и Афродита. В любом случае, молчат и идут рядом. Напряжение такое, что даже Гермес ещё не успел выдать ни одной своей обычной глупости.

— В этих лосинах у тебя попа — огонь, Хейвен, — бурчит он вполголоса.

— Герм, — одёргивает Афродита.

Я прячу улыбку. Толстовку надевать не стала — в последний момент узнала, что поединок будет не на улице, а в помещении. И была не права: день оказался лишь напускным — за час небо затянуло тяжёлыми серыми тучами, и ветер хлещет кроны.

— Долго ещё? — спрашиваю. — И вообще, насколько у вас, чёрт побери, огромный дом?

В этом крыле я ещё не бывала. Точно знаю, что уже проходила одним из коридоров на противоположной стороне — к бальному залу. Но и здесь всё то же: греческие колонны, росписи потолка, бело-чёрно-золотая гамма. Странно думать, что за распахнутыми створками, виднеющимися впереди, — обычная комнатка с боксёрским рингом.

Гермес похлопывает меня по плечу:

— Перешагнём порог — и мы на месте. Готова? — Прищуривается и принюхивается. — Тебя случайно не лизали…

— Гермес! — рявкает Афродита, как мать. Он тут же притихает, но успевает бросить на меня бесстыжий взгляд, полный жалобы на испорченный весёлый момент. Ему, может, и да.

Как бы я ни старалась не думать об этом, теперь, когда мы так близко, это уже невозможно. За стеной — публика. Гул голосов такой сильный, что я слышала его и раньше, но делала вид, что не слышу, лишь бы не сорваться и не сбежать.

Мне надо повторять лишь одно: тринадцать миллионов долларов. Тринадцать миллионов, которые изменят жизнь моего отца и нашей семьи. Жизнь дала шанс мне — значит, я не имею права отступить. Верно? Я должна. Должна отцу и Ньюту.

У створок стоят двое в костюмах — охрана. Они обмениваются кивком с Лайвли и пропускают нас. Двери распахиваются внутрь — и передо мной открывается зрелище, одинаково чудовищное и завораживающее.

Это не просто ринг. И не просто зал для бокса. Это очередной фирменный штрих семьи Лайвли: сделать сногсшибательным даже банальнейшее.

Зал шестигранный — понимаю это по потолку. Потолку из прозрачного стекла, под серым взбушевавшимся небом. Посередине — ослепительно белый ринг. По краям — столы. Накрытые перламутровыми скатертями, сервированные изящной посудой и винными бокалами. Мужчины и женщины разных возрастов, в вечерних костюмах и платьях, сидят и едят блюда будто со свадебного банкета.

Меня передёргивает. Подступает тошнота. Для них это спектакль. Как поход в кино. Только мы с Хайдесом — не актёры. Мы — звери, два льва в клетке, цирковая пытка для тех, кто купил билет.

Все смотрят на меня. Гермес вырывает из этого взгляда: берёт за руку и ведёт к правой стороне ринга, где стоит скамья и три бутылки воды.

— Хайдес уже идёт, — сообщает он.

Я гляжу поверх его плеча. За первым столом с моей стороны — Кронос и Рея. Их стол самый большой и богато сервированный. Оба — ослепительно красивы. Не то, что я должна отмечать первой — и не то, на что стоит ориентироваться, — но я отмечаю. На Рее длинное чёрное платье до пола, светлые волосы убраны в шиньон. На голове — чёрная ониксовая корона с рубином в центре, крупнейшим из всех камней, что я видела. У Кроноса тоже корона — царская, золотая. Пиджак из бархата, красный, как кровь, с золотой нитью, вычерчивающей цветочные узоры.